Цветы из бури - Лаура Кинсейл

Леди шили или гуляли в саду, играли в бадминтон, принимали успокоительный чай из трав, иногда им позволялось рисовать. Джентльмены жили приблизительно так же. Только вместо шитья они занимались гимнастикой, играли в шахматы или разбирали книги в библиотеке. Гуляли по лугу и роще, собирали цветы и листья. Каждый, кто мог, имел право посещать еженедельные научные лекции или играть в карты. К больным приезжал викарий англиканской церкви, но большей частью нерегулярно.

— Блайтдейл занимает особое место среди психиатрических клиник, — заверил Мэдди кузен Эдвардс, — здесь проходят лечение как мужчины, так и женщины, здесь у каждого пациента свой санитар. — Он провел ее в гостиную, где собралась группа людей, и они пели вокруг флейтиста. Ужасных криков было не слышно, но один мужчина пел, стоя в смирительной рубашке, с рукавами, завязанными за спиной. Как только Мэдди и доктор Тиммс вошли, он с надеждой посмотрел на них.

— Вы заберете меня домой? — спросил мужчина в смирительной рубашке. — Мне нужно сегодня ехать домой.

— Сегодня, — сказал кузен Эдвардс, — Келли поведет вас на прогулку.

Лицо пациента стало багроветь.

— Но я должен ехать домой! Моя жена умирает!

Доктор Эдвардс выразительно взглянул на санитара. Келли сказал:

— Давайте присядем и отдохнем, мистер Джон.

— Она зовет меня. Я спаситель Иисуса Христа! — Мужчина рванулся вперед. Келли схватил его за смирительную рубашку. — Я действительно спаситель Бога! Моя жена умирает за меня! Она пожертвовала жизнью ради меня! Я спасен, вы слышите меня! Она пожертвовала жизнью ради меня! Я спасен, вы слышите меня, сэр? Я говорю вам, что я…

Его голос становился все громче и громче, речь зазвучала быстрее, когда Келли повел его к двери. Остальные пациенты — трое мужчин и пятеро дам — не выражали никакого интереса к происходящему, кроме одного певца, который развеселился. Довольно красивая девушка, одетая в элегантный халатик, тихо сидела, равнодушно глядя в окно и тихо говоря сама с собой. Смех тенора неожиданно замолк, и он ударил себя по губам, извиняющимся взглядом посмотрев на Мэдди.

Дикий крик удалялся. Кузен Эдвардс стал знакомить Мэдди сначала с пациентам, а затем с санитарами. Он делал записи в своей книге и протягивал ее Мэдди, чтобы она могла познакомиться с некоторыми особенностями больных.

— Мисс Сусанна. Больна меланхолией, — сказал он. — Состояние тяжелое. Как вы себя чувствуете сегодня, мисс Сусанна?

— Хорошо, — сказала девушка бесстрастно.

— Вы поете?

— Нет, спасибо, доктор.

«Ум, заполненный опасными предчувствиями, — читала Мэдди. — Плохой аппетит, беспокойный сон. Разговоры о самоубийстве, были попытки утопиться. В прошлом жила хорошо и счастливо. Меланхолия последовала за нарушениями в менструальном цикле. Причина — перенапряжение умственной деятельности: учеба и другие интеллектуальные занятия».

Он улыбнулся, похлопал мисс Сусанну по плечу, и они с Мэдди пошли дальше.

Миссис Хамфри, страдала от деменции и прогрессивной идиотии. Леди приветливо улыбнулась и спросила, не принадлежит ли она к семье Каннингемов.

— Нет, — ответила Мэдди. — Я Архимедия Тиммс.

— Я видела вас в Индии, — миссис Хамфри разговаривала голосом обиженного ребенка. — Вы забрали мою одежду.

— Нет. Вы… ошибаетесь.

— В полседьмого, — миссис Хамфри кивнула. — Будут шляпы.

«Не узнает мужа или детей, — читала Мэдди в книге доктора. — Деменция и прогрессивная детериорация интеллекта вызвана климактерическими расстройствами».

— Пожалуйста, отведите миссис Хамфри в ее комнату, — обратился доктор к санитарке, слегка нахмурившись. — Должен просить вас повнимательнее относиться к проблемам гигиены.

Как догадалась Мэдди, пациенты в гостиной представляли собой наиболее послушную часть обитателей Блайтдейла. Мастер Филипп ощущал себя заброшенным, вся пища казалась ему странной на вкус. Он смеялся тогда, когда слышал что-нибудь грустное, потому что иначе начинал сильно переживать. Леди Эммалина настаивала на своем сиротстве, уверяя, что она потеряла родителей, поскольку тех казнили на гильотине. Когда кузен Эдвардс вежливо напомнил леди, что ее родители — лорд и леди Кеткарт очень даже здоровы и проживают в Лейсестершире, она проинформировала собравшихся, что у нее исчез пупок, как будто это подтверждало ее предыдущее заявление.

За исключением находившихся в гостиной, другие пациенты содержались в комнатах за двойными дверьми, сделанными из твердых пород дерева и железных решеток. Мебели там не было, если не считать кровати для пациента и раскладушки для санитара.

Мэдди прочла в книге: «Мания опасная и разрушительная, стремление все крушить, вызванное чрезмерным увлечением религией».

В другом случае: «Неистовая эпилепсия, все время приходится обуздывать».

В третьем случае: «Деменция, непонятная речь, галлюцинации, недержание, атрофия чувств».

И даже с этими пациентами кузен Эдвардс разговаривал лично и повторял Мэдди преимущества правильного режима, хорошей пищи и дисциплины для восстановления самоконтроля и отвлечения больного ума от нездоровых мыслей.

Мэдди пыталась верить ему. Она старалась принять обыденный тон доктора и оптимистический юмор, но, честно говоря, ей очень хотелось уехать, лечь на свою кровать в Челси и плакать, вспоминая об этих несчастных. Мэдди думала о себе как о сильной, мужественной женщине, опытной сиделке, но то, что она увидела за день пребывания в Блайтдейл Холле, вынести казалось невозможным.

— А… мы бреемся, — Кузен Эдвардс, посмотрел сквозь решетку, заменявшую дверь в комнату, где содержались наиболее опасные пациенты. Он помедлил, прежде чем дотронуться до замка и, склонившись к Мэдди, прошептал: — Один из наиболее трагических случаев.

Мэдди поджала губы, мысленно желая, чтобы доктор Эдвардс ничего больше не говорил. Ей стало неприятно знакомиться с обитателями сумасшедшего дома.

— Добрый день, — доктор вошел в комнату. — Приветствую вас, сэр. Как поживаете?

Пациент ничего не ответил, а санитар сказал:

— Не такой уж плохой день, доктор. Не такой уж плохой.

Мэдди в конце концов заставила себя войти и поднять голову. Дородный санитар правил бритву на ремне. Коротко стриженный, он напоминал призового боксера. В нескольких футах от него, в светлых брюках и белой рубашке без рукавов, стоял мужчина и смотрел в окно, положив одну руку на спинку кровати.

— Друг мой, — Мэдди заставила себя произнести приветствие, стараясь говорить самым нормальным тоном.

Неожиданно мужчина повернулся к ней. Его голубые глаза горели, темные волосы спадали на лоб. Он был похож на пойманного и связанного пирата после битвы в бухте.