Три, четыре, пять, я иду искать - Павел Шумил

положении. Вадим пододвигает к дивану стул, кладет на стул включенный

ноут.

- Рапорт на мое имя. Занеси в файл список всех работ, которые ты

провел на буксире. Даже самых мелких. Если помнишь, укажи время на ремонт.

Не выйдешь отсюда, пока не закончишь. Дураков надо учить!

Надеюсь, последнее - не ко мне. Связываюсь с архивом, скачиваю

файл бортжурнала "Прометея" и, поминутно сверяясь с журналом, начинаю

титанический труд. Задумываюсь насчет времени очистки агрегатного отсека

от смазки. Шесть человек работали двенадцать часов. В конце концов так и

пишу: 6 х 12. Получается, как будто я весь простой у Марса чистил трюм по

шесть часов в день.

- А обратный путь? - интересуется Вадим.

- На обратном я занимался "Паганелем".

- Так и пиши!!! Ты же слышал, заводчане тебя поддержат.

Так и пишу - работы по очистке трюмов Паганеля. Вадим распечатывает

список, карандашиком рядом с каждым пунктом ставит трудозатраты. Долго

что-то пересчитывает, зачеркивает, исправляет...

- По нормативам получается, что ты работал по двадцать часов в

сутки, - наконец, объявляет он. На сон, еду и все остальное - четыре

часа. Даже Наполеон спал больше!

Заносит окончательную цифирь в компьютер, распечатывает и несется

к начальству. Как в последний, решительный. Я переворачиваюсь на другой

бок и засыпаю... Хороший диван у Вадима. Мягкий, широкий, только чуть

коротковат.

Когда просыпаюсь, не сразу понимаю, где я. На мне одеяло, приглушенно,

по-домашнему бубнят голоса. Переворачиваюсь на другой бок и вижу мирную

картину. Початая (и уже почти пустая) бутылка коньяка, Старик и Вадим

ведут беседу "за жизнь".

- Тяжелый выдался рейс? - спрашивает Старик, видя, что я проснулся.

И сам себе отвечает: - Вижу, тяжелый. Пока ты спал, мы здесь навели

порядок. Выговора у тебя нет, а есть благодарность. Зато есть выговор

у медиков. За формализм и отсутствие учета факторов реального полета.

- Был совет экспертов, - поясняет Вадим. - Все пришли к выводу,

что не будь тебя на борту, ликвидировать аварию было бы некому, и буксир

с баржей перехватили бы аж за поясом астероидов. Опоздание с доставкой

груза на полгода, внеплановый рейс танкера к Марсу и прочие расходы.

Так что ты сегодня в героях ходишь.

Я чуть не прослезился. Упоминать, что аварию вызвало мое желание

стенку вымыть, было бы верхом бестакства. Подсел к столу, хватанул

оставленные мне полстакана коньяка и поискал взглядом закуску.

- Кончилась, - пояснил Старик. - Пока ты спал, мы все подъели.

Вот на, запей. - И налил мне в стакан минералки.

Коньяк и газированная минералка на пустой желудок - это как мешком

по голове. Понимаю, что ноги меня слушаться не будут. Язык - тоже.

Лучше сесть поустойчивее и слушать старших.

- ... Ты тогда, наверно, еще в школу ходил, - продолжает рассказ

Старик. - А героя нашего еще и в проекте не было. Сначала была вспышка.

Астрономы решили, что столкнулись два астероида. Но спектр вспышки

удивлял. Астрономы обнаружили на месте вспышки небесное тело метров

триста длиной. Решили перенацелить на это тело один из зондов для

исследования комет. Сейчас это было бы просто. А в то время - все через

облет Юпитера. Другого пути выйти из плоскости эклиптики не было. Три

года до Юпитера, четыре года до астероида... Время любого полета годами

исчислялось. Но, пока мировая общественность уламывала хозяев зонда

подарить им аппарат, астероид начал маневрировать. Сперва заинтересовался

Сатурном. Потом - Юпитером. Потолкался в поясе астероидов и направился к

Марсу. Здесь его впервые удалось заснять. А он впервые встретил объект

нашей цивилизации. Взял для исследования один из мертвых спутников с

марсианской орбиты. Потом была маленькая паника, когда он направился к

Земле. Но корабль пришельцев обогнул Землю на расстоянии четырех миллионов

километров, после чего нырнул в Солнце. Сейчас-то мы знаем, а тогда опять

была паника. С чего бы пришельцы пошли на самоубийство?

- ... Лар, почему ты мне не писала?

Лариса поворачивается ко мне. На лице так и читается сердитое:

"Начинается!"

- Когда ты уходишь к звездам, ты для меня умер. Или хочешь, чтоб

я ночей не спала, поседела к сорока годам?!

- Лар, не заводись, а? Я же в этот раз недалеко ходил. Внутри системы,

ни одного джампа...

- Хочешь сказать, безопасно, как на автобусе прокатиться? А это что?

- хватает с серванта квиток-распечатку с моей зарплатой и тычет в графу

"Премия за спасение корабля и груза". - Это что, я спрашиваю? Такие деньги

за просто так дают? Я у Зины спрашивала, ты на два дня опоздал. А мог бы

совсем не вернуться!

- Знаешь, как мне скучно было без твоих писем.

- Знаю! - сказала - как отрезала. - Заглянула в твой чемоданчик с

порнографией.

Только этого не доставало до полного счастья.

- Это искусство! Эротическая графика.

- Искусство - это у Рубенса. У тебя - порнографика!

Сажусь на стул верхом.

- А какая разница?

- Чтоб искусство рисовать, надо сперва имя заработать.

Иду в сортир обдумывать эту мудрую мысль. Иногда моя ненаглядная

глупа до гениальности. Хочется проверить содержимое чемоданчика, но только

не при ней. Иначе - скандал на неделю.

Утром Лариса уходит на работу, а я валяюсь в постели до двух часов.

Потом беру себя в руки и начинаю адаптироваться к земной тяжести. Если

адаптироваться пассивно, нужно целых четырнадцать дней. А если активно,

можно уложиться всего в две недели. Медики никак не могут этого понять.

Выбираю первый путь. Потому что до бассейна надо ехать. А в бассейне

- лестницы вверх, лестницы вниз, в душ, в раздевалку... И на каждой

много-много ступенек. Ну его!

Раскрываю чемоданчик, перебираю рисунки. Вроде, все на месте. Достаю

тот, который похож на Ларису, и начинаю реставрационные работы. Рисунок

долго висел на стенке, запылился, местами потерся, линии размазались. У

Зинуленка есть резинка настоящих художников из сырого каучука, цветом

напоминающая янтарь. Она отлично убирает грязь с ватмана.

В детстве родители хотели видеть меня художником. Репетитора

нанимали. Так что с техническими приемами я знаком. Мелочи подправить,

оттенить - могу. Вот недрогнувшей рукой одной линией контур обозначить

- этого мне не дано. Чуть меняю разрез глаз, уголки губ. Теперь на ватмане

точно Лариса.

В самый неподходящий момент, когда на столе десяток карандашей разной

твердости, а я - на кухне, шарю в холодильнике, из школы приходит Зинуленок.

- Пап, это ты маму нарисовал? Здорово!