Могильник. Сборник научно-фантастических произведений - Клиффорд Саймак

В такой культуре нет места такому человеку, как я, думал он. Здесь, в университете, я поддерживал слабый огонек старых знаний и старых традиций; теперь свет погас, отныне старые знания и старые традиции канут в Лету.

Как историк он не мог согласиться с подобным отношением к этим ценностям: история — истина и поиски истины. Скрывать, приукрашивать или пренебрегать каким бы то ни было событием — пусть даже самым отвратительным — не дело историка.

И вот теперь сама история взяла его в плен и поставила перед выбором: либо идти и оказаться лицом к лицу с тем миром, либо остаться, спрятаться от него. Третьего не дано.

Эмби брезгливо, словно какое-то мертвое существо, приподнял двумя пальцами письмо и долго смотрел сквозь него на солнце. Затем осторожно бросил его в корзинку. Потом, взяв старую фетровую шляпу, напялил ее на голову.

Подходя к дому, он увидел на ступеньках своего крыльца какое-то пугало. Заметив приближающегося доктора, пугало подобрало конечности и встало.

— Привет, док, — произнесло оно.

— Добрый вечер, Джейк, — поздоровался Эмби.

— Я совсем уж было собрался на рыбалку, — сообщил Джейк. Эмби не спеша опустился на ступеньку и покачал головой.

— Только не сегодня, не до этого мне. Университет закрыли. Джейк сел рядом с ним и уставился в пустоту по ту сторону улицы.

— Мне кажется, док, для вас это не такая уж большая неожиданность.

— Я ждал этого, — согласился Эмби. — Кроме отпрысков пузырей, занятий никто уже не посещает. Все новые ходят в свои университеты, если, конечно, то, куда они ходят, можно так назвать. Сказать по правде, Джейк, представить себе не могу, что за знания могут дать им эти школы.

— Но вы хоть обеспечены, насколько мне известно, — сказал Джейк успокаивающе. — Все эти годы вы работали и, наверно, смогли кое-что отложить. А вот мы всегда перебивались с хлеба на воду, и так оно, видать, и дальше будет.

— Да не так уж много у меня денег, — сказал Эмби, — но в общем-то не пропаду как-нибудь. Не так уж долго осталось — ведь мне почти семьдесят.

— Было время, когда мужчина в шестьдесят пять лет по закону мог выйти на пенсию, — сказал Джейк. — Но эти новые расправились с законами, как и со всем прочим, правда.

Он поднял с земли коротенькую сухую веточку и стал рассеянно ковырять ею в траве.

— Всю жизнь я мечтал — вот скоплю деньжонок и куплю себе трейлер. Без трейлера нынче делать нечего. Теперь, когда времена изменились, без него никуда. Помню, когда я был еще маленький, всякий, у кого был свой дом, мог спокойно доживать свои дни. А ноне и дом не в цене. Ноне нужен трейлер.

Он с трудом распрямил конечности, встал — ветер развевал его лохмотья, — посмотрел на продолжавшего сидеть Эмби.

— Как насчет рыбалки, док? Может, передумали?

— Я чувствую себя совсем разбитым, — ответил Эмби.

— Теперь, раз вы не работаете, — сказал Джейк, — у нас с вами будет куча времени, поохотимся. В округе полно белок, и крольчата скоро подрастут до нужных кондиций. А осенью нас должны порадовать и еноты. Теперь, раз уж вы больше не работаете, я буду делиться с вами шкурками…

— Стоит ли делить шкуру неубитого медведя, — заметил Эмби. Джейк засунул большие пальцы рук за пояс и сплюнул на землю.

— Можно будет и по лесам побродить — не все ли равно, как убить время? Кто привык быть мужиком в доме, украдет, а деньжат заработает. Правда, теперь уж не резон рыскать по брошенным домам в поисках добычи, только время зря потратишь. Кругом все порушено и рушится дальше, так что не знаешь, где какая ловушка тебя поджидает, стоит войти в дом. Разве угадаешь, что там рухнет на тебя, а то, глядишь, — и пол из-под ног уйдет. — Он поправил подтяжки. — Помните, как мы с вами нашли коробку, полную всяких драгоценностей?

Эмби кивнул.

— Помню. Вам их почти хватило бы на трейлер.

— Правда ведь? Хуже не придумаешь, чем пустить на ветер порядочную-таки сумму. Купил я тогда ружье, патроны к нему, кое-какую одежонку для домашних — видит Бог, как мы в ней тогда нуждались! — и кучу жратвы. Я и опомниться не успел, как у меня осталось с гулькин нос, нечего было и думать о трейлере. Прежде бывало можно было купить в кредит. Всего и заплатил бы каких-нибудь десять процентов. Теперь об этом и думать нечего. Не осталось даже банков. И контор, где давали взаймы. Помните, док, сколько их в городе было?

— Все изменилось, — сказал Эмби. — Когда я оглядываюсь назад, все мне кажется неправдоподобным.

И тем не менее, все так и было.

Прекратили свое существование города; фермы превратились в корпорации, а люди больше не жили в своих домах — в них оставались жить только пузыри и бродяги.

И такие, как я, подумал Эмби.

Это была сумасшедшая идея — по всей видимости, свидетельство старческого слабоумия. Человек в шестьдесят восемь лет, профессор с устоявшимися привычками, не пустился бы в столь дикую авантюру, даже если бы весь мир рушился у него под ногами.

Он пытался не думать об этом, но не мог справиться с собой. Пока он готовил себе ужин, ел, мыл посуду, мысль об этом не покидала его.

Покончив с посудой, он взял кухонную лампу и направился в гостиную. Лампу он поставил на стол рядом с другой лампой, зажег и ее. Когда человеку для чтения нужны две лампы, подумал он, это значит, что со зрением у него дела плохи. Но, с другой стороны, керосиновые лампы дают слабый свет, не то что электрические.

Он достал с полки книгу и принялся за чтение, но не мог читать, не мог сосредоточиться. В конце концов он оставил это занятие.

Взяв одну из ламп, он подошел с ней к камину и поднял так, чтобы свет падал на висевший над ним портрет. А пока поднимал лампу, загадал, улыбнется ли она ему сегодня; он был почти уверен, что улыбнется, потому что всегда, когда он так нуждался в ее улыбке, она с готовностью нежно улыбалась ему.

И все же полной уверенности не было, но вот он увидел — улыбается, и остался стоять, вглядываясь в ее лицо, улыбку.

В последнее время он довольно часто разговаривал с ней, потому что помнил, с каким вниманием она всегда выслушивала его, рассказывал ли он о своих неприятностях или о победах — хотя, по правде говоря, побед у него было не так уж много.

Но сегодня он не мог говорить — она бы его не поняла. Мир, в котором он жил после ее ухода, перевернулся вверх тормашками, ей никогда не понять этого. Если он станет рассказывать ей о нем, она расстроится, встревожится, а он не мог, не смел допустить ничего подобного.

Ты думаешь, сказал он себе с укором, что самое лучшее — все оставить без перемен. Тебе есть где спрятаться. Есть возможность провести остаток дней своих в тепле и безопасности. И он точно знал, что именно такое решение его больше всего устроило бы.