Посты сменяются на рассвете - Владимир Понизовский

— Ч-чертов сын!..

Подошли светловолосые парни. Они были в клетчатых рубахах, их носы на январском солнце обгорели до клочьев.

— А, морячки! Здорово! Есть ростовские? А харьковские?..

Так на фронте искали земляков...

Гурьбой вернулись в поселок.

— Красиво живут, — сказал комсорг Жора.

К стенам коттеджей были прикреплены таблички. Андрей Петрович поначалу не обратил внимания, но, приглядевшись, прочел надпись, повторявшуюся на каждом жилище: «Это и твой дом, Фидель!»

На стене одного из домов была вывешена фотография юноши. Траурная черная рамка. К стене прислонены охапки полевых цветов.

Управляющий стянул с головы широкополую шляпу и из бравого ковбоя превратился в курчавого юношу с погрустневшим лицом:

— Ольварес, мой друг. Недавно убили, когда сторожил плантацию. Гусанос переоделись в форму наших бойцов. Ольвареса убили, а тростник подожгли. Его мать сказала: «У меня есть еще четверо сыновей, и каждый из них готов отдать жизнь за свободу!».

Андрей Петрович подумал: мать этого Ольвареса похожа, наверное, на Пасионарию. «Лучше быть вдовой героя, чем женой труса». Это еще тогда, в Мадриде... А потом, в Москве, Долорес Ибаррури, мужественно приняв удар — весть о гибели своего сына Хосе под Сталинградом, — показала, что достойна своих слов... Да, Испания — Сталинград — Куба — звенья одной цепи...

Он огляделся. Как все здесь мирно, будто дремлет под солнцем. Но и здесь еще гремят выстрелы. А в Гаване, может быть, в эти самые минуты Феликс и кто-то из его парней идут под пули Маэстро.

14

Мерильда плелась по ночной пустынной улице. В голове кружилось. Пустота. И такое чувство, будто ты бесконечно стара... Впереди, над подъездом небоскреба, светились огни. Она прочла: «Radio Patria». Это здесь, кажется, служила Бланка?.. Странно: в душе ничто не шевельнулось — ни жалость, ни угрызение... Пустота.

Рядом с подъездом, напротив, в лоджии дома, Мерильда увидела маленькую кофейню. Стойка ее была открыта на улицу, за прилавком молодая мулатка, позевывая, мыла чашки, расставляла их вереницей, донышком кверху на маленьких блюдцах.

Было тихо, только привычно шумело море. Мерильда подошла к стойке. Порылась в сумочке:

— Налей.

Девушка молча наполнила чашку ароматным кофе.

— Чего-нибудь покрепче. Рома с апельсиновым соком. — Залпом выпила, протянула рюмку: — Еще. — Достала кошелек, вытряхнула на стойку все его содержимое: — Хватит?

Девушка неодобрительно глянула на нее:

— Шлепала бы домой. Уже и так накачалась.

— Домой? — покачала головой Мерильда. — В моем доме — школа коммунистической морали. Ха-ха!..

— Не трепи языком. Ничего не дам.

— Умоляю, милочка! — жалобно попросила женщина. — Это у меня сегодня ничего нет. А завтра я тебя озолочу.

— Как же, поверила.

— И ты не веришь?.. — Она закрыла лицо руками, закачалась на стульчике из стороны в сторону. — И я не верю... Ничего больше нет и не будет... Пустая консервная банка из-под анчоусов... Сожрали анчоусы, а банку — пинком на помойку...

Девушке стало ее жаль. Налила рюмку, Мерильда залпом выпила.

— Спасибо, милочка!.. — Рассмеялась: — Даже для Пиноса не подхожу... Так: то ли карманница, то ли шлюха...

— Ну и нализалась! — с презрением сказала девушка, собрала рюмки и вытерла доску. — Противно. Мужчины пьют — ладно, они мужчины. А женщина...

У стойки появился прохожий. Его голова жирно лоснилась бриолином под светом ламп.

— Двойной! — еще издали крикнул он, поднимая два пальца.

Девушка молча подала ему стакан баккарди. Он выпил, причмокнул и потребовал:

— Повторить! — Достал из-за пазухи туфли, протянул через стойку: — А? Такие по карточкам не отрежешь, а? Мечта, а?

Мулатка взяла, повертела в руках, погладила носки:

— Прелесть?

— Блеск-треск, а? — подмигнул мужчина. Кивнул в сторону моря. — Оттуда. Не дешево, но и не дорого. Берем, а?

Она вышла из-за стойки. Скинула башмак. Начала примерять.

— Не лезут... Не лезут, хоть лопни! — С сожалением отдала. — Еще влипнешь — контрабанда.

Мерильда подняла голову, помотала ею:

— Не-ет, консервная банка...

Прохожий подскочил к ней:

— А вам, сеньора, а? По заказу — для вашей ножки. Можно примерить, а?

Опустился на колени, подостлав газету. Надел на ее ногу одну туфлю, провел пальцами от ступни до колена:

— Какая ножка!

Мерильда стряхнула туфлю:

— Пошляк. Такой фасон носили в прошлом веке.

Набриолиненный оживился, глаза его заблестели:

— Сеньора с тонким вкусом, да? Ду ю сник инглиш? Шпрехен зи дойч?.. Могу вам предложить люкс, а?

— Счет на Манхеттен-банк. Наличными не ж-же-лаю...

Он скорбно покачал головой:

— А-а, понимаю: заведение накрыли, фирма пошла ко дну, красотка оказалась за бортом, а?

— Телепат.

— Сочувствую вашей ситуации, сам чуть не отправился акулам на ужин, но пока еще барахтаюсь, — доверительно зашептал он. — И могу помочь чужому горю, а? Такие ножки не должны пропадать, хочу кое-что предложить, а? — Повернулся к девушке: — Повтори, дурочка. Мне и сеньоре. Я плачу!

— Она уже и так хороша. Можешь тащить, паук.

— Твоя забота, а? — огрызнулся он. — А если я люблю интеллигентно, со вкусом, а?

К кофейне вприпрыжку подбежал Хуанито. Правая рука его была забинтована. Но круглая рожица сияла.

— Салуд, Грациэлла! Чашку кофе и «Корону»! В кредит. Но завтра будет работка!

Девушка улыбнулась:

— Соплив — «Корону». Вот тебе леденец.

— Не оскорбляй! — Мальчуган показал на забинтованную руку. — В схватке с коварным врагом!

— Уже слыхали. Повторный сеанс. Валяй что-нибудь новенькое.

Мальчик сразу сник:

— Я тоже почти что не верю... Я первый его увидел. Но он — в окно, и теперь его ищи-свищи... А я мог бы уже прогуливаться по тому свету...

Девушка ласково провела ладонью по его жесткому ежику:

— Это правда? Бедненький мой! Тебе очень больно?

— Факт. Но я не обращаю внимания. Солдат революции должен стерпеть все. Когда вытаскивали пулю, я множил трехзначные на пятизначные и ошибся только на сто тысяч... — Он огляделся: — Интересно: на том свете тоже есть улицы, море, кофе?

Грациэлла пожала плечами:

— Не знаю. Может быть, и есть.

Хуанито вздохнул:

— Все равно на этом мне как-то больше нравится... Я заглянул в ее комнату и вдруг вижу — он! Я как закричу! А он выхватил пистолет — и бабах! Бабах!.. — Уткнулся в забинтованную руку: — Если бы не она...

Девушка похлопала его по вздрагивающим плечам: