Драконий Катарсис. Изъятый - Василий Тарасенко

Она яростно стонет, что-то тонко говорит, но это не принципиально. Слова лишь мусор. Главное — то, как они сказаны. А ее слова звучат криком не боли, нет. Это крик умоляющей в пустыне дать ей напиться. Я двигаюсь, отдаваясь ее воле. Острые когти скребут мою спину теплыми шрамами. Мы кричим.

Мы в горящей тьме, нас всего двое, и это нормально. Летим, изгибаясь, кусая губы, срываясь в крик. Слепящая точка где-то там, внутри, нарастает, заслоняет собой все. Мы движемся вместе, стремительно, больно, сладко и тихо. И эти безмолвные звуки взрывают нас, сжигают, рвут на части, создавая нечто единое, нереальное…

Мы кричим, а белое солнце превращается в слепящий туман, который несется по земле во все стороны, сжигая на своем пути то, что мешает мне обрести покой. По всему миру в ответ разгораются звездные пики. Огонь, лед, свет, тьма, забвение. Мы летим среди этих вершин, осыпаясь пеплом и обретая новую плоть. Мы любим друг друга, мы любим этот мир… И мир смог полюбить нас в ответ. Я знаю это каждой клеточкой нового тела. Где-то рядом всхлипывает Лайсси, вздрагивая и беспорядочно рассыпая слова:

— Люблю… Ты мой… Только мой…

— Твой, — мне хватает сил ответить. — А ты моя. Навсегда.

Глава 11

ТРЕСК РВУЩЕЙСЯ ДУШИ

Сила, невидимая никому и нигде, кипящей лавой неслась по миру, растекаясь в каждую щель, каждый дом, каждый овражек. Это была равнодушная сила, светлая и самодостаточная. Она не искала нитей НЕПРАВИЛЬНЫХ заклятий специально. Но, находя такие на своем пути, безжалостно уничтожала их.

Иггдрахайм, плато Ледяная Плешь, зимовье Тулангас

Анхиль Саланна, вольная охотница Пелианда, княжества ледяных эльфов, с радостным смехом повела кончиком острого кинжала по обнаженной спине своего гехая, оставляя на коже новую кровавую нить, и сказала:

— Как тебе украшение, Энкас?

Гехай-вэрр, снежный арс, благодарно повел круглыми пушистыми ушами, с нежностью потерся щекой о ногу хозяйки и ответил:

— Это прекрасно, жена моя.

Анхиль с кривой усмешкой начертила еще одну царапину на спине арса и добавила:

— Красный превосходно подходит к твоему белоснежному меху.

Гехай, не обращая внимания на струйки крови, исчертившие кожу, потянулся со словами:

— Ты еще долго будешь рисовать на моей спине этот рисунок?

— Осталось чуть-чуть. И не дергайся.

Анхиль надавила на кинжал еще сильнее, выводя завиток. Кровь побежала по спине зачарованного раба еще быстрее — порез получился глубоким и длинным. Арс застонал так, словно ему подарили высшее наслаждение. В тот же миг Энкас застыл, как будто его парализовало, съежился и зашипел. После чего развернулся и с незнакомым выражением на лице спросил:

— Почему мне больно?

Он посмотрел на кинжал в руке Анхиль, нахмурился и добавил:

— Разве ты не кистью рисуешь?

Анхиль на миг растерялась, а затем грубо толкнула гехая к стене их жилища и сказала:

— Заткнись и стой.

Она за долгие годы привыкла к повиновению раба и тому, что Энкас воспринимает все ее действия с обожанием, будь то резьба по коже или жесткое насилие. Заклятие переноса наложило на гехая крепкие шоры, спутав реальность с вымыслом, построенным на потаенных желаниях иномирянина. Но теперь что-то изменилось. Энкас был напряжен и о чем-то думал, а в его застывших глазах менялись искорки — с томных теней любви на жесткие грани гнева… И эта перемена не понравилась ледяной эльфийке настолько, что Анхиль, больше не раздумывая ни секунды, вонзила кинжал в грудь арса, туда, где билось сердце. Возможно, это было бы даже благом. Гордон Вагнер, клерк средней руки и примерный семьянин в прошлом, так и не успел бы сойти с ума… Но те капли вкрадчивых изменений, что когда-то добавили боги в эльфийское заклятие переноса, не позволили чужой воле уничтожить существо, пока еще не выполнившее возложенной на него задачи. Сердце одного из тех, кому суждено возродить драконов, сжалось, выталкивая из себя смертоносную сталь, на миг замерло и вновь забилось, ровно и неумолимо. Энкас растерянно провел рукой по груди, покрытой белоснежной короткой шерстью, посмотрел на кровавые разводы и поднял взгляд на Анхиль. Охотница судорожно выдохнула и отступила на шаг.

Спустя несколько мгновений среди заснеженных вершин далеких северных гор, укрытых броней вечного наста из-за постоянного дождя, разнесся отчаянный крик… И никто не смог бы сказать, что это был за крик. То ли смерть вскрикнула от неожиданности, то ли ненависть засмеялась от восторга.

Эта сила была чистой незамутненной сутью самой свободы. И всякое принуждение, основанное на магии, просто рассыпалось астральной пылью, возвращая заложникам заклятия право самим решать, как жить дальше.

Земли Алша’Ашшур, небольшой оазис к западу от столицы Империи нагов

Феликс проснулся бесконечно разбитым и с острым ощущением боли во всем теле. Вокруг царил плотный сумрак, в котором угадывались шевеления каких-то животных, словно человек спал в свинарнике. О том же говорил и плотный ароматец, от которого почти сразу начали слезиться глаза. Феликс с трудом пошевелился, с омерзением почувствовав, как под ним хлюпнула зловонная жижа, и пробормотал:

— Боже… Это как же надо было надраться?

Последнее, что он помнил, было празднование дня рождения старшего брата. Всей компанией друзей, приятелей и просто хороших знакомых они выехали в один из коттеджных поселков в пригороде Москвы, нагрузив джип, легковушку и два микроавтобуса снедью и выпивкой. Набралось морд двадцать пять, если не больше. Потом была разнузданная пьянка… А что дальше?

Феликс Яровой нахмурился, прислушиваясь к очагам странной застарелой боли в теле. Было такое ощущение, что каждую его кость не один раз ломали, а потом сращивали. Глаза постепенно привыкли к полумраку. И он наконец смог осмотреться в свинарнике, куда его, судя по всему, занесла водка, намешанная с коньяком, пивом, ликерами и прочей дрянью. Действительность превзошла все самые худшие ожидания, вызвав даже не шок, а дрожащую оторопь с холодным потом, выступившим по всему телу. Рядом с ним, в грязи, источая тошнотворные миазмы, копошились вовсе не свиньи, и не овцы, и даже не коровы… Эти существа с тупым интересом таращились на человека желтыми тигриными глазами, лениво пережевывая куски гнилого мяса.

С чего вдруг Феликса потянуло всмотреться в жратву больших полосатых тварей, каждая из которых была снабжена рядами острых клыков и двумя парами рогов? Но, разглядев в пасти одной из зверушек опухшую от гниения тонкую руку с ломаными пальцами, Феликс согнулся в попытке извергнуть из себя внутренности. Судя по размерам, рука принадлежала ребенку. Яровой, студент четвертого курса медицинской академии, в прозекторской бывал чуть ли не чаще, чем на лекциях, изучая человеческое тело. И не узнать останков не мог. От ужаса в его голове помутилось… Но ненадолго: все-таки медики — народ крепкий, нервные барышни после первого месяца в академии не задерживаются.