Последний легион - Валерио Манфреди

— Но я мог и украсть эту вещь, — сказал Амброзин с легкой улыбкой.

— Ну, в это трудно поверить. Весь твой вид, и твои глаза, и твои слова говорят о том, что ты носишь этот знак по праву. Так расскажи свою историю, если ты не слишком устал. Ночь длинна, а к нам в такую даль не слишком часто забредают гости, — добавил хозяин, снова окидывая Батиата изумленным взглядом. На Вильнера явно произвели слишком сильное впечатление черные глаза эфиопа, большие губы и плоский нос, бычья шея и огромные руки и ноги.

И Амброзин начал рассказывать о том, как он много лет назад покинул свой город и свой лес, чтобы по приказу героического Германа и его генерала Павлина, последних защитников Великой стены, отправиться к римскому императору за помощью. Он рассказал о своих скитаниях и о неудаче, о счастливых днях и о долгих страданиях. Вильнер и его сыновья слушали, как зачарованные, поскольку им никогда не приходилось слышать столь удивительной истории; даже барды, иной раз проходившие через ближайший город и во многих домах повествовавшие о приключениях древних героев Британии, не знали таких вещей.

Однако Амброзин не стал говорить об истинном происхождении Ромула, не упомянул он и о будущей судьбе мальчика в соответствии с пророчеством, — поскольку время для этого еще не пришло. Когда Амброзин, наконец, умолк, ночь уже подходила к концу, а огонь в очаге начал угасать.

— А теперь ты расскажи мне, — попросил Амброзин, — кто нынче властвует на острове? Кто из военачальников сильнее других, кто более всего страшится поражения? Что случилось с городами, бывшими столь независимыми и процветавшими, когда я уезжал отсюда?

— Наше время — время тиранов, — серьезно ответил Вильнер. — Никто не заботится о благополучии народа. Правит закон сильных, и ни у кого нет сострадания к павшему. Но, безусловно, самый известный и самый ужасный из всех тиранов — Вортиген. Когда-то многие города обратились к нему с просьбой защитить их от набегов северных варваров, но он вместо того подчинил их себе и обложил тяжкой данью. И хотя в некоторых из городов до сих пор сохранились советы старейшин, они не имеют реальной власти. Купцы, живущие в этих городах, жаждут мира, чтобы иметь возможность торговать и обогащать город. Они обменяли свободу на обещание безопасности. Однако Вортиген с годами утратил ярость молодости, и уже не мог выполнять задачу, ради которой ему дали столько власти, и потому он решил обратиться к саксонским племенам, живущим на континенте, на полуострове Кимр, — но лекарство оказалось куда хуже самой болезни. И вместо освобождения мы получили двойной гнет. Саксонцев интересует только одно: как бы накопить побольше богатств, отобрав их у горожан, и им вовсе не хочется останавливать набеги скоттов и пиктов с севера. И эти варвары грызутся друг с другом, как собаки из-за кости, и заставляют нищать и оскудевать страну, бывшую некогда столь богатой и щедрой… теперь от нее осталась лишь тень. Мы избежали общей судьбы только потому, что живем на самой окраине острова, как ты и сам видишь, но, возможно, и это ненадолго.

Аврелий, смущенный и испуганный услышанным, посмотрел на Амброзина; неужели это и была та самая земля, о которой так долго мечтал старик? Чем же она лучше того кровавого хаоса, из которого им удалось вырваться? Однако мысли Амброзина, похоже, блуждали где-то далеко, как будто среди всей этой разрухи он искал далекие образы страны, покинутой им когда-то. И готовился залечить брешь времени, открытую рану истории, боль своего народа…

Вместе с одним из сыновей Вильнера путники отправились в конюшню, где и свалились без сил на постели, устроенные из охапок сена, — рядом с безмятежно жующими волами. И погрузились в сон, охраняемые собаками, спущенными с привязи. Это были огромные мастифы, в железных ошейниках с шипами, — звери, способные сразиться не только с волками, но и с более опасными тварями.

Проснулись друзья на рассвете. Выпив теплого молока, принесенного женой Вильнера, они собрались в путь. Они купили мула для Амброзина и семь лошадей, причем одну выбрали поменьше ростом, а одну — наоборот, самую большую: это был здоровенный жеребец из Аморики, которого использовали для того, чтобы крыть местных кобыл. Когда Батиат взгромоздился на его спину, он стал похож на статую всадника, одну из тех, что некогда украшали форумы и аркады столицы мира.

Вильнер пересчитал деньги; Ливия отдала ему все, что у нее оставалось. Довольный тем, что с утра пораньше совершил удачную сделку, Вильнер долго стоял на пороге своего дома, маша рукой и желая товарищам счастливого пути. А они, вооруженные до зубов, в прозрачном утреннем свете выглядели совершенно как легендарные воины древности. А бледный юнец, скакавший впереди на пони, почему-то показался Вильнеру их предводителем… а девушка напоминала лесную дриаду. Какие подвиги предстояло совершить этой крошечной армии? Вильнер даже не знал имен этих людей, — и все равно ему казалось, что они давно и хорошо знакомы ему. Когда странники поднялись на вершину холма, Вильнер еще раз взмахнул рукой, и они обернулись и помахали в ответ, прощаясь, — и отправились дальше, уверенно и быстро, превратившись в темные силуэты на фоне жемчужного рассвета.

Эта земля, чреватая опасностями, не имела тайн от Амброзина, как будто он покинул ее пару дней назад, а не отсутствовал многие годы. Он знал язык, местность, привычки и обычаи местных жителей, он знал, как пройти через лес насквозь и не заблудиться, да еще и миновать при этом такие места, где могли скрываться в засаде разбойники. Он знал глубину рек и долготу дней и ночей. По цвету неба он мог предсказать, изменится ли погода к худшему, или завтра будет хороший день. Голоса птиц служили ему сигналами тревоги или спокойного пути, и даже узловатые стволы деревьев говорили с Амброзием на понятном ему языке. И рассказывали истории о долгих снежных зимах, или о щедрых веснах, или о бесконечных дождях, или о молниях, падающих с неба…

Лишь однажды путникам пришлось столкнуться с угрозой: однажды вечером на них выскочили из засады разбойники. Однако, столкнувшись с Батиатом, восседавшим на своем гигантском жеребце, а заодно с Аврелием, Ватреном, стрелами Ливии, стремительностью Деметра и молчаливой силой Оросия, они быстро отступили. Ведь эти грабители привыкли действовать как мародеры, а не как солдаты.

И вот, всего через две недели путешествия, маленький караван пересек уже почти треть острова; вечером товарищи разбили лагерь неподалеку от города под названием Карлеон.

— Что за непонятное имя! — сказал Ромул, издали всматриваясь в город и пораженный смесью внушительной древней архитектуры и маленький жалких хижин.