Благородный дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

— Господи боже мой, Дядюшка Чэнь-чэнь! — взорвался он тогда. — Это правда? Вы на самом деле продали меня? Продали меня этому чертову публичному дому? Меня!

— Конечно. — Щурясь на него, старик лишь похихикивал. Прикованный к постели в большом доме семьи Чэнь на вершине холма Струанз-Лукаут, он уже почти ничего не видел, и жить ему оставалось недолго, но довольство и милая невоздержанность не покидали его. — Кто сказал тебе об этом, кто? А, юный Иэн?

Именно Таску, вдовцу, завсегдатаю дансингов, баров и публичных домов Коулуна, бандерша, мама-сан, поведала, как легенду, историю о том, что компрадор «Струанз» выбирает первую наложницу для потомков Зеленоглазого Дьявола — так уж заведено в Благородном Доме.

— Да, старина, — твердил Таск. — Дирк Струан пригрозил сэру Гордону Чэню, отцу старика Чэнь-чэня, что, если выбор окажется неправильным, его дурной глаз наведет порчу на дом Чэнь.

— Ерунда, — ответил тогда Данросс.

А Таск, обидевшись, настаивал, что пересказывает лишь предание, ставшее уже частью гонконгского фольклора.

— Ерунда или нет, Иэн, дружище, на твоем первом «трах-бахе» старый распутник заработал тысячи гонконгских долларов!

И вот Иэн призвал старика к ответу:

— Я считаю, что это, черт побери, просто ужасно, Дядюшка Чэнь-чэнь!

— Но почему? Очень выгодный торг. Тебе это ничего не стоило, но доставило огромное наслаждение. Мне это также ничего не стоило, но принесло двадцать тысяч гонконгских долларов. Публичный дом и сама девушка приобрели превосходную репутацию. Ей это опять-таки ничего не стоило, но она получила на годы вперед огромное количество клиентов, стремящихся тоже испытать нечто особенное, за что её выбрали Номером Первым для тебя!

Данросс знал её под именем Изящная Яшма. В свои двадцать два она была уже профессионалкой с большим опытом, потому что родители продали её в публичный дом, когда ей исполнилось двенадцать. Её заведение называлось «Дом тысячи удовольствий». Изящная Яшма могла быть милой и нежной, когда хотела, и сущим драконом тоже — под настроение. Он был безумно влюблен, их связь продолжалась два лета, когда он приезжал на каникулы из школы-интерната в Англии, — в соответствии с контрактом, заключенным Чэнь-чэнем. Вернувшись на третье лето, Данросс в первый же день поспешил в тот дом, но её уже не было.

До сегодняшнего дня Данросс не мог забыть, в каком смятении тогда пребывал, как пытался найти её. Но девушка исчезла бесследно.

— Что с ней случилось, Дядюшка Чэнь-чэнь? Что на самом деле произошло?

Старик вздохнул, лежа на своей большущей кровати: он уже устал.

— Ей пришла пора уйти. Молодой человек рвется отдать девушке слишком много — слишком много времени, слишком много дум. Ей пришла пора уйти... После неё ты мог уже выбирать сам и должен был думать о доме, а не о ней... О, не старайся скрыть свое желание. Я понимаю, ох как понимаю! Не беспокойся, ей хорошо заплатили, сын мой. У неё нет детей от тебя...

— Где она сейчас?

— Уехала на Тайвань. Я позаботился, чтобы у неё было достаточно денег, чтобы открыть собственное заведение. Именно этим она хотела заняться. И частью контракта был выкуп её на волю. Это обошлось мне то ли в пять, то ли в десять тысяч... Не помню... Прошу извинить, но сейчас я устал. Мне надо немного поспать. Приходи, пожалуйста, завтра, сын мой...

Смакуя вино, Данросс продолжал вспоминать. «Тогда Чэнь-чэнь единственный раз назвал меня „сын мой". Какой потрясающий старик! Если бы я только мог стать таким добрым и таким мудрым, достойным его».

Чэнь-чэнь умер неделю спустя. Более пышных похорон Гонконг ещё не видел. Под грохот барабанов тысяча наемных плакальщиц провожала усопшего к месту захоронения. Одетым в белое женщинам заплатили за то, чтобы они, идя за гробом, обращали к Небу громкий плач и молили богов смилостивиться над душой этого великого человека и сделать легким её путь к пределам возрождения — или куда там ещё исходит дух умершего. Номинально Чэнь-чэнь был христианином, поэтому на всякий случай отслужили две заупокойные службы — по христианскому обряду и по буддийскому...

— Привет, тайбань!

Это была Кейси, а рядом с ней Линк Бартлетт. Оба улыбались, хотя выглядели слегка уставшими.

Он поздоровался, и Кейси заказала виски с содовой, а Линк — пиво.

— Как прошел день? — поинтересовалась Кейси.

— С переменным успехом, — сказал он, помолчав. — А у вас?

— В делах, но мы почти у цели. Ваш адвокат, Доусон, отменил встречу сегодня утром: передоговорились на завтра, в полдень. Остаток дня я названивала по телефону и посылала телексы в Штаты, чтобы все организовать. Обслуживание здесь хорошее, гостиница прекрасная. Мы готовы к завершению переговоров.

— Прекрасно. Думаю, я приму участие в этой встрече с Доусоном, — сообщил Данросс. — Это ускорит дело. Я приглашу юристов к нам в офис. За вами пришлю машину к одиннадцати десяти.

— В этом нет необходимости, тайбань. Я знаю, как добраться на пароме. Сегодня весь день ездила туда-сюда. Самое выгодное вложение пяти американских центов. Как вам удается поддерживать плату за проезд на таком низком уровне?

— В прошлом году мы перевезли сорок семь миллионов пассажиров. — Данросс глянул на Бартлетта. — А вы будете завтра на встрече?

— Нет, если вам не требуется мое присутствие для чего-то особенного, — непринужденно ответил тот. — Юридическими вопросами занимается Кейси. Она знает, что нам нужно, а в четверг рейсом «Пан-Америкэн» прилетает Сеймур Стайглер Третий, наш главный юрисконсульт и налоговый поверенный. Он обо всем договорится с вашими адвокатами, чтобы мы смогли заключить сделку через семь дней, как нечего делать.

— Замечательно.

Подобострастно улыбающийся официант принес им заказ и наполнил бокал Данросса. Когда они вновь остались одни, Кейси тихо проговорила:

— Тайбань, ваши суда. Вы хотите оформить эту часть сделки отдельным соглашением? Если его составят юристы, оно уже не будет тайным. Как нам сохранить конфиденциальность?

— Я составлю документ и поставлю на нем свою печатку, что придаст ему юридическую, обязательную силу. Тогда договор останется в тайне между нами троими, а?

— Что такое печатка, Иэн? — спросил Бартлетт.

— Печатка — тучжан — это эквивалент печати. — В руке Данросса оказалась изящная продолговатая бамбуковая коробочка, всего два дюйма в длину и полдюйма в ширину. Он снял плотно прилегающую крышку, вынул из футляра красного шелка печатку и показал. Печатка была из слоновой кости с вырезанными на нижней поверхности иероглифами. — Это моя личная печатка: вырезана вручную, её почти невозможно подделать. Прикладываешь к туши... — Красного цвета, почти застывшая тушь содержалась в аккуратном отделении с одного края футляра. — ...и делаешь оттиск на бумаге. В Гонконге довольно часто документы не подписывают, а ставят на них свою печатку. Без печатки большинство документов считаются недействительными. Печать компании почти такая же, только побольше.

— А что означают иероглифы? — спросила Кейси.

— Это игра слов, основанная на моем имени и имени моего предка. Буквально они означают «прославленный, острый как бритва, во всех благородных зеленых морях». Здесь обыгрывается прозвище Дирка — Зеленоглазый Дьявол, — название «Благородный Дом» и то, что слово «дирк» буквально означает «кинжал» или «нож». — Улыбнувшись, Данросс убрал печатку. — Их можно толковать и по-другому: самое поверхностное толкование — «тайбань Благородного Дома». В китайском... — Он обернулся на звук велосипедного звонка. Юный посыльный шёл через толпу, держа в руках шест с небольшой дощечкой, на которой было коряво выведено имя нужного человека. Объявление предназначалось не для них, поэтому он продолжал: — Китайские письмена всегда многозначны. Читать их непросто и занимательно.

Кейси обмахивалась меню, как веером. В холле было жарко, хотя вентиляторы под потолком и разгоняли воздух. Вынув салфетку, она прижала её к лицу:

— Здесь всегда так влажно?

— Сегодня ещё сравнительно сухо, — улыбнулся Данросс. — Иногда целыми неделями держится жара под девяносто градусов[143] и влажность девяносто пять процентов. Лучшее время здесь — осень и весна. В июле, августе и сентябре жарко и влажно. Хотя, вообще-то, по прогнозу ожидается дождь. Может быть, даже тайфун. Я слышал по радио, что к юго-востоку от нас собирается тропический циклон. Да. Если повезет, будет дождь. В «Ви энд Эй» ведь воду подают без ограничений, верно?

— Да, — подтвердил Бартлетт, — но после того, как я увидел у вас в доме ведра, не думаю, что когда-нибудь снова буду воспринимать воду как нечто само собой разумеющееся.

— Я тоже, — подхватила Кейси. — Должно быть, это ужасно тяжело.

— О, вы к этому привыкнете. Кстати, мое предложение насчет того документа вас устраивает? — обратился Данросс к Бартлетту.