Человек против Бога - Иеромонах Серафим Роуз

Нам предстоит убедиться, как сокрытие неба высвобождает неожиданные темные силы, осуществляющие на деле кошмар нигилистической мечты о «новой земле», и как реалистический «новый человек» все менее напоминает мифического «высокоразвитого» совершенного гуманоида, а все более «недочеловека», до сих пор неизвестного человеческому опыту.

Теперь обратимся к следующей ступени нигилистического развития — к витализму.

3. Витализм

Либерализм и реализм более века вели человечество по пути, заканчивающемуся неким «перевертышем», о котором мы так много сейчас слышим — «великолепным новым миром», бесчеловечной технологической системой, в которой все мировые проблемы решаются за счет порабощения человеческой души. Эта рационально спланированная утопия вызвала многочисленные протесты тех, кто пытался защищать личные и насущные, незапланированные и несистематизированные потребности человеческой природы как не менее существенные даже для чисто земного «счастья», чем потребности материальные, которые, конечно, более очевидны. Такой протест во имя «жизни», что бы под ней ни подразумевалось, будет несомненно задушен в реалистическом рае.

Основным интеллектуальным толчком для возникновения виталистического движения послужила реакция против исключения высшей реальности из реалистического «упрощенного» мира, что обусловило в то же время, приходится признать, полный провал витализма. Не имея достаточно основания в христианской истине, даже не осознавая ее, те, кто взялся за исправление основных недостатков реализма, изобрели и лекарства, оказавшиеся не только бессильными, но и вредными и ставшими симптомами еще более осложнившегося заболевания, которое они предназначены были лечить.

Как реализм, хотя и был реакцией против туманности либерализма, но обрек себя на бесплодие, приняв свойственное либерализму неведение высшей истины, так и витализм подорвал свои же собственные чаяния, приняв за основополагающую предпосылку критику абсолютной истины, свойственную реализму, против которого он пытался бороться. Как бы ни тосковал виталист по «духовному» и «таинственному», он никогда не станет искать их в христианской истине, потому что она для него столь же «устарела», сколь и для полного слепца реалиста. Для виталистической точки зрения очень типична жалоба В.Б.Йейтса [14], высказанная в его автобиографии: «Хаксли и Тиндал отвратительны мне, они лишили меня наивной религии моего детства». Каково бы ни было психологическое обоснование этой точки зрения, она не имеет никакого отношения к правде и последствия ее весьма печальны. Не найдется ни одной формы витализма, которая не была бы натуралистичной, программа которой не начиналась бы и не заканчивалась в этом мире и чья трактовка мира иного была бы не более чем пародией. Снова заметим, что нигилизм идет по прогрессирующей, повторяя и преумножая ошибки предыдущих ступеней в последующих.

Нет и речи о том, чтобы витализм возвращался к христианской или какой-либо другой истине, хотя сами виталисты порой и пытаются претендовать на это. Многие критики отмечали псевдорелигиозный характер даже марксизма, хотя это определение применимо лишь к ложно направленной ревности наиболее ярых его приверженцев, а отнюдь не к его учению, которое слишком очевидно антирелигиозно по своей сути. В витализме проблема псевдорелигиозности гораздо сложнее. Здесь вполне понятная скорбь об утраченных духовных ценностях усиливается и, с одной стороны, приводит к субъективным фантазиям (иногда к явному сатанизму), которые люди, не имеющие духовного рассуждения, принимают за откровения «духовного» мира, а с другой стороны, — к ни на чем не основанному эклектизму, привлекающему идеи всех времен и народов и устанавливающему чисто внешнюю связь между отдельными неверно понятыми частями и своими собственными ложными концепциями. Неотъемлемыми элементами многих виталистических систем являются псевдодуховность и псевдотрадиционализм, встречающиеся как по одному, так и вместе. Поэтому следует с большой осторожностью относиться к заявлениям тех, кто собирается восстановить «духовную» сущность жизни, и в особенности тех из них, кто называет себя союзником или приверженцем «христианства». Духовные заблуждения гораздо опаснее простого материализма, и в третьей главе настоящей книги мы убедимся, что большая часть того, что сходит сегодня за «духовность», представляет собой на деле «новую духовность», рак, порожденный нигилизмом, который проникает в здоровые организмы и разрушает их изнутри. Такая тактика прямо противоположна открытой реалистической атаке на истину и духовную жизнь, но тем не менее это тоже нигилистическая тактика, только уже следующий ее этап.

На рассудочном уровне витализм предполагает отрицание христианской истины в сочетании с некоторой псевдодуховной претензией. Однако даже осознав это, мы все же окажемся не готовыми к пониманию виталистического движения, если прежде не ознакомимся с духовным состоянием людей, ставших его носителями. В либерализме и реализме нигилистическая болезнь все еще относительно поверхностна, она принадлежит в основном к области философии и распространяется только на интеллектуальную элиту. В витализме — как и в марксизме, самом крайнем проявлении реалистического сознания, — эта болезнь развивается не только качественно, но и количественно: впервые простые люди начинают проявлять признаки нигилизма, который прежде ограничивался лишь немногими.

Это обстоятельство, несомненно, находится в полном соответствии с внутренней логикой нигилизма, так как он, подобно христианству, которое он призван уничтожить, стремится к всеобщности. К середине XIX века наиболее восприимчивые мыслители уже предвидели перспективу «разбуженных» масс, которыми должны будут воспользоваться «ужасные упростители», а ко времени Ницше, одного из могущественнейших «пророков» витализма, это предчувствие переросло в уверенность. Ницше уже мог видеть, как «смерть Бога бросает свою первую тень на Европу», и — хотя «событие само по себе было слишком велико, слишком удалено, слишком превосходило возможности восприятия большинства людей, чтобы предположить, что сообщение о нем могло бы дойти до их сознания» [15] — детьми этого грядущего века — века, если мы вспомним, триумфа нигилизма — стали такие же люди, как Ницше.

Христианская истина, которую стремился подорвать либерализм и на которую нападал реализм, не просто философская истина, но истина жизни и спасения, и когда среди масс, воспитанных на этой истине, начинает распространяться убеждение, что она более не достойна доверия, в результате получается не просто лощеный скептицизм, которым утешаются некоторые либералы, но духовная катастрофа гигантских размеров, чьи последствия будут ощутимы во всех сферах человеческой жизни и мысли. Мыслители, подобные Ницше, уже видели первые тени этой катастрофы и были способны более или менее подробно описать ее и предугадать некоторые последствия. Однако эти последствия становятся более очевидными, только когда ее тени прокрадываются в сердца широких масс. К концу XIX века все большее и большее число простых людей начинает с беспокойством искать то, что могло бы заменить Бога, умершего в их сердцах, — картина, столь свойственная и нашей современной жизни. Это беспокойство становится основной движущей силой витализма, его сырьем, которое удобно облекается в форму только что рассмотренных нами интеллектуальных пресуппозиций мастерами, вдохновленными позднейшими веяниями «духа века сего».

Мы привыкли рассматривать это беспокойство главным образом с точки зрения его использования нигилистическими демагогами, в то время как оно служило и важнейшим стимулом виталистического искусства и религии. Присутствие этого компонента в большинстве виталистических явлений объясняет, почему, в отличие от кажущегося «здравомыслия» либерализма и реализма, витализм проявляет симптомы не только интеллектуального отклонения, но духовной и психологической дезориентации.

Неплохо было бы, прежде чем перейти к рассмотрению внешних проявлений витализма в области философии и искусства, подробнее остановиться на некоторых более общих формах стоящего за ними смутного беспокойства. Действительно ли оно является нигилистической характеристикой? Могут возразить, что его значение преувеличено нами, что это просто новая форма чего-то уже существовавшего прежде, нелепая попытка возвести нечто обычное в ранг нигилизма. Это мнение, несомненно, имеет некоторое основание, однако вряд ли можно отрицать, что то, что мы видим сегодня в целом ряде важнейших аспектов, отличается от всего предшествующего. Впервые за всю историю беспокойство распространяется сегодня настолько широко, что представляется почти всеобщим. «Обычные» лекарства, лекарства здравого смысла, по-видимому, не способны оказать на него никакого воздействия, наоборот, только усиливают его. Его развитие происходит параллельно распространению современного безверия, так что если одно и не служит причиной другого, то оба они представляются параллельными проявлениями одного и того же процесса. Эти положения так тесно связаны друг с другом, что их невозможно разделить, и потому далее мы будем рассматривать их вместе.