Руденко. Генеральный прокурор СССР - Александр Звягинцев

Вот что пишет об этом В. Г. Степанков в книге «Кремлевский заговор»:

«Мы в своем праве на главную роль не сомневались, но знали, что Трубин так просто нам ее не уступит. Его надо было убеждать и аргументы при этом использовать веские. А потому мы решили хорошенько подготовиться к разговору с ним, все обдумать заранее. В результате у нас сложилась достаточно стройная, на наш взгляд, система доказательств.

Было воскресенье, но Генеральный прокурор СССР, как мы и предполагали, оказался на месте. Ему тоже в эти горячие денечки забот хватало. Однако он был не против встречи с нами, поскольку понимал, что откладывать ее не имеет смысла. Мы сразу же приступили к сути и изложили ему свои аргументы…

Трубин наши доводы выслушал очень внимательно, и реакция его на них была реакцией человека разумного и трезвого. Он сказал, что сам прекрасно понимает уязвимость своих позиций в этой ситуации и что в целом он с нами согласен: у Прокуратуры России действительно больше моральных прав на ведение этого дела. Однако в процессе его расследования могут возникнуть такие вопросы, которые без содействия Генерального прокурора Союза решить будет невозможно, поэтому нужно так сформулировать „отречение”, чтобы в нужный момент оба прокурора могли действовать совместно. На том и порешили. К вечеру поторапливаемый нами Трубин подготовил постановление, подписал его, и с понедельника 26 августа противостояние двух прокуратур закончилось.

…Нужно отдать должное Трубину: никакой обиды на нас он не затаил, и дальнейшие наши отношения были отношениями коллег, заинтересованных в успехе общего дела. Подтверждением этого стала история с арестом Лукьянова. У нас были серьезные основания считать, что в заговоре он сыграл далеко не последнюю роль, однако занимаемый им высокий пост и тот факт, что официально он не входил в состав ГКЧП, продлили срок пребывания Анатолия Ивановича на свободе.

Вечером 27 августа мы встретились с Трубиным и договорились, что оставлять в подвешенном состоянии вопрос с Лукьяновым дальше нельзя, надо просить согласие на привлечение его к ответственности, и эта акция должна носить совместный характер, чтобы подчеркнуть единство мнений обеих прокуратур. Таким образом, 28 августа подписанное двумя генеральными прокурорами ходатайство было направлено в Верховный Совет».

После падения ГКЧП было еще неясным, каким будет обновленное государство: Союз республик или Союз суверенных государств, кто в них войдет, каковы будут союзные структуры? Ясно было только одно – прежнего Союза уже нет.

Положение самого Трубина оказалось сложным и неустойчивым. Средства массовой информации обвиняли тогда Прокуратуру Союза во всех мыслимых и немыслимых грехах. Например, в «Независимой газете» появилось сообщение о том, что якобы Прокуратурой СССР оформлялись документы на интернирование руководства РСФСР и других лиц. Руководству прокуратуры пришлось официально заявить, что «документ, подготовленный со ссылкой на Прокуратуру СССР, является грубой ложью и фальсификацией».

А вот что рассказывает о тех днях сам Трубин:

«Тем временем политическая обстановка вокруг Прокуратуры СССР и лично Генерального прокурора СССР продолжала нагнетаться… Любое мое публичное выступление с объяснением позиции Прокуратуры СССР по отношению к ГКЧП воспринималось неоднозначно, сопровождалось репликами недоверия. Содержание моих высказываний на Кубе проверялось по поручению Горбачева по дипломатическим каналам, истребовалась стенограмма.

Все это вынудило меня представить в установленном порядке к освобождению от занимаемых должностей Васильева А. Д. (за шифровку), Абрамова И. П. (за необеспечение надзора за соблюдением законности в КГБ СССР) и Катусева А. Ф. (за необеспечение надзора за состоянием законности в Вооруженных Силах СССР), а также сделать заявление о своей отставке, со ссылкой на то, что в условиях недоверия работать не могу. Однако, приняв решение об освобождении Васильева А. Д., Абрамова И. П. и Катусева А. Ф., Верховный Совет СССР оставил без реагирования заявление о моей отставке. К этому времени Горбачев ознакомился со стенограммой моих высказываний на Кубе, ничего крамольного в них не нашел (я видел и читал эту стенограмму, показывал Голик Ю. В.). Ну а дальше все покатилось к закату».

Понимая, что поражение ГКЧП может вызвать волну репрессий, так называемую «охоту на ведьм», Трубин счел нужным направить специальное обращение ко всем работникам органов прокуратуры страны. В нем он писал:

«Сегодня, когда на смену эмоциям и страстям приходит осознание всей глубины событий трех дней, потрясших страну, перед органами прокуратуры встает огромная ответственность – полно, объективно, без поверхностных суждений и суетливости дать правовую оценку действий тех, кто участвовал в подготовке и проведении государственного переворота, своими деяниями способствовал этому. Важно, чтобы каждый прокурор, каждый следователь, занятый проверкой или расследованием таких фактов и обстоятельств, постоянно помнил, что он служит Закону и только Закону. Здесь нет и не может быть места амбициям, нездоровым эмоциям и политическим пристрастиям. Должны решительно пресекаться произвол и самоуправство, нарушение прав человека.

Речь идет о судьбах людей, об их чести и достоинстве, правах и свободах. Ни малейшей тени не должно быть брошено на людей честных и ничем себя не запятнавших.

Виновность или невиновность человека не зависит от его убеждений, принадлежности к той или иной партии, движению, вероисповеданию. Лишь конкретные деяния могут быть поставлены ему в вину.

Нельзя допустить, чтобы вернулись времена повального доносительства, всеобщей подозрительности, анонимных обвинений, навешивания ярлыков.

Не призываю к снисходительности – да воздастся каждому по заслугам его, но я хочу, чтобы ни один человек не оказался без вины виноватым».

По указанию Трубина был прекращен целый ряд уголовных дел, которые тогда будоражили все общество, прежде всего уголовное дело в отношении следователей Гдляна и Иванова (30 августа 1991 года). Тогда же было прекращено по реабилитирующим основаниям и дело на А. И. Солженицына.

Созванный срочно в начале сентября 1991 года внеочередной V Съезд народных депутатов СССР квалифицировал действия ГКЧП как «государственный переворот». В лихорадочных поисках путей к преодолению кризиса съезд объявил некий «переходный период для формирования новой системы государственных отношений».

Приняв ряд решений, съезд самораспустился.

Сразу же после завершения работы (и вообще деятельности) Съезда народных депутатов Государственный совет СССР принял постановления о признании независимости Советских Прибалтийских республик – Литвы, Латвии и Эстонии. В постановлениях отмечалось, что это делается с учетом «конкретной исторической и политической обстановки, предшествовавшей вхождению» названных республик в СССР. Таким образом Госсовет намекал на то, что вхождение это не было добровольным.