Жизнь и реформы - Михаил Горбачев

Особое волнение у некоторых вызвало предложение ограничить двумя сроками занятие руководящих должностей. Последовал вопрос: «С какого времени начнется отсчет?» Страх потерять положение, обретенное многими недавно, читался на лицах.

В итоге откровенных бесед большинство поддержало практически весь комплекс идей, с которыми мы намеревались выйти на конференцию. Но меня не покидало ощущение, что не все секретари понимают новизну ситуации и смогут подготовить парткомы, коммунистов к работе в условиях свободных выборов и разделения властей. Действительно, многие из них, неплохие специалисты и организаторы, не сумели «вписаться в демократию». Что поделаешь, без ломки человеческих судеб не обходились никакие реформы. Я старался свести эти личные драмы к минимуму.

Тогда было много разговоров о том, чтобы на конференции провести серьезную перетряску кадров. Но я был против того, чтобы решить их на этом этапе. Кадровая проблема неизбежно стала бы в центре внимания делегатов, могла отодвинуть на задний план и даже поставить под угрозу принятие принципиальных политических решений. Да и эффект был бы, что называется, «разовый». Мой замысел состоял в другом — через конференцию открыть дорогу политической реформе, благодаря которой эти вопросы будут впредь решаться с обязательным участием народа, в результате свободных выборов. Так, собственно, и случилось.

Об организации подготовительной работы мы условились на заседании Секретариата (23 апреля), а через два дня я пригласил Слюнькова, Яковлева, Медведева, Лукьянова, Шахназарова, Фролова, Черняева, Болдина, Ситаряна, заведующего экономическим отделом ЦК Можина, Биккенина, и мы провели обстоятельный разговор о характере тезисов. С его содержанием были подробно ознакомлены журналисты и творческие работники, с которыми я встретился 7 мая. Много у меня в те дни было дел, но на первом месте стояла подготовка тезисов и доклада. Практически ежедневно приезжал в Волынское-2[12], где трудилась рабочая группа.

Уже 23 мая тезисы были представлены Пленуму ЦК. В прениях выступили 20 человек, документ оценили положительно, и это показалось мне добрым предзнаменованием. После учета поступивших дельных замечаний он был обнародован в «Правде» (27 мая) ровно за месяц до открытия конференции.

Последовал, без преувеличения, взрыв общественного мнения. Все средства массовой информации включились в обсуждение, газеты ввели соответствующие рубрики. До этого общество все-таки пребывало в ожидании, когда и куда «верхи» распахнут дверь. Теперь люди начинали верить, что весь сыр-бор затеян не зря, речь идет не об очередной штопке дырявого решета, а о коренном его преобразовании, переходе к принципиально иной политике. В воздухе запахло свободой.

Наряду с дискуссией напряженно следили за выборами делегатов на конференцию. Благодаря принятым мерам они прошли уже не так, как прежде, когда практически весь делегатский состав формировался орготделом ЦК. На сей раз коммунисты действительно выбирали, и немалую роль в этом сыграла бдительная пресса. А ведь не пришлось ничего придумывать, просто потребовать строгого соблюдения Устава КПСС.

Ну а подготовка доклада шла в обстановке какой-то подспудной тревоги — сказывались размежевание позиций в руководстве, в партии, во всем обществе и опасения реформаторских сил по поводу того, что номенклатура и на этот раз обернет дело в свою пользу, протащит в делегаты своих сторонников, которые похоронят реформы.

7 июня в Ново-Огареве я встретился с рабочей группой для обсуждения первоначального варианта доклада. Яковлев положил передо мной 150 страниц. Не хотелось никого обидеть, но, не спеша полистав этот пухлый фолиант, я не удержался от шутки: «Настоящая повесть пламенных лет. Правда, повесть есть, а пламени нет. И доклада нет». Материал нес на себе отпечаток и незавершенности, и разности стилей.

В конце концов доклад, адекватный моему замыслу, родился в трудах и долгих дискуссиях.

XIX партийная конференция

Конференция открылась 28 июня в Кремлевском Дворце съездов. Делегаты приняли предложение ЦК заслушать доклад Генерального секретаря ЦК по первым двум вопросам повестки дня: «О ходе реализации решений XXVII съезда КПСС, основных итогах первой половины двенадцатой пятилетки и задачах партийных организаций по углублению процесса перестройки» и «О мерах по дальнейшей демократизации жизни партии и общества».

Начало доклада звучало по-гамлетовски: «Как углубить и сделать необратимой революционную перестройку, которая по инициативе и под руководством партии развернулась в нашей стране, — вот коренной вопрос, стоящий перед нами… И от того, насколько мы дадим правильный ответ, зависит, в состоянии ли партия выполнить роль политического авангарда на новом этапе развития советского общества».

Такая постановка вопроса диктовалась реальностями того времени. Политика перестройки становилась делом миллионов, люди выходили из состояния апатии и отчужденности, набирал силу процесс очищения общественной атмосферы, отравленной длительным застоем- Но это лишь часть правды, в противном случае не было бы необходимости начинать доклад на такой драматической ноте. Другая часть заключалась в том, что механизмы обновления по-настоящему не заработали, порыв к свободе блокировался номенклатурным режимом. Наш перестроечный опыт, как и опыт предшествующих реформаторов, подводил к принятию кардинальных решений о проведении реформы политической системы.

О прошлом в докладе было сказано, что мы недооценили всей глубины деформаций и застоя минувших лет, ситуация в обществе оказалась более серьезной, чем представлялось ранее. Главное же было сосредоточено на анализе итогов трех перестроечных лет. Картина получалась тревожная, но выход я видел не в свертывании реформ или отступлении от взятого курса, а в их углублении.

Основные задачи формулировались так: осуществление радикальной экономической реформы, активизация духовного потенциала общества, реформа политической системы, демократизация международных отношений. Эта позиция была воспринята партийной конференцией, что подтвердил характер принятых решений. Дискуссия настолько захватила делегатов, что многие отложили домашние заготовки, рвались на трибуну со спонтанными выступлениями и репликами. Пожалуй, не было в партии такой открытой и острой полемики со времени первых ее послереволюционных съездов. Вдобавок — прямая трансляция. Страна была буквально прикована к приемникам и телевизорам!

Ну а я, можно сказать, оказался в роли капитана корабля в бушующем океане. «Корабль конференции» ложился то на левый, то на правый борт. Иной раз закладывало так круто, что казалось, штурвал вот-вот вырвется из рук. И чисто по-человечески, не скрою, я испытал удовлетворение, что сумел удержать ситуацию в руках, не сбиться с проложенного курса.

Открыл прения по докладу Бакатин. Его выступление отличалось взвешенностью, содержало дельные мысли о демократизации в экономической сфере. Он аргументированно поддержал идею совмещения высших постов в партийных и советских органах. В какой-то момент на конференции возникло своего рода соревнование — кто покрепче заденет стоящих повыше на иерархической лестнице. Формула первого секретаря Коми обкома Мельникова граничила с призывом к расправе, открытию новой охоты на ведьм: «Тот, кто в прежние времена активно проводил политику застоя, сейчас, в период перестройки, в центральных партийных и советских органах быть и работать не может. За все надо отвечать, и отвечать персонально» — так поставил он вопрос. Мысли вроде бы и правильные, но уж очень все это отдавало кликушеством. Я спросил его: «Может быть, есть конкретные предложения? А то мы сидим и не знаем, к кому это относится». Мельников ответил, что имеет в виду Соломенцева, Громыко, Афанасьева (редактора «Правды»), Арбатова и других.

В защиту Громыко поступила в президиум записка: «Андрей Андреевич Громыко — уважаемый человек в народе и партии. Жизнь и деятельность его посвящены нам. Мы же, народ, коммунисты, взвалили на его плечи очередную ношу. Принцип «кто везет, на того и валят» в очередной раз сработал. Мы же его «заездили». А сегодня товарищ Громыко отстал от жизни. Он свое дело сделал, его благородные дела в памяти народной. И не стоило бы с наскока обижать человека. Он уважаем и любим в народе». Оглашение записки вызвало в зале дружные аплодисменты.

Было много ярких, эмоциональных выступлений. «Сегодня действительно рубеж истории нашей жизни, — так начал свое выступление Михаил Ульянов. — Либо конференция выполнит волю и чаяния народа, страстно и давно желающего жить и работать в стране с четко выраженными законами, которые никому нельзя изменить, отменить, если они выражают интересы народа и утверждены волей народа. Либо опять будем вздрагивать от командного крика, не иметь ни малейшей гарантии от любых волево-приказных запрещений, изъятий, наказаний, беззаконий местного и не только местного покроя, вседозволенности бюрократии, всевластия партийного и хозяйственного аппарата, жившего до недавнего времени по купеческому принципу: что хочу, то и ворочу.