Мой ангел злой, моя любовь… - Марина Струк

— Что? Что можно? Ты знаешь меня. Неужто не смогу? Не сумею неужто?

— Оставь, говорю, — повторил Петр, а сам видел, как разгорается в сестре огонь. Она долго смотрела в залу, а потом повернулась к брату. Глаза горели, губы решительно поджаты.

— Полгода, Петруша. Шесть месяцев и ни днем ранее, — произнесла она.

— Для чего таков срок?

— Полгода, и Андрей Павлович Оленин приедет в этот дом смиренно просить моей руки!

— Звучит как пари, — усмехнулся Петр, а потом замер, заметив, как упрямо она подняла подбородок вверх. — Помилуй Бог, Аннет! C'est fou! [47]

— Ты принимаешь?

— C'est fou! Я тоже, должно быть, но я всегда в твоих затеях! Принимаю! — он протянул руку и пожал тонкие пальчики сестры, обтянутые атласом. — Срок — полгода. Цель озвучена. Пари на желание. D'accord? [48]

— Ainsi la question est résolue. Un pari [49], - заключила Анна, победно улыбаясь, словно уже заранее предвкушала свою победу, и на миг Петр даже пожалел, что ввязался в это. А вдруг она добьется своего, как получала всегда желаемое? Но нет, не может быть того. Человек — не безделушка, так просто не заполучить его против желания того. А аккурат этого Петр и не заметил в кавалергарде. Зато так даже проще — легче будет добиться от Анны того, что он так тщательно планировал последние два месяца. Не будет ссор и криков. Желание есть желание.

— Un pari, — подтвердил он и улыбнулся Анне в ответ на ту улыбку, что она послала ему через тонкое кружево веера.

Глава 3

Россыпью искрящихся бриллиантов разливалось солнце по снежному полотну, что раскинулось ныне окрест. Еще не пришло Крещение с его злыми морозами, что надолго загоняли в теплые, хорошо протопленные дома. Еще вовсю резвилась детвора за зимними забавами под яркими и такими ласковыми в этот зимний день солнечными лучами.

Вот и из дома Шепелевых вышли на прогулку сразу же после позднего завтрака, рассыпалась молодежь в аллеях парка под неусыпным контролем более взрослого поколения: Михаила Львовича, что шел с удовольствием подставляя лицо солнечным лучам, мадам Павлишиной и нескольких гостей, что остались после Рождественского бала до кануна нового 1812 года. Мадам Элиза держалась в стороне от этой группы прогуливающихся, как и от молодежи, что с громким смехом бросала ныне друг в друга снегом. Даже барышни поддались этой забаве и черпали пригоршни рассыпчатой белой крупы, чтобы бросить в молодых людей, смеясь.

— Сущие дети! — качал головой Михаил Львович, улыбаясь. Хорошо, что графиня Завьялова не присутствует при этой прогулке! Как бы она ныне кривила губы недовольно, «De toute provincial!» [50] непременно отметила бы она. А вот сам Шепелев считал, что пусть лучше молодежь радуется этому солнечному дню, проводя время на свежем воздухе, чем ночи в бальной зале или прокуренной игорной или биллиардной. Он взглянул на мадам Элизу, что хмурилась, глядя на эти забавы, поправляя пуховый платок, повязанный поверх капора. Она жила в России уже около двадцати лет, а так и не сумела привыкнуть к местной морозной зиме.

— Madam Elise, — поманил он ее к себе и пошел ей навстречу, когда она направилась к нему, предложил ей руку. — Beau jour [51], верно? А вы хмуритесь…

Мадам Элиза вскинула голову и чуть прищурилась близоруко, глядя на своих подопечных. Анна как раз предложила сделать «снежных ангелов», как когда-то делали в детстве. Тут же все попадали со смехом в снег, стали двигать руками, создавая на чистом снежном полотне фигуры. Потом стали молодые люди подниматься, помогали подниматься барышням, подавая руки.

Анне на помощь в том пришел молодой Павлишин, скромный и молчаливый молодой сосед, недавно вернувшийся из университета в родные края. Его мать, мадам Павлишина, просила Михаила Львовича ходатайствовать за ее сына на должность заседателя в уездный суд для начала службы. Михаилу Львовичу нравился он, оттого он с удовольствием решил взяться за это дело и помочь соседу сесть на это место в суде. А самому Павлу Родионовичу Павлишину по сердцу пришлась Аннет, так и вился возле нее чуть ли не ежедневно, молча, с легкой грустинкой в глазах наблюдая за ней через стекла очков. Куда ему среди всех тех, кто окружает его Музу, которой он посвящал стихи и сонеты? Куда ему до тех блестящих офицеров, что приезжали из Гжатска или окрестных имений?

Но ныне Павел Родионович первым успел подать Анне руку, помог подняться на ноги из снега. Михаил Львович так и понял, что не сложилось при том между теми, но Анна вдруг резко развернулась от господина Павлишина и зашагала по аллее к усадебному дому. За ней, явно недоумевая перемене настроения, поспешили тут же остальные гуськом.

— Что с Аннет? Не заболела ли часом? — встревожился Михаил Львович. — То грустна, то весела. То плачет в голос, то смеется, будто безумная, мне жаловалась на то Пантелеевна давеча. Стала вдруг груба и резка с дворовыми. Говорят, прошлого дня перед балом ударила Глашу, а нынче вон лакея за завтраком оттолкнула, дивно то. Все признаки расстройства души легкого. Как тогда… после столицы, черт меня понес туда!

— Пантелеевна стара, и не видит… дальше собственного длинного носа! — резче, чем хотелось бы, ответила мадам Элиза. У них со старой нянькой Анны вот уже не один десяток лет велась скрытая вражда. Быть может, из-за ревности, ведь обе безумно ревновали барышню друг к другу. — Это расстройство зовется легкой влюбленностью, Михаил Львович. И явным неприятием того, что творится в душе. А еще злостью от соперничества, ведь то впервые за годы для нее.

— Помилуй Бог, да кто же? — Михаил Львович потер озябшие ладони друг о друга, пытаясь согреть те. — Ни к кому расположения ее не замечал. Не было того. Неужто гусар тот? Тот, что с усами такими роскошными, что басит вечно — ба-ба-ба, бу-бу-бу мне на мигрень… он ли?

— Гусар! О, нет, то не гусар! — покачала головой мадам Элиза. — Думаю, этот гость соседки нашей, мадам графини.

— Красномундирник? — нахмурился Михаил Львович. Он недаром высказался так резко и презрительно — определенно были причины не любить офицеров кавалергардского полка, хоть он и признавал, что под Богом разные люди ходят. — Помилуй Бог, сызнова! А я то думал, он за Катиш нашей увивается. Мне вон все прошлые два дня Вера Александровна о нем только и жужжит на сей счет. Всего один танец, а уже взяли в оборот молодца! Он вон и с младшей Колосовой в экосезе ходил. С каких пор у нас танец протанцевать означает обещаться? Глупо же!

— O, c’est Annette! — воскликнула мадам Элиза, предупреждая Михаила Львовича о приближении дочери. Тот смолк вовремя и обернулся к Анне, что в пару шагов подошла к ним.