Под покровом небес - Пол Боулз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
8
— Где ты был? — спросила Кит. Она читала, сидя в постели и подтянув маленькую лампу к самому краю ночного столика. Порт пододвинул столик к кровати и переместил лампу обратно на безопасное от края расстояние.
— Опорожнял запасы спиртного в баре. У меня предчувствие, что нас пригласят поехать в Бусиф на машине.
Кит оторвалась от книги, обрадованная. Она ненавидела поезда.
— Не может быть! В самом деле? Это же чудесно!
— Погоди, ты еще не слышала кто!
— О, Боже! Неужели эти уроды?
— Они еще ничего не сказали. Но у меня предчувствие, что пригласят.
— Ну, об этом не может быть и речи. Порт вошел к себе в комнату:
— Я в любом случае не буду переживать. Никто еще ничего не сказал. Я выслушал длинную историю от сыночка. Он ненормальный.
— Ты прекрасно знаешь, что я буду переживать. Ты знаешь, как я ненавижу поезда. И ты преспокойно входишь и говоришь, что нам могут предложить поехать на машине! Мог бы, по крайней мере, подождать до утра и дать мне как следует выспаться перед тем, как ломать голову, на какую из двух пыток себя обречь.
— Почему бы тебе не начать переживать после того, как нас пригласят?
— Не будь посмешищем! — вскричала она, вскакивая с постели. В дверях ее остановил вид его наготы. — Спокойной ночи, — внезапно сказала она и захлопнула дверь.
События развивались примерно так, как и предполагал Порт. Утром, когда он стоял у окна, дивясь первым увиденным им с самой Атлантики облакам, в дверь постучали; это был Эрик Лайл с заспанным, помятым лицом. Он только что встал.
— Доброе утро. Я это, извиняюсь, если я вас разбудил, но у меня к вам очень важный разговор. Могу я войти? — Он как-то странно, точно исподтишка, скользнул по комнате взглядом, стреляя своими тусклыми глазками с предмета на предмет. У Порта возникло неловкое чувство, что ему следовало убрать все вещи и закрыть чемоданы, прежде чем пустить его внутрь.
— Вы уже пили чай? — поинтересовался Лайл.
— Да, только это был кофе.
— Ага! — Он бочком протиснулся к саквояжу и потеребил ремни. — Симпатичные этикетки у вас на сумках. — Он приподнял кожаный ярлычок, на котором было имя и адрес Порта. — Теперь я знаю, как вас зовут. Мистер Портер Морсби. — Он прошелся по комнате. — Простите, если я сую свой нос в чужие дела, но чемоданы — моя слабость. Могу я присесть? Ну так вот, мистер Морсби. Это вы, не так ли? Я тут поговорил с мамой, и она согласилась, что для вас и миссис Морсби — полагаю, это та самая дама, с которой вы были прошлым вечером… — Он помедлил.
— Да, — сказал Порт.
— …будет гораздо приятнее поехать в Бусиф с нами. На машине это займет каких-нибудь пять часов, а поезд ползет целую вечность; что-то около одиннадцати часов, если мне не изменяет память. Одиннадцать часов кромешного ада! Вы же знаете, с начала войны поезда стали совершенно невозможными. Мы думаем…
Порт не дал ему договорить:
— Нет, нет. Мы не можем до такой степени злоупотреблять вашей добротой. Нет, нет.
— Да, да, — вкрадчиво сказал Лайл.
— И кроме того, нас трое, вы же знаете.
— Ну да, конечно, — неопределенно протянул Лайл. — А ваш друг не может поехать поездом?
— Не думаю, чтобы он пришел в восторг от этой идеи. Как бы там ни было, мы не можем вот так взять и уехать, оставив его одного.
— Понимаю. Жаль. Вряд ли мы сможем взять его с собой, понимаете, слишком много места займет багаж. — Он встал, посмотрел на Порта со склоненной набок, как у птицы, которая внимает червяку, головой и сказал: — Поехали с нами, а? Давайте. Я же знаю, вы можете.
Он подошел к двери, открыл ее и, стоя на цыпочках, высунулся из нее:
— Вот что мы сделаем. У вас есть час, чтобы зайти ко мне и сообщить о своем решении. Номер пятьдесят три. Надеюсь, оно будет положительным. — Улыбаясь, он еще раз скользнул по комнате взглядом и закрыл дверь.
Ночью Кит буквально не могла сомкнуть глаз; лишь под утро она вздремнула, но ее сон прервали. Она была не в состоянии толком воспринимать окружающее, когда Порт громко постучал и тут же, не дожидаясь ответа, открыл дверь. Она мигом села, натянув простыню до подбородка и дико уставившись на него. Успокоившись, она упала обратно в постель.
— В чем еще дело?
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Я хочу спать.
— Нас приглашают ехать в Бусиф на машине.
Она снова подскочила, на этот раз протирая глаза. Он присел на кровать и рассеянно чмокнул ее в плечо. Она отстранилась и посмотрела ему в глаза:
— Эти уроды? Ты согласился?
Порт хотел сказать: «Да», поскольку это позволило бы избежать долгой дискуссии; вопрос был бы решен как для нее, так и для него.
— Еще нет.
— Тебе придется отказаться.
— Почему? Так будет гораздо удобнее. И быстрее. Я не говорю уже о том, что безопаснее.
— Ты что, пытаешься меня запугать, чтобы я уже и шагу не могла ступить из гостиницы? — Она посмотрела в сторону окна. — Почему еще так темно? Который час?
— Сегодня пасмурно, как ни странно.
Она молчала; в глазах у нее появилось затравленное выражение.
— Они не хотят брать Таннера, — выговорил Порт.
— Да ты в своем уме? — вскричала она. — Я не допускаю и мысли, чтобы ехать без него. Ни на одну секунду.
— Почему бы и нет? — Порт был уязвлен. — Он прекрасно доберется на поезде. Я не понимаю, почему мы должны отказываться от приятной поездки только потому, что он увязался за нами. Мы не обязаны возиться с ним как с писаной торбой.
— Ты не обязан; нет.
— Хочешь сказать, что ты обязана?
— Я хочу сказать, что не стану даже обсуждать это. Оставить Таннера здесь и отправиться на машине с этой парочкой! Она — старая истеричная фурия, а мальчишка?! Да он самый настоящий дегенерат с воровскими замашками. От одного взгляда на него у меня ползут мурашки по спине.
— Ушам своим не верю! — Порт саркастически усмехнулся. — И ты еще смеешь употреблять слово «истеричная»! Господи! Видела бы ты себя сейчас.
— Поступай как знаешь, — сказала Кит, ложась обратно в постель. — Я поеду на поезде с Таннером.
У Порта сузились зрачки.
— Ах вот как? Ну и Бог с тобой, и катись. И чтоб ваш поезд перевернулся!
Он вошел к себе в комнату и оделся.
Кит постучала в дверь.
— Entrez, — сказал Таннер со своим американским акцентом. — Ну и ну, вот так сюрприз! Что стряслось? Чему я обязан столь неожиданным визитом?
— Так, ничего особенного, — сказала она, рассматривая его со смутной неприязнью, которую, как она надеялась, ей удалось скрыть. — На поезде мы едем с тобой в Бусиф одни. Порт отправляется туда на машине, его пригласили друзья. — Она постаралась, чтобы голос ее не выдал.
Он выглядел сбитым с толку.
— Я не ослышался? Повтори еще раз, только медленно. Друзья?
— Да, друзья. Какая-то англичанка и ее сын. Они предложили взять его с собой.
Постепенно его лицо озарялось лучезарной улыбкой. На этот раз не фальшивой, заметила она. Просто его реакции были крайне замедленными.
— Ну и ну! — сказал он опять, сияя.
«Ну и болван, — подумала она, наблюдая за полным отсутствием сдержанности в его манерах. (Заведомо нормальное всегда бесило ее.) — Все его душевные маневры происходят на открытой местности. Ни деревца, ни скалы, чтобы укрыться».
Вслух она сказала:
— Поезд отправляется в шесть и прибывает в какой-то Богом забытый час утра. Правда, говорят, он всегда опаздывает, что в данном случае не так уж и плохо.
— Так, значит, мы едем вдвоем, только ты и я.
— Порт приедет гораздо раньше, так что сможет заказать нам номера. А сейчас я должна пойти поискать салон красоты, Господи помилуй.
— На что он тебе? — запротестовал Таннер. — От добра добра не ищут. Природу не исправишь.
На галантность у нее уже не оставалось терпения; тем не менее, направляясь к выходу, она подарила ему улыбку. «Потому что я трусиха», — подумала Кит. Она полностью отдавала себе отчет в желании натравить магию Таннера против магии Порта, так как Порт наложил проклятие на их поездку. Все еще улыбаясь, она произнесла, точно в пустоту:
— Надеюсь, мы избежим крушения.
— Что?
— Нет, ничего. Встретимся за обедом в два.
Таннер был из тех людей, до которых лишь с превеликим трудом дошло бы, если дошло вообще, что их могут использовать. Так как он привык навязывать свою волю, не встречая сопротивления, у него развилось очень острое — и очень мужское — тщеславие, которое, как ни странно, располагало к нему чуть ли не каждого. Несомненно, главная причина, почему он так стремился сопровождать Порта и Кит в этом путешествии, заключалась в том, что с ними, как ни с кем другим, он чувствовал недвусмысленный отпор своим поползновениям к духовному превосходству, что побуждало его, в их обществе, прилагать гораздо больше усилий, чтобы этот отпор преодолеть; таким образом, он неосознанно подвергал свою личность столь необходимой для нее тренировке. С другой стороны, и Порта и Кит злил даже маломальский признак того, что они поддаются его довольно-таки нарочитому шарму, потому-то ни один из них не признался бы в том, что потворствовал Таннеру в его желании к ним присоединиться. Оба испытывали при этом немалый стыд, поскольку отчетливо видели наигрыш и шаблонность его поведения, и тем не менее оба в известной мере добровольно попались на эту удочку. Сам же Таннер был в высшей степени простодушным малым, которого неодолимо влекло все то, что оставалось за пределами его понимания. Еще в юности он приобрел привычку довольствоваться тем, что не до конца способен постичь ту или иную идею, и сейчас она действовала в нем с еще большей силой. Если он оказывался, паче чаяния, в состоянии проникнуть во все закоулки мысли, то приходил к заключению, что эта из разряда низших; в мысли должна была иметься какая-то недоступная грань, чтобы у него пробудился интерес. Однако этот интерес не побуждал его к дополнительному размышлению. Наоборот, он всего лишь доставлял ему эмоциональное удовлетворение пребывания vis-à-vis с мыслью, позволяя расслабиться и восхищаться ею на расстоянии. В начале их дружбы с Портом и Кит он был склонен относиться к ним с подчеркнутым пиететом, которого, как он чувствовал, они заслуживают не как люди, а как существа, имеющие дело исключительно с идеями, вещами сакральными. Однако их отказ поощрять подобную тактику был настолько категоричным, что ему пришлось взять на вооружение новую, применяя которую он чувствовал себя еще менее уверенно. Она заключалась в подпускании шпилек, насмешках столь малочувствительных и размытых, что им всегда при необходимости можно было придать лестный оттенок, а также в том, чтобы принимать позу заинтересованной, хотя и чуточку уязвленной, уступчивости, заставлявшей его ощущать себя отцом двух донельзя избалованных дарований.