Это всё ты - Елена Тодорова

же прижимаю ко рту ладонь, чтобы сдержать череду непроизвольных звуков.

Ян… Мой Ян... Сколько же он там стоит?

Не сразу меня замечает.

Явно взволнован… Ходит напротив окон нашей квартиры туда-сюда.

Смотрю в мобильный, чтобы сделать дозвон на номер Нечаева. Он вскидывает взгляд, едва начинают идти гудки. Увидев меня, смахивает с головы капюшон. Запрокидывая голову, суматошно проводит ладонью по растрепанным волосам.

А у меня, едва различаю в свете фонарей черты лица Яна, за грудиной все приходит в какое-то аномальное движение. Сердце это безумие возглавляет, принимаясь скакать, словно бешеная животина.

Издалека вижу, как тяжело дышит. Его плечи вздымаются высоко и резко. Опадают, словно физически с них что-то валится. Какой-то груз, который не позволяет Нечаеву стоять ровно и неподвижно. Он дрожит, качается и выразительно хватает губами кислород, будто окружающего воздуха недостаточно.

– Зачет?

Лишь услышав голос Яна, замечаю, что он принял вызов и держит мобильный у уха.

Качнувшись, прислоняюсь лбом к холодному стеклу. Облизываю губы, сглатываю, делаю вдох и поднимаю свой телефон, чтобы приложить его к уху. Слушаю его рваное дыхание, свое толкаю в такт, но сказать что-то не получается.

– Принимаешь, Ю? – шепчет Нечаев.

– Да, – вырывается у меня вместе с новыми всхлипываниями.

Но при этом я улыбаюсь, прижимая к груди ладонь. И даже смеюсь!

Ох, если бы скрученную судорогами сердечную мышцу можно было вот так вот просто размять и расслабить.

– Выйдешь ко мне?

Тяжело вздыхаю.

– Нельзя.

Саму уже тошнит от этого слова. Не знаю, как Ян терпит.

– Ясно, – бормочет он. – Жаль.

– Не холодно? – спрашиваю, наблюдая, как крупные пушистые снежинки опускаются ему на волосы и на лицо. – Надень капюшон.

Он мотает головой.

– Нормально.

Зрительный контакт не разрываем, но в динамике образуется тишина.

– Хлопья летят наверх… – напеваю дрожащим голосом невесть откуда всплывший в голове текст. – Всюду магия и свет.

– Воу… Ты че тут одна? При-и-вет, пойдем на парад планет, – подхватывает Ян, согревая своим божественным тембром, словно пьянящий глинтвейн. – Ты пахнешь как первый ландыш… Я не буду срывать, во-о-о… Че там еще? Я не помню, – эти рассуждения тоже нараспев выдает, вызывая у меня смех. – Хочу целовать тебя снова и снова[16], во-о-от!

– Никогда не думала, что ты так красиво поешь.

– Бля… – роняет Нечаев и, как мне кажется, смущенно улыбается. – Умоляю, никому не говори, зай.

Снова смеюсь.

– Только если ты споешь мне что-то еще, – дразню его совершенно беззлобно.

– Я невозможно скучаю, – толкает он слишком ровно, чтобы сразу понять, что это песня. Вздыхает и прерывисто добавляет: – Я очень болен. Я почти умираю[17].

Только по словам узнаю.

– Я пошутила, – лепечу спешно. – Никому не расскажу, конечно. Обещаю.

Но…

Хулиган Нечаев вздыхает и продолжает:

– Ты сто пудов мое, по губам Майот, поцелуи мед, меня унесет… – дробный выдох. – Кхм… – шумный и решительный вдох. – Я просто идиот, что не забрал тебя сразу[18].

– Я-я-ян, – шепчу я. – Подожди, ладно? На футбольном поле, – тараторю неожиданно решительно. – Я сейчас выйду!

– Окей, – этот сухой ответ не отражает и сотой доли тех эмоций, которые вижу у него на лице.

Отключаюсь и, задергивая шторы, отхожу от окна. Быстро одеваюсь и покидаю комнату.

– Ты куда это? – нагоняет меня выскочивший из кухни отец.

За ним, конечно же, семенят бабушка и мама.

– Свят пришел, – лгу на удивление легко, хоть сердце и сжимается. – Поговорить нужно. С глазу на глаз.

Немного стыдно становится, когда на лицах «педсовета» расцветают одобрительные улыбки. Подавляю это чувство. Незаметно мотаю головой при виде побледневшей Агусе.

– Это парень, которого я очень сильно люблю, – шепчу, надеясь, что она поймет.

Срабатывает. Сестра расслабляется и даже улыбается.

Но ярче всех, безусловно, мама. Сияет, словно новогодняя елка.

– Молодец, Ангел! Держим за вас кулачки!

Бабушка эти самые кулаки задорно демонстрирует.

Закатывая глаза, надвигаю на них шапку. Стягиваю на груди куртку. Вступаю в ботинки.

– Шарф не забудь, – накидывает шерстяной хомут мне на шею мама.

Придерживая его, выскакиваю на лестничную клетку. Сердце колотится на разрыв, пока сбегаю вниз по ступеням. С каждым шагом ускоряюсь. Несусь со всех ног, словно от этого зависит чья-то жизнь. Особенно оказавшись на улице. Задыхаясь морозным воздухом, рассекаю темноту.

Любимая кривоватая улыбка – первое, что захватываю. А после со всхлипом врезаюсь в не менее любимые наглющие, сверкающие умопомрачительным буйством глаза.

Один вдох, и я оказываюсь крепком кольце рук.

Ян наклоняется. Обдает горячим дыханием мои губы. Тянусь навстречу. Да так, как он говорит, заторчав, и застываем. Рот в рот, но невесомо. Едва задевая другу друга. Оставляя возможность глазам топить и плавить.

Внутри с трепетом оживает зверинец.

Запорхавшие в животе бабочки поднимают райских птичек в душе, пробуждают сумасшедших мурашек и освобождают из омута бесят. Кажется, я даже слышу затрещавшего хвостиком за моей грудиной змия.

Кровь ударяет в голову – заливает щеки жаром и взрывает грохотом виски.

– Я тебя закусаю, – веет теплотой с губ Нечаева.

– Кусай…

На все согласна, несмотря на то, что сердце останавливается, едва рот Яна прижимается к моему. Замирает каждая клетка. В томительном предвкушении, конечно же. Рывок, влажная спайка, и открывшиеся реакторы начинают детонировать.

Он не кусает, как обещал. Целует. Но целует так торопливо и жадно, что не следи я за этими движениями, разъединимся и потеряем контакт. Однако так получается, что я отражаю каждый выпад Яна, словно кто-то заранее нашептывает, что собираются творить его настырные губы, его безумный язык… Весь его бесстыдный рот.

Просто я сама такая же свихнувшаяся. От любви и тоски.

Обнимая Нечаева, повисаю на нем. Едва его ладони забираются под пуховик и сжимают мои ягодицы, вздрагиваю. Но не смею сопротивляться. Внизу живота тотчас жар раскручивается. Центр управления смещается. Раздает по венам кипяток и раскидывает сигналы именно этот огневорот. А когда Ян подхватывает, отрывая от земли и заставляя обвить свои бедра ногами, и вовсе вся жизнь между моих ног сосредотачивается. Все еще стыжусь этого, но уже не прихожу в ужас.

– Ах… – захлебываюсь сладострастным волнением, когда Нечаев целится в мою промежность твердым пахом.

Откидывая голову, дышу часто и отрывисто.

– Прости… С тобой я сам не свой… – глухо шепчет он, сжимая еще крепче. С