Категории
Самые читаемые
Лучшие книги » Проза » О войне » Великий лес - Борис Саченко

Великий лес - Борис Саченко

Читать онлайн Великий лес - Борис Саченко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 105 106 107 108 109 110 111 112 113 ... 129
Перейти на страницу:

— Надо привыкать. И лучшая оборона — это наступление на врага, уничтожение его. Но вернемся к нашему разговору. Я говорил насчет расстановки кадров. Прикиньте, кого бы из ваших людей послать на службу к немцам. Старостой или в полицию. И сообщите нам, мы должны это знать.

— Тут, пожалуй, не каждый согласится…

— Конечно. Надеть вражескую шкуру и служить нам… Но это нужно, нужно! Пока нет Ивана Дорошки, это вменяется вам в обязанности. И не только в Великом Лесе — во всем сельсовете.

— А Иван Дорошка скоро вернется?

— Этого я вам сказать не могу. Не потому, что нельзя, — сам не знаю. Иван Дорошка выполняет очень важное задание. И когда он сюда возвратится — никто сказать не может. Это будет зависеть от многих причин. Но его отсутствие не должно расслаблять. Наоборот, оно должно вас еще более мобилизовать. То, что раньше делили на двоих, придется теперь делать одному. Берите самых надежных людей и идите в лес. Мы вас утверждаем командиром отряда или группы, в зависимости оттого, сколько у вас будет людей. И воюйте, бейте врага. Райком все время будет вам помогать. И оружием, и боеприпасами, и всем, что понадобится. Конечно, мы в тылу у врага, это надо помнить. Не все и у нас есть, не все и мы можем дать.

— Если б еще Иван Дорошка… — покачал головой Василь. — Вдвоем бы мы… Быстро бы все организовали.

— Привыкайте к самостоятельности. И где только можно навредить гитлеровцам — вредите, не бойтесь. Людей старайтесь под пули не подставлять, берегите людей. И не забудьте еще об одном — идет зима, холода. Поэтому создавайте базу. Выкопайте несколько землянок, желательно в малодоступных местах, перенесите ближе к землянкам те припасы, что вы успели заготовить. И не спешите всех, кто ненавидит врага, выводить в лес, — если кому-то еще можно оставаться в деревне, угрозы для жизни нет, пускай остается. Если отряд сверх меры вырастет — как прокормиться? Да и зима на носу…

— Чем больше отряд, тем легче воевать.

— Правильно. Но нам не только воевать надо — надо беречь силы. Вот нас уже заметили, придется менять базу. Осенью, летом — ничего. А зимой? На ночные задания людей можно и из деревень брать. Сделали что надо — и все по домам, вроде никуда и не ходили. Шито-крыто. Словом, учитесь воевать в необычных условиях, во вражеском тылу. И держите с нами связь. Мы будем посылать людей к вам, и вы посылайте… Хотя нет… Пока никого к нам посылать не надо, сами приходите на связь. Кто там у вас будет в отряде?.. Присматривайтесь построже. Недотепа или трус может беды натворить. Берите в отряд людей надежных, кто не подведет, кто скорей сам погибнет, чем выдаст товарища.

Уже давно стемнело, на небе высыпали звезды — красные, мерцающие: к морозцу. Стоять на месте было зябко.

— Извините, что не приглашаю вас в лесничовку, — почуяв, видно, неловкость, сказал Роман Платонович. — Но там бы мы так не поговорили. Да и конспирация никогда не во вред. В лесничовке есть люди, которых вы видели раньше, но о том, что они здесь, в лесу, лучше, чтобы никто не знал. Да и вас тоже не надо, чтоб видели… Война есть война, мы в тылу врага и не знаем, что ждет каждого из нас завтра или через несколько дней… — Он вздохнул и протянул Василю Кулаге руку: — Действуйте. Если что — связывайтесь с нами.

— Спасибо, Роман Платонович.

— Не заблудитесь ночью в лесу?

— Что вы, я же тут вырос, — усмехнулся Василь.

— Ну, так успехов вам!

Василь уже углубился в лес, как вдруг что-то заставило его остановиться. «Все ли я спросил, что нужно было, не забыл ли чего? — подумалось. — Кто знает, когда мы снова увидимся». Но о чем еще хотелось спросить, о чем надо было поговорить, а он не поговорил — не приходило на память. И Василь, ежась от ночной свежести, локтем прижимая крепче к телу винтовку, медленно подался на дорогу, по которой пришел сюда — на поляну, к лесной сторожке.

Тем временем и посветлело — выплыла луна, круглая, ясная, и было хорошо видно, куда идти.

III

К чему только не привыкает человек! И Евхим Бабай хотя и против воли, однако привыкал к жизни в тюрьме. Лишь к одному никак не мог привыкнуть: когда отворялась дверь, он внезапно весь настораживался, превращался в слух. «Это за мной пришли!» — казалось ему. Куда его могут повести, что с ним могут сделать — этого Евхим Бабай не знал, и это его волновало, тревожило, не давало ни о чем спокойно думать или просто спать от безделия, хотя бы задремать.

«Вот угодил так угодил! — в который раз попрекал себя Евхим Бабай. — И пускай бы кто гнал меня, толкал, а то ведь сам! Самого гнала нелегкая… И не идти в Ельники, дома сидеть?.. Тоже нельзя было! Мало того, что Иван Дорошка да Василь Кулага роздали кому попало колхозное добро, так еще и угрожать вздумали. Дезертирство вспомнили, что немцев ходил встречать… Терпеть такое, да еще когда новая власть совсем рядом? Не-ет! Но и они-то, немцы, власть новая, как меня встретили? Я к ним с открытой, с чистой душой, а они… Избили ни за что ни про что, а потом еще и в тюрьму!.. Сколько же я тут пробуду?.. А если и выберусь, то что меня ждет? Сулились же — повесят, расстреляют… Боже, за что… Если б я хоть в чем-нибудь был перед ними виноват, а то же… От мобилизации ушел, в лесу скрывался, ждал, как самых дорогих гостей… И вместо благодарности…»

Хотелось вскочить, подбежать к двери, лупить в нее кулаками, кричать, выть, просить, чтоб отворили, выпустили на волю. «Я же не враг вам! И делать буду все, что прикажете! Только не держите меня здесь, выпустите на волю. И я… докажу, как ненавижу большевиков, ненавижу всех, кто был при советской власти в начальстве, кто жил не так, как я…»

Сдерживал, изо всех сил сдерживал себя Евхим Бабай, не давал чувствам своим прорваться — знал: не поймут его ни немцы, ни те, что сидят вместе с ним. Да и не поверят в его искренность ни те, ни другие. Немцы — потому что не привыкли, наверное, видеть и слышать такое; свои же — потому, что человек имеет обыкновение судить и мерить других по себе. А они, все здесь, как один, ненавидели немцев, иначе не называли, как приблудами, злыднями. Дай им волю — били бы, истребляли, будто это и не люди вовсе, а зверье, гады ползучие. «И отчего такое к немцам отношение, ненависть такая? Неужели из-за того, что засадили их в тюрьму, бьют, пытают на допросах? Так ведь и в Великом Лесе немцев никто не любит, хотя они там еще не были, никого не забрали, в тюрьму не запроторили. Одного меня… Да об этом же никто там, поди, и не знает. А пожалели бы меня люди? Кажется, ничего им плохого не делал, а тоже не любят. Вроде я враг им какой. Ну, стерег лес, того-другого ловил, штрафовал. А что было делать? Да если б я на все сквозь пальцы смотрел, кто бы меня стал в лесниках держать — турнули, и дело с концом. А мне же детей надо было кормить. А шкуры я ни с кого не драл, довольно того, что давали, только бы тихо, только бы шито-крыто. Конечно, я не такой, как другие, на люди не очень-то любил показываться. Все в лесу да в лесу, А лес, он любого молчуном сделает. Это, видно, и отталкивает от меня людей. И здесь, в тюрьме, тоже… Да что мне люди — я о себе должен думать, себя спасать. Эх, выбраться бы как-нибудь из тюрьмы, унести ноги, домой, в Великий Лес, вернуться!.. Было же сказано — поедут в Великий Лес сами немцы, проверят всё. Когда поедут? А может, и ездили уже, проверяли… Ладно, если никто ничего по злобе на меня не наговорил. А если?.. Что тогда делать? Было что, не было — докажи, проверь. А ляпнуть может любой: чужая душа — потемки. Поди догадайся, что у кого на уме, что кто за пазухой или в помыслах носит. Я вон когда-то на Ивана Дорошку разозлился, в райком Боговику написал — Апанас Харченя из сельсовета и вылетел. Как пробка вылетел. Был — и нету. Так то ведь своя власть была… А теперь, когда немцы, когда каждый хочет, чтоб его заметили, помогли наверх выбраться… Да и самое время счеты свести с недругом своим. А я же… Мало ли кого мог обидеть, волчьего сала под шкуру залить, будучи лесником? Ловил же некоторых, пугал, штрафовал, плату за государственное, как за свое, требовал… Вот и вспомнят, посчитаются. Каждый же старается, из кожи лезет, чтоб ему самому хорошо было, про других не думает. А если и думает, так о том, чтоб кому-то свинью подложить. Видно, натура уж у человека такая. Хотя… Как знать, может, и не у всех такая натура… Тут-то вот, в тюрьме, и помогают друг другу, и заботятся, если кого-нибудь на допросе крепко изобьют… Но от души ли это делают? А может, притворяются, будто сочувствуют чужому горю, чужой беде?..»

То сидел в своем уголке Евхим Бабай, то лежал и все присматривался к людям, окружавшим его, прислушивался к разговорам. И как-то словно бы не понимал их. Поражало Евхима: люди, едва познакомившись, рассказывали друг другу о себе все без утайки — и кто он, и где жил, и что у него за семья, и за что немцы в тюрьму забрали, и как его допрашивают, что выведать хотят. Доверчивость, искренность людей больше всего приводили в недоумение Бабая. «Никто же никого за язык не тянет. Хочешь — признавайся, не хочешь — не признавайся: молчи или плети любую чепуху. Так нет же — душу раскрывают, все нутро свое!» Не таили люди и своей ненависти к захватчикам, фашистам. Чего только не говорили о них, как только не кляли! И не то чтобы один кто-нибудь, а все, буквально все. Особенно когда открывалась дверь и в камеру приводили, вталкивали кого-нибудь с очередного допроса. Камера тогда гудела как улей. Люди вскакивали, бежали к полуживому. И кричали, грозились кулаками, проклинали фашистов. Как заключил Евхим из разговоров, особой вины ни за кем из сидевших в тюрьме не было. Женщина, которая все горевала, как-то там, в деревне, ее оставленные без присмотра дети, пустила переночевать мужчину и никому об этом не сообщила. Утром соседка увидела у нее во дворе незнакомого человека и, поскольку соседки не дружили, донесла старосте, а тот распорядился — арестовать… У дядьки из Тульговичей — деревни над Припятью — немцы отняли наловленную рыбу. Дядька сгоряча загнул матюга: что он, мол, зря мок, расставляя и выбирая сети? И за это его привезли в Ельники, посадили в тюрьму. Были здесь и такие, кто при советской власти работал в сельсовете или председательствовал в колхозе. Их чаще всего и водили на допросы, били… Среди арестованных находился и один красноармеец, отставший от своей части и пойманный недалеко от Ельников. Он был совсем молод, упрям и, как только приходил в сознание после пыток, все пел «Интернационал». Так что дня через три все заучили и слова, и напев, и, когда красноармеец начинал:

1 ... 105 106 107 108 109 110 111 112 113 ... 129
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Великий лес - Борис Саченко торрент бесплатно.
Комментарии