Полуночный лихач - Елена Арсеньева

– А Нина?

– Она в коридоре. Там у Константина Сергеевича прихватило сердце, она с ним.

– Позови… – Глаза ожили, но тут же померкли: – Нет. Не надо… не простит.

– Ну что ты! – растерянно пробормотал Николай. – Конечно, простит.

– Не-ет… Нельзя такое… – Он с трудом перевел дыхание. – С Кошкой мы там встретимся и помиримся. Я на нее не сержусь. Она тоже… А Нина меня не простит.

Николай выпрямился. Не хотелось, чтобы Дебрский видел сейчас его лицо. Он бы отошел, да как отойдешь от умирающего?

– Все вспомнил. – В голосе слабо-слабо, точно трава под легким ветерком, шелестело торжество. – Риту, Лапку… Нину…

В горле у него громко булькнуло, в глазах плеснулся страх, и Николай оглянулся, чтобы позвать врача, но палата была пуста.

Однако Дебрский смог вздохнуть снова.

– Нину… позови.

Николай опустил голову, ощутив прилив такой ненависти к этому человеку, что стало страшно самого себя.

Этот Дебрский… расчетливый убийца! Мало он измучил эту женщину? Нет, хочет причинить ей новую боль зрелищем своего умирания. Вымолить, вырвать у нее прощение, словно входной билет, дающий право занять на небесах местечко поудобнее!

– Попроси ее, пусть простит меня, – слабо зашелестело внизу, и Николай снова увидел глаза умирающего. – Ты теперь останешься с ней…

С Ниной? Значит, это о ней говорит Дебрский с такой завистью? Или… о жизни, в которой остается Николай, в то время как мертвый ляжет в могилу?

Он согнулся под тяжестью внезапно навалившегося раскаяния перед этим человеком, который причинял всем только зло. Легко судить живых! Но что он знает о смерти, которую видел не раз? Видел, но ничего в ней не понимал. А если и правда невозможно подняться в те выси и опуститься в те бездны без одного короткого «прости»?

Он торопливо проговорил, готовый сейчас на что угодно, только бы не чувствовать потом своей вины перед умирающим:

– Нина простит. Я знаю, что нужно сделать! Ты ей скажи: «Это был я. Тогда, в машине, был я!» Все, больше ничего.

– Что? – слабо выдохнул Антон. – Не помню… не понимаю…

– Неважно. Зато она тебя простит.

И Николай выскочил из палаты, понесся по коридору к двум фигурам, замершим у окна. Константин Сергеевич сидел на стуле, а Нина, завидев его, соскочила с подоконника, стиснула руки:

– Что? Ну что он?

– Скорее иди к нему. Может, успеешь, – хрипло сказал Николай и отвернулся, чтобы не видеть ее внезапно побледневшего лица.

Но шаги он слышал, удаляющиеся шаги… уходящие.

Она сперва шла медленно, потом побежала.

Николай оперся о подоконник и приткнулся лбом к стеклу. До него только сейчас начало доходить, что же он сделал. Сам. Своими руками отдал этому… ну и дурак!

– О господи, – прошелестел рядом Бармин. – Может, и мне к нему пойти?

– Не надо. Он хотел видеть только ее.

– О господи! Вот несчастье, а? Я тут Нине говорил недавно: в старину верили, будто есть такая болезнь, напущенная на людей дьяволом, – полуночный лихач. Что Антон, что Инна – они были одержимы этой порчей! Деньги… – Он издал какой-то странный звук, словно бы сдавленное рыдание. – Будь они неладны! Отказаться, что ли, от этого паршивого наследства?

Николай отклеился от стекла, взглянул на старика с надеждой.

Тот отвел глаза:

– Но, с другой стороны, сколько можно было бы сделать на них, правда? Школу отремонтировать. Открыть музей исторической живописи. Но сначала поставить памятник солдату… – Он перекрестился.

– Да, – уныло вымолвил Николай. – Конечно.

В конце коридора открылась дверь. Вышла Нина.

Бармин встал.

Нина подошла, кивнула, не поднимая глаз.

Бармин опять перекрестился. Николай тоже.

– Царство небесное, – пробормотал Константин Сергеевич. – Господи, прими душу раба… – Он махнул рукой и пошел к реанимации: – Попрощаюсь. И спрошу, как нам с ним теперь.

Нина молча смотрела в окно. Лицо у нее было – как снег. Такое же белое и такое же холодное.

– Он успел… – начал Николай, но осекся. – Ты его простила?

Она кивнула.

– Я пойду, побуду с Константином Сергеевичем, – с трудом выдавил Николай. – Вдруг ему станет плохо или что-нибудь еще.

– Погоди, – сказала Нина, не поворачиваясь и все так же пристально глядя в окно. – Погоди. Значит, это ты был тогда?

– Почему? – глупо спросил Николай, не соображая, что говорит, и даже не слыша своего голоса.

– Ну, понимаешь… – Она вздохнула. – О том случае знали только двое, я и… Но это не мог быть Антон. Ведь все случилось в тот вечер, когда Инна уехала в Москву. А уехала она вместе с Антоном. Так что… это был ты, правда же?

– Ну да.

– А почему раньше не сказал?

– Боялся.

– Чего? – Она наконец-то поглядела на Николая.

– Боялся, что ты все забыла. И спросишь: кто, мол? Где? Когда?

Нина слабо улыбнулась:

– Да нет, я не забыла. А ты меня когда узнал?

– Почти сразу. Ну, в смысле, сразу после того… вечера. Я тебя искал.

Николай сунул руки в карманы: почему-то ужасно глупым казалось каждое слово.

– Ты ведь жила в Первом микрорайоне, а это практически рядом с Лапшихой. Ходил, смотрел… увидел. Я мимо тебя сто раз проходил, а ты меня даже не замечала. Ну, думаю, ничего себе… Ну и не надо, думаю. И уехал на Дальний Восток. Меня друг сманил. Хорошие края… Потом вернулся, но тебя никак не мог встретить. Долго. И вдруг встретил – с девочкой. Ей было как раз столько лет, сколько бы… – Он прокашлялся. – Думал, моя дочь. Потом увидел рядом с тобой мужчину и понял, что ты вышла замуж. Ну и решил, зачем я буду лезть?

– Понятно. – Нина опять уставилась в окно. – Интересно, правда?

– Да уж…

– Слушай, – она осторожно поцарапала его рукав, – сейчас дед вернется, и мы поедем в Карабасиху за Лапкой. Ты не мог бы… я не хочу возвращаться в ту квартиру. Я ее теперь боюсь. Можно, мы у тебя немножко поживем, пока я квартиру не продам и не найду что-то другое?

Николай резко перевел дыхание.

– Да. Да. Только, если ты не против, я тоже поеду с вами в Карабасиху. Эта дорога, понимаешь…

– Хорошо. Возьмем такси и поедем.

– Не надо такси. У нас с братом есть машина на двоих, ничего, денек он как-нибудь обойдется. Конечно, там не бог весть что, старенький такой белый «москвичок», довольно облезлый, но еще очень быстро бегает.

Нина смотрела на него изумленными глазами.

– Ты что? – спросил Николай.

Она медленно качала головой:

– «Москвичок»? Белый? Тот самый?..

– Ну да.

– Нет, знаешь ли, – сердито сказала Нина. – Мы его у твоего брата выкупим. Это все-таки семейная реликвия, а не что-нибудь… а не так себе!

Она решительно пошла по коридору, но вдруг оглянулась: