Царствование императора Николая II - Сергей Сергеевич Ольденбург

(12) и от съездов землевладельцев царства Польского (6) и не-земских губерний (16) – выборных членов было всего 98.

В принципе, назначенные члены Гос. совета были несменяемы; но так как их число значительно превышало 98, то ежегодно 1 января опубликовывался список тех членов Гос. совета, которые на данный год назначались государем «к присутствию» на заседаниях верхней палаты.

Как Государственная дума, так и Государственный совет имели право вносить запросы министрам о тех или иных незаконных деяниях; этим правом все Государственные думы широко пользовались. Если палата не удовлетворялась объяснениями министра, она могла, большинством двух третей голосов, постановить довести об этом до сведения государя через своего председателя.

Заседания палат (за редкими исключениями, главным образом при обсуждении военных проектов) были публичными, и отчеты о них свободно печатались во всех газетах.

Возвещенные манифестом 17 октября гражданские свободы были закреплены в законах с теми ограничениями, необходимость которых выяснилась в первые же месяцы после манифеста.

Положение печати резко изменилось. Была – сразу же после 17 октября – отменена предварительная цензура. Исчезли запреты обсуждать ту или иную тему. Арест отдельных номеров периодических изданий производился по решению присутствий по делам печати; окончательное закрытие органов печати и конфискация изданий – только на основании судебных решений. Кары за преступления по делам печати в самых серьезных случаях не превышали 1 года и 4 мес. заключения. После роспуска Второй Думы к этому, однако, прибавилось (для местностей, находившихся на чрезвычайном положении) право губернаторов налагать на газеты штрафы (до 3000 р.) и аресты (до 3 месяцев) на ответственных редакторов. Штрафы были весьма ощутительной мерой воздействия, особенно для провинциальных газет; аресты, наоборот, особого значения не имели – должности «ответственных редакторов» обычно поручались не фактическим руководителям газет, а подставным лицам.

На основании этих законов в России получили возможность выходить ежедневные газеты резко оппозиционного направления, как, например, к.-д. «Речь» и более левые – «Наша жизнь», «Товарищ», позже «День», «Правда» и т. д., и журналы всех толков, начиная с социал-демократов и большевиков. Большинство книг, считавшихся нелегальными до 1905 г. (например, Герцен, церковные писания Толстого, произведения иностранных социалистов и анархистов и т. д.), отныне свободно выпускались в свет. Преследовались, конечно, чисто агитационные революционные издания, не допускались призывы к бунту в войсках, богохульства или оскорбление величества. Но видные деятели революции 1905 г., вроде Ленина или Троцкого – даже те, которые бежали за границу, – продолжали печатать свои статьи в легально издававшихся журналах.

Свобода собраний и союзов определялась «временными правилами» 4 марта 1906 г. Общества могли образовываться свободно, без предварительного разрешения, но должны были зарегистрировать свой устав. Если в двухнедельный срок по представлении устава не было получено отказа – общество приобретало законное право существования. В таком случае для заседаний общества, хотя бы и многолюдных, уже более не требовалось никаких особых разрешений. О публичных собраниях надо было заявлять властям за три дня; и если за сутки до назначенного срока оно не было запрещено – собрание могло состояться.

Регистрацией обществ и союзов ведали особые присутствия, состоявшие как из чиновников, так и из выборных лиц[135]. То же присутствие могло закрыть общество, если оно уклонялось от целей, указанных в уставе.

На этих основаниях в России возникло огромное количество всевозможных обществ и союзов, в особенности профессиональных. Отказы в регистрации устава касались главным образом политических партий. Конечно, ни с.-д., ни с.-р. и не пытались зарегистрировать свой устав, в котором говорилось о вооруженном восстании и демократической республике. Что касается партии к.-д., то устав ее не был утвержден ввиду известных о ней фактов – в частности, выборгского восстания, – и она так и оставалась на полулегальном положении. Она имела свой журнал («Вестник партии Народной Свободы»), свои издательства, свои местные комитеты, открыто собиравшиеся; но в то же время «официально» она не признавалась; чиновникам не разрешалось в нее вступать. Тем не менее профессора, хотя они и состояли на государственной службе, всегда занимали в партии к.-д. видное положение.

В Государственной думе открыто существовали фракции социалистических парий – социал-демократов и трудовиков; если не было социал-революционеров, то лишь потому, что они сами после 3 июня бойкотировали Гос. думу.

В этих новых условиях политической жизни государь принимал гораздо менее непосредственное участие в делах, нежели раньше. Он уже более не был «своим собственным премьером»; существовал Совет министров, коллективно обсуждавший вопросы и принимавший решения. Государь зорко следил за тем, чтобы его права – которые для него были неотделимы от долга царского служения – не подвергались бы умалению в «захватном порядке» путем создания прецедентов; но в то же время он соблюдал установленный им обычный порядок законодательства и управления. Он не любил иностранных терминов «конституция» и «парламент», предпочитал выражения «обновленный, преобразованный строй», но он живо ощущал произошедшие перемены. Новый порядок вещей во многом не соответствовал его идеалам, но государь сознательно остановился на нем в долгом и мучительном искании выхода из трагических противоречий русской жизни.

Строй думской монархии, со всеми его теоретическими и практическими недостатками, был для России XX в. тою мерою свободы, которая – по выражению Бисмарка – существует для всякого государства и превышение которой быстро приводит через анархию к утрате всякой свободы.

В одном только отношении новый строй был более суровым, чем старый: смертная казнь, явившаяся ответом на массовый террор, – как ни возмущались этим старые писатели гр. Л. Н. Толстой, В. Г. Короленко, – стала в России таким же «бытовым явлением», как во Франции, Англии, Германии. П. А. Столыпин считал, что нет иного способа пресечь то кровавое хулиганство, в которое выродились остатки революционного террора[136].

3 июня было концом революции. Это вдруг почувствовали все, даже самые ярые ее сторонники. Этот закон, практически разрешавший конфликт между властью и народным представительством, не вызывал никаких протестов в народных массах.

Справа его открыто приветствовали. Союз русского народа прислал государю телеграмму, начинавшуюся словами: «Слезы умиления и радости мешают нам выразить в полной мере чувства, охватившие нас при чтении Твоего, государь, манифеста, Державным словом положившего конец существованию преступной государственной Думы…» Клуб умеренных и правых отправил государю верноподданническое приветствие.

Центральный комитет Союза 17 октября в своей резолюции заявлял: «Мы с грустью должны признать, что возвещенное манифестом 3 июня изменение избирательного закона осуществлено не тем путем, который предусмотрен основными законами, но оценку этого факта мы считаем преждевременной, а его необходимость – прискорбной». Вину за произошедшее октябристы возлагали на левые партии, мешавшие созданию нормальных условий жизни в стране.

Бывший член Второй Думы П. Б. Струве заявил в «Биржевых ведомостях»: «Основная ошибка была в том, что к.-д. не сумели отмежеваться от левых». Либеральный