С жизнью наедине - Кристин Ханна

Папа подался вперед. Глаза его сияли.

– Какой?

– Мы хорошенько подготовились. У нас есть ружья, противогазы, стрелы, патроны. Нас голыми руками не возьмешь.

– Неужели вы правда думаете, что… – начала было мама.

– Еще как думаю, – перебил ее Эрл. – Белого человека ни во что не ставят. Будет война. – Он посмотрел на отца: – Вы же понимаете, Олбрайт, о чем я говорю?

– Еще как. Да мы все это понимаем. А сколько вас? – спросил папа.

Чокнутый Эрл отпил большой глоток, вытер капли с губ и, прищурив слезящиеся глаза, посмотрел сперва на Лени, а потом на Кору.

– Вся наша семья, но уж мы-то сумеем за себя постоять. Чужим мы об этом не рассказываем. Не хватало еще, чтобы народ узнал, где мы, когда ВНМТ.

В дом постучали. «Входи!» – крикнул Чокнутый Эрл. Дверь открылась, и на пороге показалась невысокая жилистая женщина в камуфляжных штанах и желтой футболке с улыбающейся рожицей. Волосы женщина заплела в косички, хотя на вид ей было уже под сорок. Рядом с ней стоял здоровенный мужик ростом едва не с дом. Длинная каштановая челка лезла ему в глаза, волосы на затылке забраны в хвост. В руках у женщины была стопка пластиковых контейнеров, в кобуре на бедре висел пистолет.

– Ладно, пап, хватит людей пугать. – Женщина весело улыбнулась и вошла в дом. Следом за ней юркнула чумазая босая девчушка лет четырех. – Меня зовут Тельма Шилл, я дочь Эрла. Бо – мой старший брат. А это мой муж, Тед. И Мэрибет. Мы ее зовем просто Малышка. – Тельма погладила девочку по голове.

– Меня зовут Кора. – Мама протянула руку. – А это Лени.

Лени робко улыбнулась. Муж Тельмы, Тед, прищурясь, рассматривал ее.

Тельма улыбалась искренне, тепло.

– Лени, ты ведь придешь в понедельник в школу?

– Тут есть школа? – удивилась Лени.

– Ну разумеется. Небольшая, конечно, но, думаю, ты найдешь с кем подружиться. К нам детей даже из Беар-Коува возят. Занятия будут еще неделю. Здесь всегда учебный год заканчивают пораньше: дети должны помогать по хозяйству.

– А где находится школа? – спросила мама.

– На Альпийской улице, за салуном. У подножия церковного холма. В общем, не заблудитесь. В понедельник к девяти утра.

– Мы приедем. – Мама улыбнулась Лени.

– Вот и хорошо. Мы так рады, что вы с нами, Кора, Эрнт и Лени. Бо нам столько о вас писал из Вьетнама. Он вас очень любил. Все хотят с вами познакомиться. – Она подошла к Эрнту, взяла за руку и повела за собой на двор.

Лени с мамой последовали за ними. Чокнутый Эрл зашаркал следом, ворча на дочь: ишь, раскомандовалась тут.

На дворе их ждала кучка людей в потрепанной одежде – мужчин, женщин, детей, подростков, – и все не с пустыми руками.

– Меня зовут Клайд, – сказал мужчина с бородой, как у Санта-Клауса, и кустистыми бровями, которые нависали над глазами, точно козырьки от солнца. – Младший брат Бо. – Клайд протянул папе бензопилу в ярко-оранжевом пластмассовом футляре. – Я ее недавно наточил.

К ним подошли двое юношей лет двадцати и женщина, а с ними две чумазые девчонки лет семи-восьми.

– Это вот Донна, моя жена, близнецы Дэррил и Дейв. Наши дочки, Агнес и Марти.

Народу во дворе собралось немного, но держались все приветливо и дружелюбно. Все, кто пришел познакомиться с Олбрайтами, обязательно что-нибудь им дарили: ножовку, моток проволоки, листы пластика, рулоны изоленты, блестящий серебристый нож, который назывался «улу», с лезвием в форме веера.

Ровесников Лени не было. Единственный подросток, шестнадцатилетний Аксель, на Лени едва взглянул. Стоял в сторонке, метал ножи в дерево. У Акселя были длинные грязные черные волосы и миндалевидные глаза.

– Вам надо поскорее обустроить огород, – сказала Тельма, когда мужчины отошли к бочкам, в которых горел огонь, и принялись по очереди прикладываться к бутылке. – Климат здесь капризный. Бывает так, что в июне еще весна, в июле лето, в августе осень, а все остальное – зима.

Тельма отвела Кору и Лени на большой огород. От животных грядки защищала ограда из обвисших рыбацких сетей, привязанных к железным прутьям.

Овощи еще не созрели, кое-где из черных земляных холмиков торчали еле заметные пучки зелени. У самых сетей, вперемешку с кучками тухлой рыбы, яичной скорлупы и кофейной гущи, валялись комки какой-то дряни, похожей на водоросли.

– Вы умеете выращивать овощи? – спросила Тельма.

– Ну, спелую дыню от неспелой отличить сумею, – ответила мама.

– Ничего, я вас научу. Лето здесь короткое, так что сидеть сложа руки некогда. – Тельма взяла стоявшее на земле помятое железное ведро. – У меня осталась картошка и лук, я вам дам. Вы еще успеете их посадить. И еще я вам дам морковной рассады. И цыплят.

– Ну что вы, не стоит…

– Поверьте, Кора, вы понятия не имеете, какая долгая тут зима и как быстро она наступит. Мужчинам-то ладно, многие уедут работать на новый нефтепровод. А мы с вами, матери, останемся дома, и нам надо позаботиться о том, чтобы дети были живы и здоровы. Это не так-то просто, но вместе мы справимся. Мы всегда и во всем друг другу помогаем. Выручаем друг друга. Завтра я научу вас коптить лосося. Пора уже делать припасы на зиму, набивать погребок.

– Вы меня пугаете, – ответила мама.

Тельма коснулась ее руки:

– Мы сюда приехали из Канзас-Сити. Мама только и делала, что плакала. На вторую зиму ее не стало. Думаю, она сама себя уморила. Не вынесла холода и темноты. Женщина в этих краях должна быть закаленной, как железо. Нам тут рассчитывать не на кого – кроме нас, детей никто не спасет. Без воли к жизни здесь никуда. А еще нужно быстро всему учиться. На Аляске ошибаются один раз. Только один. Потому что второй станет последним.

– Как-то мы ко всему этому не готовы, – призналась мама. – Наверно, зря мы сюда приехали.

– Ничего, я вам помогу, – успокоила ее Тельма. – Мы все вам поможем.

Пять

Бесконечный световой день перевел внутренние часы Лени, и ей казалось, что она не поспевает за Вселенной, словно само время, единственное, что до сих пор не подводило, на Аляске текло иначе. Она ложилась засветло и просыпалась тоже засветло.

Наступило утро понедельника.

Лени стояла у окна гостиной, стараясь разглядеть в натертом до блеска стекле собственное отражение. Без толку. Слишком ярко.

Она видела лишь свой призрак, но знала, что выглядит не ахти, даже для Аляски.

Во-первых, как всегда, волосы. Длинные, непослушные, рыжие. Кожа молочно-белая, как у всех рыжих, вдобавок на носу россыпь веснушек, похожих на красные перчинки. Глаза, правда, красивые, цвета морской волны, – жаль, шоколадные ресницы подкачали.

Сзади подошла мама и положила Лени руки на плечи.

– Ты у меня красавица и в этой новой школе наверняка с кем-нибудь подружишься.

Лени хотелось верить привычным маминым утешениям, но разве же это правда? Сколько она уже сменила школ, и нигде толком не вписалась. С первого же дня всегда что-то было не так – ее волосы, одежда, обувь. Уж где-где, а в средней школе всегда встречают по одежке. Лени в этом убедилась на собственном горьком опыте. Тринадцатилетние девчонки – самые суровые критики моды, они не прощают ошибок.

– Да я там, наверно, буду единственной девчонкой на всю школу, – Лени тяжело вздохнула. Что проку надеяться на лучшее, разбитые надежды ранят слишком больно.

– Ты там будешь первая красавица. – Кора с нежностью заправила ей волосы за ухо, и Лени почувствовала: что бы ни случилось, у нее всегда есть мама. Она не одна.

Дверь домика распахнулась, и повеяло холодом. Вошел папа с парой дохлых уток. Сломанные шеи их бессильно свисали, клювы били папу по ноге. Папа поставил ружье на стойку у двери и положил добычу на деревянный стол возле умывальника.

– Мы с Тедом до рассвета ходили в его засаду. Так что сегодня у нас на ужин утка. – Папа шагнул к маме и чмокнул ее в шею.

Мама отпихнула его и рассмеялась:

– Кофе хочешь?

Кора отошла к кухонному закутку, и папа повернулся к Лени:

– Ты чего такая грустная, в школу не хочешь?

– Нормальная.

– Да ладно, знаю я, в чем дело, – не поверил папа.

– Вряд ли, – мрачно возразила Лени. На душе у нее было тяжело.

– Дай-ка угадаю. – Папа театрально нахмурился и скрылся в спальне. Вскоре вернулся с черным мусорным пакетом и поставил его на стол. – Может, это поднимет тебе настроение.

Ну да. Только мусора ей сейчас не хватало.

– А ты открой, – сказал папа. Лени неохотно разорвала пакет.

Внутри лежали черные расклешенные джинсы в ржавую полоску и пушистый бежевый свитер, который выглядел так, словно вязали его на здорового мужика, но от стирок свитер сел.

О господи.

Лени, конечно, модницей не назовешь, но это же мальчишечьи джинсы, а уж свитер… да такие сто лет никто не носит!

Лени и мама переглянулись. Обе прекрасно понимали, что папа очень старался. И облажался. Надень она такое в Сиэтле – проще застрелиться.

– Лени? – У папы огорченно вытянулось лицо.