История России с древнейших времен. Книга II. 1054—1462 - Сергей Соловьев

Все эти князья были довольны; не мог быть доволен один Шемяка. Везде, в Новгороде и Казани, между князьями удельными и в стенах самой Москвы, он заводил крамолы, хотел возбудить нерасположение к Василию: он не переставал сноситься с Новгородом, называя себя великим князем и требуя помощи от граждан, повторяя старое обвинение Василию, что по его поблажке Москва в руках татар, не прекратил сношений и с прежним союзником своим, Иваном можайским: последний не скрывал этого союза от великого князя, послы его прямо говорили Василию: «Если пожалуешь князя Димитрия Юрьевича, то все равно, что ты и меня, князь Ивана, пожаловал; если же не пожалуешь князя Димитрия, то это значит, что и меня ты не пожаловал».

Из этого свидетельства видно, что Шемяка просил у великого князя волостей, потерянных по договору 1447 года, или других каких-либо и не получал просимого.

Отказавшись от всякой власти над Вяткою, Шемяка между тем посылал подговаривать ее беспокойное народонаселение на Москву; поклявшись не сноситься с Ордою, Шемяка держал у себя казанского посла, и легко было догадаться, какие переговоры вел он с ханом, потому что последний сковал посла великокняжеского; когда же от хана Большой Орды пришли послы в Москву и великий князь послал к Шемяке за выходом, то он не дал ничего, отозвавшись, что хан Большой Орды не имеет никакой власти над Русью. Поклявшись возвратить все захваченное им в Москве через месяц, Шемяка не возвращал и по истечении шести месяцев, особенно не возвращал ярлыков и грамот. Далее, в договоре находилось условие, общее всем княжеским договорам того времени, что бояре, дети боярские и слуги вольные вольны переходить от одного князя к другому, не лишаясь своих отчин, так что боярин одного князя, покинув его службу, перейдя к другому, мог жить, однако, во владениях прежнего князя, и тот обязывался блюсти его, как своих верных бояр. Но Шемяка не мог смотреть равнодушно, что бояре его отъезжают в Москву, и вопреки клятве грабил их, отнимал села, дома, все имущество, находившееся в его владениях. Мы знаем, что младшим сыновьям великокняжеским давались части в самом городе Москве, и каждый из них держал тиуна в своей части: Шемяка, владея в Москве жребием отца своего Юрия, посылал к тиуну своему Ватазину грамоты, в которых приказывал ему стараться отклонять граждан от великого князя. Эти грамоты были перехвачены, и Василий отдал дело на суд духовенству.

Если русское духовенство в лице своего представителя, митрополита, так сильно содействовало возвеличению Москвы, то одинаково могущественно содействовало и утверждению единовластия, ибо в это время духовенство сознательнее других сословий могло смотреть на стремление великих князей московских, вполне оценить это стремление. Проникнутое понятиями о власти царской, власти, получаемой от бога и не зависящей ни от кого и ни от чего, духовенство по этому самому должно было находиться постоянно во враждебном отношении к старому порядку вещей, к родовым отношениям, не говоря уже о том, что усобицы княжеские находились в прямой противоположности с духом религии, а без единовластия они не могли прекратиться. Вот почему, когда московские князья начали стремиться к единовластию, то стремления их совершенно совпали с стремлениями духовенства; можно сказать, что вместе с мечом светским, великокняжеским, против удельных князей постоянно был направлен меч духовный. Мы видели, как митрополит Фотий в начала Васильева княжения действовал против замыслов дяди Юрия, как потом кирилловский игумен Трифон разрешил Василия от клятвы, данной Шемяке; а теперь, когда Шемяка не соблюл своей клятвы и великий князь объявил об этом духовенству, то оно вооружилось против Юрьевича и отправило к нему грозное послание, замечательное по необыкновенному для того времени искусству, с каким написано, по уменью соединить цели государственные с религиозными. Послание написано от лица пяти владык, двух архимандритов, которые поименованы, и потом от лица всего духовенства. Здесь прежде всего обращает на себя внимание порядок, в каком следуют владыки один за другим: они написаны по старшинству городов, и первое место занимает владыка ростовский. Ростов Великий, давно утративший свое значение, давно преклонившийся пред пригородами своими, удерживает прежнее место относительно церковной иерархии и напоминает, что область, в которой находится теперь историческая сцена действия, есть древняя область Ростовская; за ним следует владыка суздальский, и уже третье место занимает нареченный митрополит Иона, владыка рязанский, за которым следуют владыки коломенский и пермский.

Второе, что останавливает нас здесь, — это единство русского духовенства: Иона, епископ рязанский, ревностно поддерживает государственное стремление московского князя, и московский князь не медлит дать свое согласие на возведение этого епископа в сан митрополита, зная, что рязанский владыка не принесет в Москву областных рязанских стремлений.

В первых строках послания духовенство высказывает ясно свою основную мысль о царственном единодержавии: оно сравнивает грех отца Шемякина, Юрия, помыслившего беззаконно о великом княжении, с грехом праотца Адама, которому сатана вложил в сердце желание равнобожества. «Сколько трудов перенес отец твой, — говорит духовенство Шемяке, — сколько истомы потерпело от него христианство, но великокняжеского стола все не получил, чего ему богом не дано, ни земскою изначала пошлиною». Последними словами духовенство объявляет себя прямо на стороне нового порядка престолонаследия, называя его земскою изначала пошлиною.

Упомянув о поступках и неудачах Юрия и Василия Косого, духовенство обращается к поступкам самого Шемяки; укорив его тем, что он не подавал никогда помощи великому князю в борьбе его с татарами, переходит к ослеплению Василия: «Когда великий князь пришел из плена на свое государство, то дьявол вооружил тебя на него желанием самоначальства: разбойнически, как ночной вор, напал ты на него, будучи в мире, и поступил с ним не лучше того, как поступили древние братоубийцы Каин и Святополк Окаянный. Но рассуди, какое добро сделал ты православному христианству или какую пользу получил самому себе, много ли нагосподарствовал, пожил ли в тишине? Не постоянно ли жил ты в заботах, в переездах с места на место, днем томился тяжелыми думами, ночью дурными снами? Ища и желая большего, ты погубил и свое меньшее». Потом приводится последняя договорная грамота Шемяки с великим князем и показывается, что Юрьевич не соблюл ни одного условия.

Духовенство отстраняет упрек, делаемый великому князю за то, что он держит в службе своей татар: «Если татары живут в земле христианской, то это потому, что ты не хочешь соблюдать договора, следовательно, все слезы христианские, проливаемые от татар, на тебе же. Но как скоро ты с своим старшим братом, великим князем, управишься во всем чисто, по крестному целованию, то мы ручаемся, что великий князь сейчас же вышлет татар вон из земли». Как видно, Шемяка сильно досадовал на духовенство за то, что оно держало сторону Василия, и выражал на словах свою досаду; духовенство пишет: «Ты оскверняешь наши святые епитрахили неподобными своими богомерзкими речами: это делаешь ты не как христианин, но хуже и поганых, ибо сам знаешь, что святые епитрахили изображают страдание господа нашего Иисуса Христа: епитрахили наши твоими речами не могут никак оскверниться, но только ты сам душу свою губишь». В заключение духовенство говорит, что оно по своему долгу било челом за Шемяку великому князю, что тот послушал святительского слова и хочет мира с двоюродным братом, назначая ему срок для исполнения договора. Если же Шемяка и тут не исполнит условий, в таком случае духовенство отлучает его от бога, от церкви божией, от православной христианской веры и предает проклятию.

Шемяка не послушался увещаний духовенства, и в 1448 году великий князь выступил в поход. Тогда Юрьевич, не пугавшийся церковного проклятия, испугался полков Васильевых и послал просить мира к великому князю, который остановился в Костроме. Мир был заключен, как видно, на прежних условиях, и Шемяка дал на себя проклятые грамоты. Иона, посвященный в декабре 1448 года в митрополиты, уведомляя об этом посвящении своем князей, панов, бояр, наместников, воевод и все христоименитое господне людство, пишет: «Знаете, дети, какое зло и запустение земля наша потерпела от князя Дмитрия Юрьевича, сколько крови христианской пролилось; потом князь Дмитрий добил челом старшему брату своему, великому князю, и честный крест целовал, и не однажды, но все изменял; наконец, написал на себя грамоту, что если вооружится опять на великого князя, то не будь на нем милости божией, пречистой богоматери, великого чудотворца Николы, св. чудотворцев Петра и Леонтия, преподобных Сергия и Кирилла, благословения всех владык и всего духовенства ни в сей век, ни в будущий; поэтому, продолжает Иона, пишу к вам, чтобы вы пощадили себя, не только телесно, но особенно духовно, посылали бить челом к своему господарю великому князю о жалованье, как ему бог положит на сердце. Если же не станете бить челом своему господарю и прольется от того кровь христианская, то вся эта кровь взыщется от бога на вас, за ваше окаменение и неразумие; будете чужды милости божией, своего христианства, благословения и молитвы нашего смирения, да и всего великого священства божия благословения не будет на вас; в земле вашей никто не будет больше называться христианином, ни один священник не будет священствовать, но все божнп церкви затворятся от нашего смирения».