Грот танцующих оленей: Фантастические рассказы - Клиффорд Саймак

— Скажи ему, что это Рембрандт, — свирепо шептал Стивенс.

— Кто ее владелец?

— Пока практически никто. Она находится в полицейском участке.

— Джон, признайся честно, не намереваешься ли ты втянуть меня в какую-нибудь историю? Может быть, я тебе понадобился как свидетель-эксперт?

— Об этом речь не идет, хотя в какой-то мере твоя помощь связана с делом, которым я сейчас занимаюсь. Возможно, мне удастся договориться, чтобы тебе заплатили за…

— Скажи ему, — не унимался Стивенс, — что это Рембрандт!

— Там, кажется, кто-то говорит о Рембрандте? — спросил Кэл.

— Да нет, никто точно этого не знает.

— Ну что ж, возможно, я сумею к вам выбраться.

Кэл явно заинтересовался. Или, точнее, пожалуй, был заинтригован.

— Я найму самолет, чтобы тебя доставили прямо в Уиллоу-Гроув, — пообещал я.

— Неужели дело настолько важно?

— Откровенно говоря, Кэл, я и сам толком не знаю. Мне хотелось бы услышать твое мнение.

— Ладно, договаривайся насчет самолета и позвони мне. Через час я могу быть в аэропорту.

— Спасибо, Кэл. Я тебя встречу.

Я заранее знал, что Элси будет на меня дуться, а Дороти придет в негодование. Какому-то адвокату в таком заштатном городишке, как наш, нанимать самолет было явным сумасбродством. Но если нам удастся выцарапать алмазы или хотя бы часть их, плата за самолет покажется такой мелочью, о которой и говорить не стоит. Правда, я не был полностью уверен, что Гарри Джонсон сумеет отличить настоящий алмаз от поддельного, даже если увидит его. Конечно, ему приходилось торговать алмазами в своей лавчонке, но я подозреваю, что он просто верил какому-нибудь оптовому поставщику на слово, что это действительно алмазы.

— С кем ты говорил? — спросил Стивенс.

Я рассказал ему, кто такой Кэлвин Росс.

— Тогда почему ты не сказал ему, что это Рембрандт? — набросился на меня банкир. — Неужели ты не веришь, что кого-кого, а уж Рембрандта я всегда смогу отличить?

Я чуть было не сказал ему, что именно это и имел в виду, но вовремя спохватился: не исключено, что в будущем мне еще не раз придется обращаться к нему за кредитом.

— Послушай, Эймос, — схитрил я, — мне просто не хотелось бы раньше времени влиять на его заключение. Как только он прибудет сюда и взглянет на картину, он, без сомнения, увидит, что это Рембрандт.

Моя уловка несколько утешила банкира. Затем я вызвал Дороти и попросил ее договориться о самолете для Кэла. С каждым моим словом ее тонкогубый рот все больше поджимался, а лицо приобретало не просто кислое, а прямо-таки уксусное выражение. Не будь при этом Эймоса, она бы не преминула прочитать мне нотацию о том, как пагубно швыряться деньгами.

Глядя на Дороти, я мог понять, почему она получала огромное наслаждение на слетах Приверженцев Очищения, которые каждое лето, словно грибы после дождя, рождались в Уиллоу-Гроув и окрестных городках. Она не пропускала ни одного из них — неважно, какая община или секта была организатором, — стоически высиживала часами на жестких скамейках в летнюю жару, неизменно бросала монетку на тарелку для сбора пожертвований и с огромным удовлетворением выслушивала всю эту болтовню о грешниках и адском огне. Она постоянно уговаривала меня посетить такое собрание, причем у меня сложилось впечатление, что, по ее глубокому убеждению, это пошло бы мне только на пользу. Но до сих пор я успешно противостоял всем ее атакам.

— Вы опоздаете в суд, — в голосе Дороти сквозило явное неодобрение, — а ведь сегодня слушается дело, на которое вы затратили столько времени.

Это нужно было так понимать, что мне не следовало бы зря тратить время на дядюшку Джорджа.

Пришлось отправиться в суд.

Во время перерыва я позвонил в полицию, но дядюшки Джорджа там не было и в помине. В три часа пришла Дороти с сообщением о том, что Кэлвин Росс прибудет в пять. Я попросил ее позвонить Элси и предупредить, что к обеду у нас будет гость, который, возможно, останется ночевать. Дороти промолчала, но по ее глазам я прочитал, что она считает меня зверем и будет только справедливо, если в один прекрасный день Элси соберется и уйдет от меня.

В пять часов я встретил Кэла на аэродроме. К тому времени там уже собралась изрядная толпа — люди каким-то образом пронюхали о приезде эксперта, который даст свое суждение о картине, чудом попавшей в руки Джорджа Уэтмора.

Кэл здорово постарел и выглядел еще более важным, чем я его помнил. Но, как и раньше, он был вежлив и так же поглощен своим искусством. Больше того, я сразу же увидел, что он не на шутку взволнован. Возможность открытия давно утерянного полотна, представляющего хоть какую-то ценность, насколько я понимаю, — мечта каждого искусствоведа.

Я оставил машину на площади, и мы отправились с Кэлом в полицию, где я познакомил его с нашими блюстителями порядка. Чет сказал, что о Джордже по-прежнему нет ни слуху ни духу. После недолгих препирательств он достал картину и положил на стол прямо под лампой.

Кэл подошел взглянуть на нее и вдруг замер, словно сеттер в стойке, заметивший перепелку. Он стоял и смотрел, не произнося ни слова, а мы, столпившись вокруг, старались не слишком сопеть от нетерпения.

Наконец Кэл достал из кармана лупу, наклонился над полотном и принялся изучать его дюйм за дюймом. Прошло еще немало томительных минут, прежде чем он выпрямился.

— Джон, подержи, пожалуйста, полотно вертикально…

Я поднял картину, и Кэл отступил на несколько шагов и

вновь принялся рассматривать. Затем он наклонился немного в одну сторону, потом в другую, все так же не спуская с картины глаз, вновь приблизился к столу и взялся за лупу. Наконец он выпрямился и обратился к Чету:

— Весьма вам признателен. Будь я на вашем месте, то собрал бы для охраны этой картины все ваши наличные силы.

Чет просто умирал от нетерпения, так ему хотелось знать мнение Кэла, но я предусмотрительно решил не предоставлять ему возможности задавать вопросы, хотя и не сомневался, что Кэл не станет особо распространяться. Поэтому я поспешил увести Кэла на улицу и втолкнуть в машину, где мы некоторое время сидели молча, уставившись друг на друга.

— Если только мне не изменяет зрение и я вдруг не позабыл все, что знал о живописи, это картина Тулуз-Лотрека «Кадриль в Мулен-Руж».

Значит, это все-таки был не Рембрандт! Мне бы следовало об этом догадаться. Хорош же знаток искусства Эймос Стивенс!

— Готов дать голову на отсечение, — Кэл начал горячиться, — это подлинник. Скопировать картину столь безукоризненно просто физически невозможно. Загвоздка только в одном.

— В чем?