Человек из очереди. Шиллинг на свечи - Джозефина Тэй

и работала на той же фабрике, что и Крис. Часто они возвращались домой вместе. Она хорошо ладила с Крис Готобед, хотя и не одобряла ее за то, что та задирала нос. Если ты должен зарабатывать себе на хлеб, работая на фабрике, так и работай без фокусов. Не то чтобы Крис фокусничала, нет, но она так брезгливо отряхивалась и чистилась, когда заканчивала работу, будто занималась чем-то позорным. И всегда носила шляпку, что уж совсем ни к чему на фабрике. Она обожала мать, но та признавала только своего ненаглядного Герберта. Этот Герберт был паршивец, другого слова не подберешь! Скользкий, лживый, подлый, самовлюбленный тип, каких мало. Но миссис Готобед души в нем не чаяла и считала красавчиком. И он всегда притеснял Крис. Как-то Крис упросила мать разрешить ей брать уроки танцев, хотя к чему ей эти уроки, Мег ума приложить не могла: смотри, как другие скачут, глядишь, и сама научишься, а дальше — дело практики. Так вот, Герберт, как только прослышал, сразу положил этому конец. Им это не по карману, сказал он, — им все было не по карману, кроме того, чего хотелось самому Герберту, — и, кроме того, танцы — вещь легкомысленная и не может быть угодна Господу. Герберт всегда точно знал, что Господу угодно, а что нет. Он не только положил конец ее занятиям танцами, он еще умудрился выудить у Крис деньги, которые она откладывала, чтобы добавить к той сумме, что выделит мать. Он стал говорить, как эгоистично со стороны Крис копить на себя деньги, когда у матери такое слабое здоровье. И он так упорно твердил про ее слабое здоровье, что матери и вправду стало хуже и она слегла. А Герберт при этом съедал все лучшее, что Крис для нее покупала. Потом Герберт поехал с матерью на отдых в Скечнесс, потому что Крис не могла бросить работу, а это был как раз один из многочисленных периодов, когда Герберт потерял место.

Да, Мег им помогла. Конечно, она не знала, что сталось с этой семьей потом. Крис уехала из Ноттингема на следующий же день после похорон матери, но поскольку квартира была оплачена на неделю вперед, то Герберт еще несколько дней жил один. Мег запомнила это, потому что он как раз устроил у себя одно из «собраний» — он обожал устраивать такие собрания, любил сам себя слушать — и соседи пожаловались на шум: слишком громко они там распевали. Будто и без этого у них в доме мало было шума, а тут еще эти собрания! Какие собрания? Помнится, начал он с политики, но потом быстро перекинулся на религию, потому что на религиозных сборищах, как бы вы публике ни досаждали, в вас ничем кидаться не станут. Что до нее, то ей сдается, ему только дай поговорить, а про что — не важно. Лично она не припомнит человека, который так много о себе воображал бы, и при этом без всяких оснований.

Нет, она не знает, куда уехала Крис и было ли ее местопребывание известно Герберту. Зная Герберта, она думала, что скорее всего Крис уехала с ним не попрощавшись. Она и вообще никому не сказала «до свидания». Крис очень нравилась Сиднею, младшему брату Мег, он сейчас в Австралии, но Крис его никак не поощряла. Нет, у нее не было жениха, у Крис. Мег столько раз видела на экране Кристину Клей и не догадалась, что она и есть Кристина Готобед. Чудно, да? Она очень изменилась, это уж точно. Мег слышала, что там, в Голливуде, они это ловко делают. Наверное, потому и не узнала. Ну и потом, от семнадцати до тридцати — время немалое. Посмотрите, во что она сама превратилась всего за несколько лет!

И Мег с громким смехом развернулась, чтобы детектив смог обозреть ее пышные формы. Потом она угостила его крепким, только что заваренным чаем со сладким печеньем.

Детектив — это был тот самый Сангер, который участвовал в несостоявшемся аресте Тисдейла и тоже был горячим поклонником Клей, — припомнил, что даже в городе есть группы людей, чьи интересы так же специфичны и память такая же долгая, как у деревенских жителей, и в конце концов отыскал маленький домик в пригороде за рекой, где обитала с карликовым терьером и приемником мисс Станмерс. И терьера, и приемник она получила при выходе на пенсию. Сама она после тридцати лет преподавания в начальной школе на Бизли-роуд не могла бы себе позволить даже одну из этих дорогих игрушек. Памятью о школе она жила до сих пор. Кристину Готобед она помнила прекрасно. Что мистер Сангер хочет узнать о ней? Ах, не просто мистер, а детектив? Она надеется, что ничего плохого не произошло. Все это было так давно, и потом она не поддерживала никаких связей с Кристиной. Немыслимо поддерживать связи с учениками, когда их у тебя по шестьдесят в одном только классе. Но девочка была многообещающая, очень многообещающая.

Сангер спросил, известно ли ей о том, что ее многообещающая девочка стала Кристиной Клей.

— Кристина Клей! Вы имеете в виду кинозвезду? Боже мой! Боже мой!

Сангер подумал было, что ее эмоции явно наигранны, но потом заметил, что маленькие старческие глаза полны слез. Она сняла пенсне и вытерла его аккуратно сложенным носовым платочком.

— Такая знаменитость! Бедное дитя, бедное, бедное дитя!

Сангер напомнил ей, с чем в данном случае связан всеобщий интерес к Кристине. Но мисс Станмерс, казалось, не столько волновала страшная смерть взрослой Кристины, сколько ее способности, когда она была еще подростком.

— Она, знаете ли, была очень честолюбива. Потому я ее так хорошо и запомнила. Не как остальные: тем только бы поскорее распрощаться со школой и начать самим зарабатывать деньги. Единственное, что интересует детей из бедных кварталов, — это иметь наконец собственные карманные деньги и поскорее покинуть свои перенаселенные квартиры. А Кристине хотелось продолжить образование. Она даже добилась стипендии и получила право бесплатно учиться дальше. Но семья не могла ей этого позволить. Помню, она тогда пришла ко мне в слезах. Это был единственный раз, когда я видела ее плачущей. Обычно она была очень сдержанной девочкой. Я вызвала ее мать. Довольно приятная женщина, но абсолютно бесхарактерная. Я не смогла ее убедить. Слабохарактерные люди умеют быть очень упрямыми. А я не могла забыть о своей неудаче долгие годы. Я очень сочувствовала ее честолюбивым стремлениям. У меня самой они были когда-то, но я… я была вынуждена о