Но человека человек. Три с половиной убийства - Ксения Сергеевна Букша

— Простите, Артемий Маркович, — сказал Дибок после паузы.

Я обернулся.

— Скажи, — спросил я, — вот вы топите мой бизнес, хотите поделить деньги. А ничего, что я мог бы тут целую империю выстроить? Это перспективнейшее направление. Надо просто подождать. И ведь я даже не протестую, что вы присосались ко мне как пиявки. О’кей, пожалуйста, правила игры, я буду платить. Сам не безгрешен, наверное. Но неужели эта игра выгоднее, чем моя? Ведь в будущем вы получите больше.

— О чем вы говорите, Артемий Маркович, — вяло ответил Дибок. — Мы понимаем…

— Да и я ведь понимаю, — сказал я в бешенстве.

Дибок удивился. Я никогда раньше не говорил с ним так. Он всегда бывал учтив, а я ценил и уважал умение себя вести, редкое в его среде.

— Понима-аете? — голубые глазки глянули на меня. — А если понимаете, то я тогда немножко, извините уж меня, что я скажу… Я иногда на вас смотрю и удивляюсь… Вы такой умный человек… и при этом как будто не видите, что вокруг вас творится… Вы оглянитесь немножко, Артемий Маркович. Посмотрите на людей, которые обычные простые люди… Какое там уж будущее, Артемий Маркович. Какое там будущее. Вы же сами прекрасно знаете, что нет никакого будущего. И у вас нет. И у нас нет, — глазки потухли, Дибок прикрыл мокрые веки. По его лицу текла вода. А может, пот. — Вы простите, Артемий Маркович. Ужасно голова болит сегодня. После аварии постоянно болит, надо обследоваться…

20

Да, я все понимал. Почти все. А теперь уж понял все окончательно — как в романе Пелевина, «я, Степан Михайлов, все понял». Не понимаю я только одного: почему Ксюша все это время продолжала его любить.

Как раз в это время, в начале декабря, произошла встреча Ксюшина с Г., ее бывшим однокурсником, который ушел почти сразу после начала обучения. Этот Г. варился в творческой, богемной среде, мутил какие-то чумовые проекты, связанные с актуальным искусством. Ксюша пишет:

«Встретились с Г. Были в „лофте“ — здании бывшей фабрики, начинает входить в моду. Другая жизнь, какой могла бы жить и я, если бы не.

Г. очень хороший, и, кажется».

Две последние фразы не окончены.

«Первый снег наконец-то! Как я раньше бывала счастлива от первого снега! А теперь почему-то не умею, не могу радоваться, только воспоминания. Но вчера с Г. пошли на выставку, и как воспоминание — была радость, была. Но только в прошлом. Неужели я теперь буду всегда только вспоминать и никогда больше не проживу радость сама».

Никакой «истории» у Ксюши с Г. не было. Судя по всему, они встречались всего несколько раз — он водил ее на концерт, они посидели в кафе. С этими четырьмя-пятью встречами и связана переписка в мессенджере, сыгравшая впоследствии важную роль в истории, которую я рассказываю.

Все это время в дневнике повторяется бесконечное хождение по кругу все тех же мыслей и чувств о Д. Ксюша продолжала его любить — «если это можно назвать любовью», — оговаривается она. Понимает, все понимает о Д. — и вместе с тем не может от него оторваться, зависит от встреч с ним, от его настроения и все сильнее страдает. В то время как превосходящие силы начальничков разрушали мой бизнес, другая сила продолжала свою разрушительную работу в душе моей дочери.

Но что же это были за силы?

Возможно, она его жалела. Кроме того, Д., конечно, продолжал умело играть с Ксюшей, играть скупо, уверенно, не переигрывая, давая ей ровно столько, сколько было необходимо для того, чтобы она продолжала дергаться, как пришпиленная. Думаю даже, что он не знал, зачем это делает, и мучил ее просто так, без намерения. Но, скорее всего, это объяснения не исчерпывающие. Было и еще кое-что, еще что-то, что мне трудно описать, определить.

Среди его обычной апатии вдруг проглядывало что-то… какая-то страшная женственность скользила в его жестах, позе, и как будто страдание исподволь просачивалось и окрашивало его младенческое лицо темным и желтоватым, и когда он смотрел вниз, шевеля пухлыми губами, тени длинных ресниц падали на его изрытые щеки… в этот момент странная, невыразимая догадка приходила на ум, как едва слышный грозный гул, но тут же ускользала без следа.

21

Новогодний корпоратив мы устроили рано; я хотел совсем забить на него, и уж тем более не в моих привычках было начинать праздновать за две недели до Нового года — все же понимают, что после корпоратива рабочий пыл сотрудников может надолго остыть, а там и проклятые «каникулы»; но на тот момент я был так измотан попытками спасти бизнес и переживаниями, что махнул рукой и позволил людям решить этот вопрос самостоятельно.

В результате получилось нечто совсем несообразное. В России ничто не идет само, не растет естественным путем, все надо насаждать. А как только перестаешь неусыпно контролировать и держать форму — чего бы то ни было: себя ли, семьи, бизнеса, праздника, — в то же мгновение, как будто только того и ждали, лезут снаружи и изнутри рыла и хари, и мгновенно все скатывается в жуткую и мерзкую хтонь, в психоз, в полное отсутствие границ, различений, по меткому русскому слову, в без-образие. Зачем-то, не спрашивая меня, устроили бартер с пригородным отелем из числа клиентов. Отель мне никогда не нравился — ни как партнер, ни по стилистике. Был приглашен тамада — человек, который не умел моргать обоими глазами вместе, вследствие чего непрестанно подмигивал, и казалось, что все его слова — изощренное издевательство.

Люди Петра и Али сидели вперемежку с хихикающими девицами из отдела работы с партнерами — за весну и лето я нанял кучу молодого народа. Какой-то второго разбора рэпер на сцене кидал рамсы всему миру. Идиотские конкурсы следовали один за другим. Музыка громыхала, водка лилась рекой. К ночи начался свальный секс в сауне и