Собрание сочинений в 9 тт. Том 7 - Уильям Фолкнер

понюшку кокаина или пинту… (Умолкает и глядит на него в каком-то изумлении, отчаянии; голос ее почти спокоен.) О Господи, Господи, она не сказала вам ничего. Это я; я… Не понимаете? Не могу поверить в это… ни за что не поверю… невозможно…

Стивенс. Невозможно поверить, что не все люди — как ты выражаешься — мразь? Даже — как ты выражаешься — черномазые наркоманки и проститутки? Нет, больше ничего она не сказала.

Темпл (суфлирует). Даже если еще что-то было.

Стивенс. Даже если было.

Темпл. Тогда что же, собственно, вы узнали? Неважно откуда; только скажите, что.

Стивенс. В тот вечер здесь был мужчина.

Темпл (торопливо, едва дав ему договорить.) Гоуэн.

Стивенс. В тот вечер? Когда Гоуэн в шесть утра выехал на машине с Бюки в Новый Орлеан?

Темпл (торопливо, хрипло). Значит, я была права. Припугнули вы ее или подкупили? (Перескакивает на другое). Я стараюсь. По-настоящему. Может, было б не так трудно, если б только я могла понять, почему они не мразь… какая причина у них не быть мразью… (Умолкает; видимо, услышала какой-то звук, предваряющий возвращение Гоуэна, или просто инстинктивно, зная свой дом, догадалась, что он уже успел согреть чашку молока. Затем продолжает торопливо и тихо.) Здесь не было мужчины Понимаете? Я говорила, предупреждала, что от меня вы ничего не добьетесь. О, я знаю; вы могли бы в любое время допросить меня на свидетельском месте, под присягой; конечно, вашим присяжным это не понравилось бы — бессмысленное истязание убитой горем матери, но что оно в сравнении со справедливостью? Не знаю, почему вы не пошли на это. Может, еще надумаете — если мы до того времени не пересечем границу штата. (Торопливо, напряженно, жестко.) Ладно. Извиняюсь. Я понимаю. И, может быть, это лишь моя собственная мерзость, в которой мне сомневаться невозможно. (Снова хлопает дверь буфетной; оба слышат это.) Потому что даже не хочу, чтобы Гоуэн был рядом, когда я скажу «до свиданья» и стану подниматься по трапу. И кто знает…

Она умолкает. Входит Гоуэн с небольшим подносом, где стоят стакан молока, солонка, лежит салфетка, и подходит к столу.

Гоуэн. О чем вы говорили?

Темпл. Ни о чем. Я сказала дяде Гэвину, что в нем тоже есть нечто виргинское или джентльменское, и, должно быть, он унаследовал это от тебя через твоего дедушку; и что я собираюсь искупать и покормить Бюки. (Прикасается к стакану, пробуя, насколько нагрето молоко, потом поднимает его. Обращается к Гоуэну.) Спасибо, дорогой.

Гоуэн. Не за что, милочка. (Стивенсу.) Видишь? Не просто салфетка — нужная салфетка. Вот как я вышколен. (Внезапно умолкает, обратив внимание на Темпл, которая просто стоит, держа в руке стакан молока. Видимо, он догадывается, что происходит; обращается к ней.) Что это с тобой?

Темпл. Не знаю.

Гоуэн подходит к ней; они целуются, не долго, но и не просто чмокаются; обычный поцелуй мужчины и женщины. Потом Темпл со стаканом в руке идет к двери, ведущей в коридор.

(Стивенсу). Тогда прощайте, до июня. Бюки пришлет вам с Мэгги открытку. (Подходит к двери, останавливается и оборачивается к Стивенсу.) Может быть, я ошибаюсь даже в отношении достоинств Темпл Дрейк; если вы случайно услышите что-то новое и это окажется правдой, я, может быть, даже соглашусь это подтвердить. И, может, вы даже поверите мне — если верите, что можете узнать что-то новое.

Стивенс. А ты веришь?

Темпл (после паузы). Только не от меня, дядя Гэвин. Если кому-то хочется попасть на небеса, кто я такая, чтобы мешать этому? Доброй ночи. До свиданья.

Темпл выходит, закрывает за собой дверь. Стивенс, очень серьезный, поворачивается и ставит свой коктейль на поднос.

Гоуэн. Допивай. В конце концов, мне надо поужинать и собирать вещи. Что скажешь?

Стивенс. О сборах или о выпивке? А сам? Ты, кажется, собирался выпить?

Гоуэн. О, конечно, конечно. (Поднимает наполненный стакан.) Может, тебе лучше уйти и оставить нас утешаться возмездием?

Стивенс. Хотел бы я, чтобы оно могло вас утешить.

Гоуэн. И я бы хотел, клянусь Богом. Я бы хотел, чтобы мне хотелось только возмездия. Око за око — существует ли большая нелепость? Только чтобы это понять, нужно лишиться глаза.

Стивенс. И все-таки она должна умереть.

Гоуэн. Ну и что? Велика потеря — черномазая шлюха, пьяница, наркоманка…

Стивенс.… бездомная бродяга, которую мистер и миссис Гоуэн Стивенс лишь из простой жалости и человечности вытащили из канавы, чтобы дать ей еще один шанс… (Гоуэн стоит неподвижно, рука его все крепче сжимает стакан. Стивенс наблюдает за ним.) А в благодарность за это…

Гоуэн. Слушай, дядя Гэвин, почему бы тебе не отправиться домой? Или к черту, или куда угодно?

Стивенс. Иду, через минуту. Потому ты и считаешь… потому и говоришь, что она должна умереть?

Гоуэн. Нет. Мое дело — сторона. Я даже не был на суде. Даже не возбудил иска — кажется, это именуется так? Я лишь случайно оказался отцом ребенка, которого она… Черт возьми, кто называет это выпивкой?

Он швыряет недопитый стакан в миску со льдом, торопливо хватает пустой бокал и льет туда из бутылки виски. Сперва не издает ни звука, потом вдруг становится ясно, что он смеется: смех начинается вполне нормально, но почти сразу же выходит из-под контроля и переходит в истерику, он все льет виски в бокал, который вот-вот переполнится, но тут Стивенс хватает его за руку.

Стивенс. Перестань. Сейчас же перестань. Хватит.

Отнимает бутылку у Гоуэна, ставит ее, берет бокал и отливает часть содержимого, оставляя разумную, допустимую дозу, отдает Гоуэну. Гоуэн берет, прекращает безумный смех и приходит в себя.

Гоуэн (с нетронутым бокалом в руке). Восемь лет. Восемь лет я капли не брал в рот — и вот результат: мой ребенок убит черномазой наркоманкой и шлюхой, она даже не пустилась в бегство, чтобы полицейский или еще кто мог ее пристрелить, как бешеную собаку… Понимаешь? Я восемь лет не пил и вот получил то, что заслуживал. Получил и расплатился. И могу снова пить. А пить мне теперь не хочется. Понимаешь? Я не хотел того, что заслуживал, но то, что я уплатил, ничего мне не стоило, не было даже потерей. Вот почему я смеялся. Это триумф. Потому что я получил то, чего даже не хотел. По дешевке. У меня было двое детей. Понадобилось лишиться одного, чтобы понять — мне это ничего не стоило… Полцены: ребенок и повешение черномазой шлюхи — вот и все, что