Убитый манекен : сборник - Стееман Станислас-Андре

Он чувствовал, как пот выступил у него на лбу, а руки и ноги заледенели.

— Всю жизнь, отец мой, инстинкт толкал меня ко злу, на убийство*.. Но я боролась изо всех сил, я сопротивлялась… Вплоть до того дня…

Женщина спрятала лицо в ладони и смолкла. Кюре Рокюс увидел, как конвульсивно вздрагивают ее плечи. Она плачет?

Нет. Ее глаза, вновь обращенные на священника, были сухи.

— Я задушила господина Гитера, — снова раздался монотонный голос, — потому что он был столпом кафе. В мире всегда будет слишком много людей, подобных ему. Я взяла его бумажник, чтобы его жена не воспользовалась пагубными деньгами, выигранными в карты… Вы понимаете?

— Да, — дрожащим голосом прошептал кюре, — я понимаю.

— Я убила мясника Жюля Виерса, — продолжала грешница, — потому что он сам великий убийца. У него все было красным. Он был палач… Он брал кровь своих жертв и давал пить людям… Даже мне, когда я болела, пришлось пить ее… Потом я пошла узнать судьбу у Гвидо, цыгана и, уходя от него, унесла, спрятав под пальто, крепкую линейку и шелковый платок… Но мясник был настороже… Затаившись, как мышь в норе, он не хотел выходить… Я кричала и звала на помощь, словно на меня напали, и он открыл дверь лавки, вышел на улицу с секачом в руке…

У женщины вырвался смешок, больше похожий на рыдание:

— Зверь!.. Но я напала на него сзади, как учили меня когда-то, я обвязала платок вокруг его мощной красной шеи и несколько раз повернула линейку, пока все не было кончено… Однако Гвидо заподозрил меня, в день своей смерти он встретил меня на дороге и заявил, что лишь от него зависит, выдать ли меня. Впрочем, он не хотел принимать решения, не поговорив со мной, и назначил мне свидание на следующее утро…

Снова послышался надтреснутый смех.

— Ха! Ха! Я не стала ждать так долго… Ночью я пробралась в фургон. Этот дурак занимался вызыванием неизвестно каких духов… Он даже не защищался: он понял, что его ждет, как только меня увидел… Его парализовало от страха… Ха! Ха! Он был так же напуган, как вы сами, господин кюре!..

Священник пошевелил губами, но не издал ни звука. Как земля носит подобное создание?..

— Этой ночью, — сказала женщина, — я задушила молодого жениха, вы знаете… Бедняжка!.. Я написала ему письмо с назначением свидания… Я сама опустила его в ящик, заодно воспользовавшись моментом, чтобы нарисовать красным мелом кружок на двери… Забавно, но с Гвидо мне не понадобилось этого делать, кто-то предупредил меня… В половине одиннадцатого красавчик Юбер уже был на Центральной улице… Я подкралась к нему сзади, как всегда, и мягко закрыла ему глаза руками… Ха! Ха!.. Бедный дурашка!.. Он думал, я собираюсь его поцеловать… «Не двигайтесь!» — сказала я ему, убирая руки… И затем я его задушила…

— Это ужасно! — пробормотал священник.

— Ох! Как же я его ненавидела! — глухо продолжала грешница. — Он видел меня всего три-четыре раза и при каждой встрече унижал то взглядом, то поведением… Вообще (в ее голосе внезапно прорвалась горячность) все здесь всегда меня унижали!.. Я была не такой, как все!.. Меня едва ли словом удостаивали… Одна, я была всегда одна… Но как же я посмеялась!..

— Бог мой! — шептал кюре Рокюс.

Его трясло. Что делать? Мог ли он отпустить грехи этой женщине, которая даже не испытывала желания раскаяться? С другой стороны, он должен молчать, сохранить ее секрет, секрет исповеди… Но через несколько минут, покинув церковь, она сможет, если возобновятся кризисы, безнаказанно совершать убийство за убийством! Что делать?..

— Я проклята, — звучал ее голос. — Вы хорошо знаете, отец мой, я все делала, чтобы спастись… Ничто не помогло… Мне сказали, моя мать умерла на каторге… Кажется, она убила одну из своих горничных… Но… Но…

Лицо грешницы прижалось к деревянной решетке.

— Скажите, вы сохраните секрет?.. Я не хочу, чтобы вы им что-нибудь рассказали… чтобы они пришли за мной, чтобы… Ах, нет! нет! нет!..

Она почти выкрикнула это. Кюре Рокюс сжал руки. Какой-нибудь верующий, преклонивший колени в углу церкви, мог бы в этот момент заподозрить, что в исповедальне происходит нечто неладное… С другой стороны, если бы, по счастью, у девушки произошел нервный срыв, ее можно было бы увести, поместить в клинику, затем в лечебницу… Врачи-психиатры определят ее состояние…

Но голос вновь раздался, спокойный и жесткий:

— Я не хочу отпущения грехов, господин кюре!.. Я продалась Дьяволу душой и телом, вы это знаете!.. Отныне он — мое единственное прибежище…

Со страшным ругательством грешница отодвинулась от решетки и встала.

Удрученный кюре размышлял о средневековых одержимых, о ведьмах, верхом на помеле отправлявшихся на шабаш, обо всех дочерях Сатаны, сожженных живьем… Прежде для этой тоже сложили бы костер… Он вышел из исповедальни, бросая вокруг себя беглые взгляды. Мелькнула удаляющаяся тень безумной. Повернувшись ей вслед, кюре широко перекрестил ее и, прикрыв глаза, прошептал молитву, изгоняющую дьявола.

Затем священник направился к алтарю. Его сердце кровоточило. Он распростерся на холодных плитах и, в уже полностью охваченной ночными тенями церкви, все лежал неподвижным черным пятном…

Наконец он шевельнулся и встал со вздохом. Его кости похрустывали, и он не смог сдержать короткого стона.

«Господи, — подумал он, — могу ли я отдать тебе мою старую жизнь в обмен на все эти молодые жизни, находящиеся под угрозой?..»

Он обошел церковь, проверяя, заперты ли двери. Но на сей раз делал все машинально, поглощенный одной дилеммой: «Не выдать секрет исповеди или избежать новых трагедий?..»

Кюре думал и о преступнице:

«Как она могла это сделать?.. Бедное дитя!.. Ничтожное дитя!.. Конечно же, она безумна!.. Безумна!.. Но так долго нас дурачить… Это невероятно!..»

Наконец, как и каждый вечер, священник вошел в ризницу, а оттуда вышел на небольшую тропинку, между плит кладбища ведущую его к дому.

Кюре Рокюс шел медленно, сложив руки, опустив глаза в землю. Казалось, он на своих опущенных, сутулых плечах несет все беды мира.

Вдруг священник остановился.

На светлой линии тропинки он заметил бесформенную неподвижную тень.

XXIV. Нечистый дух

При виде идущих широкими шагами семерых мужчин, кое-кто из которых размахивал руками и громко разглагольствовал о чем-то, жители деревни останавливались и качали головами…

Еще не было и пяти вечера, а ночь уже опускалась на Сент-Круа. Там и здесь сквозь прорези запертых ставень проникал свет. Поднялся сильный ветер, проносясь по улицам подобно галопирующей лошади, хлопая дверьми, скрипя вывесками, разом скинув шляпы с судебного следователя и бургомистра…

Себ Сорож шел последним, отделившись от группы, образованной заместителем королевского прокурора, бургомистром Бине, судебным следователем Эрали, инспектором Кардо и двумя полицейскими. Заложив руки за спину, он шагал согнувшись, упорно разглядывая мостовую. Казалось, его тащили на буксире, против воли, на невидимых веревках.

— Ну? — во второй раз воскликнул Эрали. — Кто бы мог такое подумать о молодой девушке?.. Не правда ли, поразительно?

— Невероятно, — эхом вторил ему заместитель королевского прокурора.

— Что до меня… — начал Бине.

Но судебный следователь продолжал:

— Все ясно… Стоит только вам напомнить… когда в первый раз пришли позвать ее отца помочь несчастному Виру, если не поздно, она захотела сопровождать его, чтобы снова увидеть свою жертву… Извращенное желание… Она душит Гвидо после бала у Прего, выйдя вслед за проводившим ее до дверей учителем… По ее собственному признанию, ей легко выйти ночью из дома отца так, чтобы доктор ничего не заметил… Что же до Пеллериана… это бесчестная западня!..

Он отер пот со лба.

— Самое интересное дело за мою карьеру!.. Как подумаю, что без этого обыска… Внимание, мы на месте!.. Кардо, прошу вас, дайте, я сам позвоню!

Дважды нажав на кнопку звонка, Эрали обернулся к своим спутникам. Как раз в этот момент Себ Сорож, по-прежнему напоминающий надутого мальчишку, выведенного родителями на воскресную прогулку, нагнал остальных.