Отец - Георгий Соловьев

Сидя в автомобиле рядом с Артемом, Вика не очень-то думала о том, что будет дальше. Дальше было только самое важное: она опять вместе с ним. Она смотрела сбоку на его загорелое доброе лицо, на шрам, и ей хотелось прильнуть к его плечу. Но она видела, как он сосредоточен, как боится тряхнуть машину на какой-нибудь колдобине, как он бережет ее и в то же время так мастерски, на предельной скорости, везет, опасаясь, как бы поездка не оказалась для нее утомительной. И Вика не решилась вывести Артема из состояния этой сосредоточенности.

Артем бывал дома радостный и возбужденный, выкладывал перед женой все, чем был отягощен и воодушевлен в своей работе. Совхоз обязался сдать два миллиона пудов зерна — это была частная задача, которая выполнялась на полях совхоза в ходе всенародной битвы за хлеб. Участие в решении этой задачи и было для Артема основой всей его работы. Но Вика за простой и с виду однообразной ежедневной работой мужа смогла разглядеть всю сложность жизнедеятельности Артема.

Артем мотался день-деньской, хлопоча, заботясь о том, чтобы машины работали, чтобы урожай попал в закрома государства, и это была тяжелая работа. Тут требовалась ожесточенная борьба с нехватками запасных частей, с нехваткой умелых рук и постоянное напряженное внимание в наблюдении за работой чуть ли не каждой отдельной машины в поле. Но за этой работой, заполнявшей все время Артема, была и мечта. Два миллиона пудов не были для него горой, заслонившей взор. Эта гора хлеба, взятого нынче от земли, была для него перевалом, за которым начиналась новая жизнь и самого Артема, и Вики, и всех, кто трудился здесь, в совхозе. И эта новая жизнь для него опять-таки не заключалась только в благоустройстве жизни, а большой ее смысл был в новых, еще больших возможностях приложения труда людей для добычи новых богатств всему народу.

Богатый урожай радовал Артема; он для него был результатом годового труда всего коллектива совхоза и его личного. Возвращаясь домой, он вдохновенно рассказывал Вике о том, что делается на полях, при этом страшился того, что в случае неуправки осенние дожди намочат хлеб и он прорастет в валках. Отсюда он переходил к проекту ликвидации в будущем бригадных токов по всему району. Он считал необходимым постройку центрального хлебоприемного пункта, предельно механизированного и оборудованного сушилками, куда бы прямо от комбайнов возили зерно грузовики. Артем подсчитывал, во сколько обойдется постройка этого пункта и сколько будет сэкономлено за счет уменьшения числа рабочих и машин в результате сокращения множества малопроизводительных токов на полях. Это были обоснованные расчеты, словно Артем весь день занимался ими, а не какими-нибудь шестеренками, у которых полетели зубья и которые неизвестно где можно было достать. Потом он заговаривал о будущем ребенке, о делах семьи Поройковых. И засыпал он всегда внезапно.

Оставаясь днями одна, бродя по совхозу, Вика перебирала в памяти эти короткие ночные разговоры с Артемом. Сначала она видела Артема по-прежнему просто неугомонным. По-прежнему она считала, что Артема в совхоз случайно занесла нелегкая. Так же он мог работать и на заводе, где тоже нехватки, тоже неполадки, требующие нервов и ног; и на заводе были бы у него похожие радости и мечты, и жизнедеятельность Артема ничем бы не отличалась. Только он увлекался бы не миллионами пудов хлеба, а миллионами подшипников. Но, наблюдая деятельность Артема в совхозе, Вика вскоре поняла, что ее муж по характеру — боец переднего края. Оставаться на заводе в то время, когда завод находился в каком-то беспросветном тупике и на последнем месте во всей подшипниковой промышленности, Артем, конечно, не мог. Его потянуло к кипучей деятельности; он нашел ее, и уже пожизненно, в новом совхозе. И как только Вика поняла эго, рассеялись последние, еще таившиеся где-то в глубине ее души сомнения. Она почувствовала, что тоже выходит на передний край вслед за ним. Как и что она будет делать, она еще не знала. Лучше было бы, если бы она вошла в здешнюю жизнь людей сразу же своим трудом, но работать сейчас она не могла, значит, она должна, живя поначалу с людьми, войти потом в их труд.

Артем уже кое-что поведал Вике о семье, к которой они ехали в гости. Это были в прошлом тоже городские люди, и, по словам Артема, их образ жизни был достоин подражания. Поэтому Вика ехала к ним не без любопытства.

Солнце уже садилось, когда «сайгак» въехал в усадьбу, и Артем резко сбавил скорость. Вид саманных строений, сгрудившихся на краю усадьбы без видимого порядка, стадо, бредущее в туче пыли, отсутствие деревьев и какой-либо зелени мало порадовали Вику.

Но справа от дороги потянулась высокая зеленая плотина, за которой высились густые деревья.

— Это у них замечательное сооружение. Система орошения. Весной речку запирают, и чуть ли не озеро Байкал у них плескаться начинает. С бетонными водосбросами сооружение. Вот чего в степи мало у нас… — объяснил Артем и остановил машину у длинного беленного снаружи дома с двумя подобиями террасок вместо крылечек. — Но у них тоже свои болезни роста. Был когда-то карликовый совхозик. Теперь разросся. Земли уйма, а стройки нету. Новым совхозам лучше: они строятся, а такие-то ожидают, когда до них черед дойдет. — Он помог жене выйти из машины и взойти на терраску.

Дверь была открыта. Артем откинул марлевую занавеску в дверном проеме и крикнул:

— Дома есть кто? Можно войти?

— Пожалуйста, — послышался из глубины квартиры резковатый женский голос.

Артем вошел в сенцы и старательно вытер ноги о сырой половичок. Вика же просто скинула домашние туфли, в которых она выехала из дому, и поставила их у стенки в рядок с тремя парами детских обувок: она уже знала, что здесь, входя в чистые жилища, люди оставляют обувь у двери. А что в этой квартире было очень чисто, Вика определила сразу. В сенцах на специальном приспособлении висел рукомойник, и под ним стоял белый и чистый эмалированный таз; в углу были ведра с водой, покрытые чисто выструганными дощечками, справа от входа находилась кладовочка, и в приоткрытую дверь с первого взгляда было видно, что там тоже чистота и порядок. По отлично выкрашенному полу она вслед за Артемом прошла в небольшую прихожую и, направляясь прямо в большую ярко освещенную комнату, успела приметить, что направо от прихожей была комната, в которой окна занавешены шторами из плотной бумаги, а налево — кухонька. В кухоньке три девочки — старшей было лет двенадцать, а младшей лет пять — пили молоко с хлебом.

— С семейным визитом к вам, Зоя Максимовна! — сказал Артем, входя в довольно просторную комнату, судя по мебели, служившую семье столовой и чем-то вроде гостиной.

Зоя Максимовна, полная невысокая женщина лет сорока, с загорелым и миловидным чернявым лицом, увидев Артема, обрадовалась и, поставив на блюдечко электрический утюг, воскликнула:

— Артемий Александрович! — Она быстро оглядела Вику. — И с супругой! — Сразу поняв, в каком положении находилась Вика, Зоя Максимовна, уже не обращая внимания на Артема, уже считая его лишним при этой встрече женщин-матерей, устремилась к Вике. — Ах, какая вы отважная! Ну, садитесь же. Сюда, — она сгребла в охапку с диванчика стираное сухое белье и бросила на стол. Стараясь обнять Вику за талию, она усадила ее. — Отдохните. Хоть и на машине, а все же тридцать километров… — Она сама села на диван рядом с Викой и только после этого сказала Артему:

— Приехала-таки! — В этом ее восклицании будто прозвучала глубокая личная удовлетворенность тем, что случилось именно так, как она предвидела. — Да садитесь и вы, — бросила она Артему и уже деловито спросила Вику: — Давно у нас?

— Да более десяти дней, — ответила Вика, сразу почувствовав потребность в откровенности с этой женщиной.

— Третья неделя сегодня пошла, — уточнил Артем.

— Третья неделя! — испугалась Зоя Максимовна, отодвигаясь от Вики и оглядывая ее. И вдруг, что-то сообразив, торопливо подняла все бумажные шторы и распахнула створки всех трех окон, собрала со стола белье, унесла его в смежную комнату и после этого проскользнула в кухню.

— Ты, Тося, беги до Валентины Ивановны, скажи: дело есть важное, пусть зайдет. А вы начинайте салат делать, — отдала она распоряжение своим дочерям и, снова заглянув в столовую, позвала Вику умыться с дороги. — Безбожник вы, сколько времени супруга у нас, а он и не показал, — сказала она Артему.

Артему подумалось, что хозяйка укорила его за невнимание к жене. Во всяком случае, она проявляла такую заботу о Вике, будто та до этой минуты была начисто лишена внимания к себе, будто, приехав к Артему, Вика оказалась в труднейших условиях.

Из сеней послышался стук соска в рукомойнике, плеск воды и разговор женщин вполголоса; они говорили о чем-то таком, из чего Артем не сумел расслышать и словечка. Он подошел к раскрытому окну и, фальшивя, стал подпевать артистке, певшей из репродуктора песенку о ландышах и светлом мае. Тут его и увидел подходивший к дому директор совхоза Петр Кириллович.