Звездные трагедии - Федор Раззаков

Стоит отметить, что чуть позже Галич и сам начал задавать себе вопрос: «Что же такое мои песни? Истинное ли искусство или острая приправа к сытому застолью столичной интеллигенции?» В одной из его песен конца 60-х есть такие строки:

…эта стыдная рольЭта легкая славаИ привычная боль…

Между тем слава Галича-барда продолжает расти. В марте 1968 года его пригласили на фестиваль песенной поэзии в новосибирском академгородке «Бард-68». Этот фестиваль вызвал небывалый аншлаг. Под него был выделен самый обширный из залов Дворца физиков под названием «Интеграл», и этот зал был забит до отказа, люди стояли даже в проходах. На передних креслах сидели члены фестивального жюри.

Галич начал с песни «Промолчи», которая задала тон всему выступлению («Промолчи – попадешь в палачи»). Когда же через несколько минут он исполнил песню «Памяти Пастернака», весь зал поднялся со своих мест и целое мгновение стоял молча, после чего разразился громоподобными аплодисментами. Галич получает приз – серебряную копию пера Пушкина, почетную грамоту Сибирского отделения Академии наук СССР, в которой написано: «Мы восхищаемся не только Вашим талантом, но и Вашим мужеством…»

Между тем официальные власти реагируют на выступление Галича совершенно по-другому. 18 апреля в газете «Вечерний Новосибирск» появляется статья некоего Николая Мейсака под названием «Песня – это оружие». В ней автор пишет: «Мне, солдату Великой Отечественной, хочется особенно резко сказать о песне Александра Галича „Ошибка“. Мне стыдно за людей, аплодировавших „барду“ за эту песню. Ведь это издевательство и над памятью погибших! „Где-то под Нарвой“ мертвые солдаты слышат трубу и голос: „А ну подымайтесь, такие-сякие, такие-сякие!“ Здесь подло все: и вот это обращение к мертвым „такие-сякие“ (это, конечно же, приказ командира!), и вот эти строки:

Где полегла в сорок третьем пехотаБез толку, зазря,Там по пороше гуляет охотаТрубят егеря…

Какой стратег нашелся через двадцать пять лет! Легко быть стратегом на сцене, зная, что в тебя никто не запустит даже единственным тухлым яйцом (у нас не принят такой метод оценки выступления некоторых ораторов и артистов). Галич клевещет на мертвых, а молодые люди в великолепном Доме ученых аплодируют… Галичу не жаль солдат, Галичу надо посеять в молодых душах сомнение: «Они погибли зря, ими командовали бездарные офицеры и генералы…»

Однако эта публикация не испугала Галича. В августе того же года, потрясенный вводом советских войск в Чехословакию, он пишет не менее «крамольную» вещь, чем «Памяти Пастернака», – «Петербургский романс». Но на этот раз «звонок» прозвучал гораздо ближе – под боком у Галича. Его вызвали на секретариат Союза писателей и сделали первое серьезное предупреждение: мол, внимательнее отнеситесь к своему репертуару. Кислород ему тогда еще не перекрывали. В те дни Галич был завален работой: вместе с Марком Донским писал сценарий о Шаляпине, с Яковом Сегелем выпускал в свет фильм «Самый последний выстрел», готовился к съемкам на телевидении мюзикла «Я умею делать чудеса». Однако параллельно с этим Галич продолжает писать песни. И хотя жена чуть ли не требует от него быть благоразумнее, на какое-то время прекратить выступления, Галич не может остановиться. Для него, человека пьющего (позднее в столичной тусовке будут ходить слухи и о наркотической зависимости Галича), домашние застолья – единственный способ хоть как-то разрядиться. Видимо, понимая это и устав бороться, жена просит его не позволять записывать себя на магнитофон. Галич дает такое слово, но и это обещание не держит. Магнитофонные записи с домашних концертов Галича продолжают распространяться по стране. Одна из этих записей становится для Галича роковой.

В начале 70-х дочь члена Политбюро Дмитрия Полянского выходила замуж за актера Театра на Таганке Ивана Дыховичного. После шумного застолья молодежь, естественно, стала развлекаться – сначала танцевать, затем слушать Магнитиздат: Высоцкого, Галича. В какой-то из моментов к молодежной компании внезапно присоединился и отец невесты. До этого, как ни странно, он никогда не слышал песен Галича, а тут послушал… и возмутился. Чуть ли не на следующий день он поднял вопрос об «антисоветских песнях» Галича на Политбюро, и колесо завертелось. Галичу припомнили все: и его выступление в академгородке, и выход на Западе (в «Посеве») сборника его песен, и многое-многое другое, на что власти до поры до времени закрывали глаза. 29 декабря 1971 года Галича вызвали в секретариат Союза писателей. А за шесть дней до этого в доме Галича произошел такой случай. Его дочь Алена, актриса, собиралась на елку в Горький (она играла Снегурочку). В руках у нее были две коробки с туфлями – черными и белыми. Галич сказал ей, чтобы черные туфли она оставила дома. Мол, черное – плохая примета под Новый год. Однако дочь поступила по-своему. А шесть дней спустя Галича исключили из Союза писателей. Далее послушаем его собственный рассказ: «Я пришел на секретариат, где происходило такое побоище, которое длилось часа три, где все выступали – это так положено, это воровской закон – все должны быть в замазке и все должны выступить обязательно, все по кругу…

Было всего четыре человека, которые проголосовали против моего исключения. Валентин Петрович Катаев, Агния Барто – поэтесса, писатель-прозаик Рекемчук и драматург Алексей Арбузов, – они проголосовали против моего исключения, за строгий выговор. Хотя Арбузов вел себя необыкновенно подло (а нас с ним связывают долгие годы совместной работы), он говорил о том, что меня, конечно, надо исключить, но вот эти долгие годы не дают ему права и возможности поднять руку за мое исключение. Вот. Они проголосовали против. Тогда им сказали, что нет, подождите, останьтесь. Мы будем переголосовывать. Мы вам сейчас кое-что расскажем, чего вы не знаете. Ну, они насторожились, они уже решили – сейчас им преподнесут детективный рассказ, как я где-нибудь, в какое-нибудь дупло прятал какие-нибудь секретные документы, получал за это валюту и меха, но… им сказали одно-единственное, так сказать, им открыли следующее:

– Вы, очевидно, не в курсе, – сказали им, – там просили, чтоб решение было единогласным.

Вот все дополнительные сведения, которые они получили. Ну, раз там просили, то, как говорят в Советском Союзе, просьбу начальства надо уважить. Просьбу уважили, проголосовали, и уже все были за мое исключение. Вот как это происходило…»

По словам очевидцев, больше всего Галича на этом собрании поразило поведение его бывшего товарища и учителя Алексея Арбузова. Он никак не мог поверить в то, что тот его предал. Однако есть свидетельства того, что такое поведение со стороны Арбузова было вполне логичным – он давно уже разошелся во взглядах со своим бывшим учеником. Вот что вспоминает об этом И. Кузнецов: «Галича исключили из Союза писателей 29 декабря 1971 года. 1 января я позвонил Арбузову, поздравил с Новым годом. Об исключении Галича я не знал. Не знал и об участии Арбузова в этом. Алексей Николаевич на эту тему не заговорил. Вероятно, не сомневался, что мне все известно. Не исключено, что и звонок мой он воспринял если не как одобрение своего поступка – это вряд ли, – то, во всяком случае, как понимание.