80 лет одиночества - Игорь Кон

Сегодняшняя педагогика уверена, что телесные наказания отрицательно влияют на самосознание и чувство собственного достоинства ребенка. Для условий, в которых порка выглядит исключительным, чрезвычайным событием, это заключение, вероятно, справедливо. Но ведь было время, когда порка была массовой. Можно ли сказать, что в таком обществе индивидуального достоинства вообще не было? В Англии официально санкционированная порка сохранялась в школах, в том числе аристократических, вплоть до самого недавнего времени. Тем не менее никто не упрекал английских джентльменов в отсутствии чувства собственного достоинства, напротив, указание на развитое личное достоинство и гордость присутствует в любом иноземном стереотипе англичанина.

Не совсем однозначны и данные о стилях воспитания в конкретных семьях и средах. Сравнительно-исторические (как и психологические) исследования показывают, что конечный эффект воспитания зависит не от отдельных мер воздействия, а от общего социокультурного и личностного контекста, в котором эти меры применяются и – немаловажное дополнение – воспринимаются ребенком.

С точки зрения социальной педагогики, здесь также есть вопросы. Прежде всего: как соотносятся друг с другом а) телесные наказания вроде порки или шлепанья и 2) насилие над ребенком, злоупотребление его зависимостью (child abuse)? Во многих случаях эти понятия совпадают, но всегда ли? Общественное мнение не склонно автоматически подводить телесные наказания под категорию «насильственных действий», «жестокого обращения с детьми» и «злоупотребления детьми».

В общем, тут есть над чем подумать, даже безотносительно к российским реалиям. И все это органически связано с моими прошлыми работами, начиная с 1970-х годов. Разбросанность моей тематики не так велика, как кажется со стороны. Если это и безумие, то в нем есть своя логика.

Подводя итоги

Лед крепкий под окном, но солнце пригревает, с крыш свесились сосульки – началась капель. «Я! я! я!» – звенит каждая капля, умирая. Жизнь ее – доля секунды. «Я!» – боль о бессилии.

Но вот во льду уже ямка, промоина, он тает, его уже нет, а с крыши все еще звенит светлая капель…

Капля, падая на камень, четко выговаривает: «Я!» Камень большой и крепкий, ему, может быть, еще тысячу лет здесь лежать, а капля живет одно мгновение, и это мгновение – боль бессилия. И все же «капля долбит камень», многие «я» сливаются в «мы», такое могучее, что не только продолбит камень, а иной раз и унесет его в бурном потоке.

Старых людей часто тянет философствовать. Свое общее понимание современного мира (эти мысли кажутся мне абсолютно тривиальными, но не все их разделяют) я суммарно изложил в тезисах доклада на VIII международных Лихачевских научных чтениях (Санкт-Петербург, 24–25 мая 2007 г.).

Одно из самых распространенных сегодняшних заблуждений – миф о якобы существующем «множестве цивилизаций». В прошлом разные общества действительно развивались гетерохронно и в значительной степени автономно друг от друга, однако новое время это изменило. В ХХ в. возникла глобальная цивилизация, с общей технологией, проблемами и базовыми ценностями. Если авторитарные режимы, религиозный фундаментализм, международный терроризм и безответственное обращение с опасными технологиями (все эти явления взаимосвязаны) нашу общую цивилизацию обрушат, это будет гибелью человечества. Те общества и популяции, которые это переживут, будут отброшены настолько далеко назад, что исправлять ущерб, нанесенный нами экологии планеты, не говоря уже об ответах на возникающие новые вызовы, будет некому и нечем. Забота о сохранении мировой цивилизации – наша общая обязанность.

Однако эта единственная цивилизация существует в многонациональном и поликультурном мире. Рациональное зерно антиглобализма – протест против социального неравенства, нивелировки культурных различий и подгонки мира под примитивные стандарты западной массовой культуры. Чтобы сохранить многоцветье мира, опирающееся на разнообразие исторических традиций и образов жизни народов, нужен сознательный поликультурализм, включающий поддержку слабых и наименее защищенных. В отличие от фундаментализма, стремящегося вернуть человечество к доиндустриальному прошлому и религиозной нетерпимости, поликультурализм устремлен в будущее и ориентирован на международное сотрудничество.

Современный этап цивилизационного процесса означает переход от экстенсивного типа развития, осуществлявшегося за счет территориальной экспансии и подчинения слабых соседей, к интенсивному. Сегодня нигде нет «свободных» земель, а посягательства на соседние территории осуждаются как моралью, так и международным правом. Это делает неприемлемой любую имперскую идеологию. Величие страны определяется не размерами территории, величиной народонаселения и военной мощью, а технологическим и духовным потенциалом. Эти параметры зачастую не совпадают, но в долгосрочной исторической перспективе они взаимосвязаны, поскольку коренятся в свободе творческой самореализации человека. Кроме того, мировая цивилизация предполагает разделенное и специализированное лидерство. В отличие от тоталитарной власти, интеллектуальный и моральный авторитет не может быть сосредоточен в одном месте и в одном лице.

Новая макросоциальная ситуация предполагает сдвиги в общественно-политическом сознании. Прошлая история человечества научила нас мыслить в терминах оппозиции «зависимости» и «независимости», причем всякая зависимость считалась злом, а всякая независимость – благом. Почти все общественные и личные отношения формулировались в понятиях господства и подчинения: покорение человеком природы, господство мужчины над женщиной, власть Запада над Востоком и т. д. Теперь эта ментальность должна уступить место принципу взаимозависимости.

Взаимозависимость не исключает столкновения интересов, соперничества и конкуренции, но предполагает понимание того, что конкуренция – одна из форм кооперации, что апелляция к грубой силе в большинстве случаев оказывается дисфункциональной и лучше искать взаимоприемлемых решений. Это правило одинаково важно как в сфере интимных межличностных отношений, так и в сфере политики. Сдвиг в сознании обусловлен не тем, что люди подобрели или поумнели, а тем, что наш шарик стал слишком мал и хрупок для силовых экспериментов.

Понимание социума как отношений взаимозависимости опирается на ряд старых, но наполняющихся новым содержанием ценностных принципов, таких как плюрализм, индивидуализация и толерантность. Общий философский стержень этих понятий – отношение к Другому. Цивилизация, основанная на господстве и подчинении, склонна воспринимать всякого Другого как опасного Чужака, реального или потенциального Врага. Отчуждение и демонизация Другого неизбежно порождают ксенофобию: все иноверцы, иноплеменники, иноземцы, инородцы, иностранцы, инакомыслящие или инаколюбящие воспринимаются как угроза. В современном мобильном и изменчивом мире грани между Я и Другим, «нашим» и «не-нашим» объективно становятся гораздо более подвижными и проницаемыми, чем когда бы то ни было раньше. Современный мир трудно представить без более или менее открытых государственных границ, миграций населения, массового туризма, смешанных (межрасовых, межнациональных, межконфессиональных) браков, культурных заимствований, Интернета и т. п. Изменчивость и мобильность размывают и категориальные границы всех социальных, этнических и личных идентичностей. Авторитарные режимы и идеологии, стремящиеся обеспечить себе монополию влияния и власти над своими подданными, всячески противодействуют этим «разрушительным» (а на самом деле интегративным) процессам, но культурный изоляционизм, как и экономический протекционизм, – явное свидетельство слабости. Ценности, которые насаждаются и поддерживаются административно, неизбежно утрачивают притягательность и духовное обаяние, а замедление социокультурного обновления делает такое общество неконкурентоспособным.