Тревожное лето - Виктор Дудко

Шершавов резанул ладонью по горлу:

— Во как сыт угрозами. Помочь надо, а не трепать нервы. ЧОН надо сызнова создавать...

Телегин перебил:

— Ладно, пошли поговорим.

Зашли в кабинет.

— Ну, давай толкуй.

— Какая помощь нужна?

— Собрать народ. У меня на это власти нету.

— Так. Еще?

Шершавов наморщил лоб, негромко покашлял, держась за грудь. А что еще? Для него главное — собрать людей.

— Больше ничего.

Телегин собрался записывать длинные просьбы и отложил карандаш.

— Народ соберем сегодня. Выступать сам будешь?

— Сам, а кто ж?

— Ну, если позволишь, я тоже скажу пару слов.

— Коней надо, — сказал Шершавов. — Подвижной отряд создавать надо. А то что получается? Пехом далеко не помаршируешь.

Телегин поцарапал макушку:

— Вот с этим туго. Весь скот в поле, сам понимаешь. Каждая животина на учете. Вот как управимся с уборкой, тогда и создадим кавалерию, а?

— Не пойдет, — не согласился Шершавов. — Надо именно сейчас создавать, а потом будет поздно. Кулаки имеют лошадей? Имеют. Вот и пусть, когда потребуется, выделяют. У коммунаров брать не будем, а кулацкие возьмем.

— Правильно мыслишь, — согласился Телегин.

— Вот только оружие нам...

— Оружие будет. Соломаха знает, где оно есть.

Телегин большую часть времени пропадал на Черемшанке, крутился то на одном берегу, то на другом, мотался то в Старые Черемшаны, то в Новые, кого-то подгонял, требовал, ругался, до гусиного сипа срывал голос. Уже убирали урожай, а мост все еще не готов. Не хватало гвоздей, скоб, леса. Сегодня схватился с председателем коммуны из-за лошадей. Соломаха с раннего утра успел рассовать своих артельщиков и тягло, предоставив Телегину выкручиваться самому. Телегин взвинтился, бил себя кулаком в грудь, кричал:

— Мне он нужен, этот мост, да? Он тебе нужен! Артели! Давай тягло, так-перетак, не то душу выну!

Соломаха, медлительный и спокойный, только хлопал белыми ресницами, он понимал: если не соберут урожай, то и мост не поможет.

Тягло общими усилиями нашли, а плотников все же не хватало. Мобилизовали стариков, которые мытарили душу непоседливому Телегину.

И Захар Соломаха, и Тарас Телегин росла в одной деревне на одной улице, влюбились в одну девку, Матрену Ведрову, первую певунью. Совсем было завоевал Тарас сердце Матрены, да началась сперва германская, потом гражданская. Оба воевали с немцами, получили по Георгию, а потом истово дрались бойцами партизанских отрядов с белогвардейцами. Захару осколком снаряда срезало полступни, а Тарасу в кавалерийской атаке беляки отхватили левую руку. Вернулись в родные Черемшаны, только Захар немножко раньше, потому, может, и досталась ему Матрена. И не одна, а с приданым, дитем, прижитым невесть от кого. Никто не ведал о том, кто одарил Матрену горластым и сопливым пацаном, которому на масленицу исполнилось семь годков. Маленький приемыш Филька души не чаял в неродном отце, рос вольным и самостоятельным. Захар по-своему жалел его и баловал. Больше детей они не завели, потому и радовались Фильке, не очень похожему на Матрену.

Телегин горько переживал, но злобы против Соло-махи не таил и жил бобылем. Отец его имел двенадцать детей, вечно голодных и босых. Даже лаптей не мог напастись на такую ораву, и зимой они бегали босиком, грея ноги в конском навозе. Отец и мать как могли растили свое большое семейство. Трое ушли в германскую. Вернулся один — Тарас. Потом гражданская забрала сразу четверых. Никифор остался где-то в центральной России и стал большим военным командиром, Матвей умер от чахотки, как вернулся с войны. Самый младший — Христофор подался к белым, да и пропал, ни слуху ни духу о нем. Сестра Палага укатила на Аляску с американцем, осталась в Черемшанах Васена, в двадцать с небольшим лет успевшая нарожать шестерых. Кое-кто болтал, что Тарасу отхватил руку в бою не кто иной, как родной братень, но сам Тарас никогда не говорил об этом, потому никто не знал, правда то, а может, и брехня, мало ли чего можно наплести по злобе на бывшего партизанского командира. Бабы изводили его намеками разными, мол, не пора ли Тарасу податься в монастырь, не подозревая, что били по самому больному месту. Матрена... Ею жил Тарас.

Ночевал он в сельсовете, в малой комнате, за окнами — большой грушевый сад. Стояла там железная койка, стол о трех ногах да лавка во всю стену.

Черемшане первыми создали сельхозкоммуну, не бог весть какую, но первую в губернии. Назло единоличникам без передыху засеяли гектаров полсотни, а то и больше, целины просом, житом да гречихой. И удался урожай всем на зависть. Середняки чесали затылки, кулаки криво и злобно усмехались. Первым всегда нелегко, а тут ко всему — мост...

Солнце слепило глаза. Телегин, держа ладонь козырьком, высматривал на том берегу Захара Соломаху, отвечающего за строительство на правобережье. Но Соломаха как в воду канул. На крутояре, поснимав с себя все, что можно снять, загорали от безделья мужики из бригады плотников. На левом берегу звонко и укоризненно стучали топоры, а на правом, значит, придуривались. Это никуда не годилось, и душа Телегина такой непорядок не принимала. Приседая, он кричал:

— Эгей! Архаровцы! Куда подевался Соломаха?!

— На лесопильне! — неслось в ответ. — Лес грузит!

— А вы чего пузы свои повыставляли? Давайте сей момент кругляк к воде! Так-перетак! Чтоб вам лопнуть!

Мужики принялись натягивать кальсоны.

Тут и Соломаха появился. Верхом на коне, а за ним телега с бочками.

— Где тебя черти носят, товарищ Соломаха? — закричал обрадованный Телегин.

— Что?! — не понял Соломаха, тронул пятками коня и спустился к воде.

— Где тебя черт носит, говорю! — озлился Телегин и тоже подбежал к воде. — Почему до сих пор не завезен лес?! Немедленно организуй доставку!

Кобыла потянулась к воде, Соломаха дернул вожжи, набрал полную грудь воздуху.

— Лесопилка стала! Движок издох! — Белая полотняная рубаха его пузырилась от ветра, Захар подождал, что выпалит в ответ Телегин, и добавил: — Карасину нету!

— Чего-чего?!

— Карасину-у-у!

Телегин сплюнул в сердцах. Лавка с керосином находилась в Новых Черемшанах. Надо было кого-то послать в лавку, потом на лодке переправить керосин Соломахе, а тот уж отвезет на лесопильню.

Возле плотников крутились дети. Телегин подозвал Фильку Соломахина.

— Вот тебе записка в лавку, — говорил он, царапая на клочке бумаги химическим карандашом, — отдашь Лукичу. Он даст бидон с керосином. Подбери хлопцев, и волоките его сюда. Да живо.

— Будет тебе керосин! — Телегин махнул Соломахе. — Ты гляди, куда мои вымахали! Видишь? Отстанешь — возьмем на буксир! Слышь, Соломаха?