Слово товарищу Сталину - Ричард Иванович Косолапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выступая на конференции, Троцкий сравнил состояние измотанных красных войск под Варшавой с состоянием «полусомнамбулы». «В прениях тов. Троцкому было указано, — заметил на это Ленин, — что если армия находилась в полусомнамбулическом или, как он потом выразился, полуусталом состоянии, то ведь центральное стратегическое командование не было или по крайней мере не должно было быть полуусталым. И ошибка, несомненно, остается… Если мы не научились после Деникина и Колчака устанавливать эту стену внутренней усталости, если состояние духа на одну треть сомнамбулическое, то мы должны сказать всякому политическому руководителю: благоволите подтвердить наши директивы и изменить. Мы это делать еще не научились, хотя два раза проделали опыт с Деникиным, Колчаком и Польшей». Ленинский анализ причин неуспеха в основном совпадал со сталинским. «Мы встретили большой национальный подъем мелких буржуазных элементов, которые по мере приближения (красных. — Р. К.) к Варшаве приходили в ужас за свое национальное существование, — говорил Владимир Ильич. — Нам не удалось прощупать действительного настроения пролетарских масс и в батрачестве, и в рядах промышленного пролетариата Польши» (Ленин В. И. Неизвестные документы 1891–1922. М., 1999. С. 389–390, 315–376).
Особо следует отметить, что в самый разгар варшавской драмы Сталин обратился в Политбюро ЦК с запиской о создании боевых резервов Республики. Непосредственно обобщая происходящее, извлекая из него живые уроки, он предлагал принять программу по этому вопросу, в том числе «меры к постановке и усилению» авто-, броне- и авиапромышленности (это в двадцатом- то году!), не утратившие смысла до конца Отечественной войны. Сталин возмущался тем, что Троцкий ответил на его предложения «отпиской», и перечислял конкретные недостатки армейской работы и способы их устранения. «ЦК должен знать и контролировать всю работу органов военного ведомства. Не исключая подготовки боевых резервов и полевых операций, — подчеркивал Сталин, — если он не хочет очутиться перед новой катастрофой» (С4. 349). «Несомненно, — острил Троцкий еще в связи с Брестом, — что главная моя забота: сделать наше поведение в вопросе о мире как можно более понятным мировому пролетариату было для Сталина второстепенным. Его интересовал «мир в одной стране», как впоследствии — «социализм в одной стране». В решающем голосовании он присоединился к Ленину» (Моя жизнь. Т. 2. С. 122). Но Троцкий проглядел самое существенное. Становление новой, трудовой и антиэксплуататорской общественной системы реально начинается не с «мирового пролетариата», который в устах этого «вождя Красной Армии» выглядит всего лишь красным словцом, а как раз с «одной страны». Этой страной в мировой истории явилась наша Родина — Россия. Вот почему Сталин делал все, чтобы органически слить природно присущую ей «всемирную отзывчивость» (Пушкин — Достоевский) с «национальной гордостью великороссов» (Ленин), не мыслил интернационализм без патриотизма. Троцкий предпочел остаться в разреженной атмосфере своих неукорененных холодных абстракций. Он так и не сумел понять, что его, как ему казалось, «серый» оппонент неизмеримо деловитее и зрелее, проникновеннее и ярче, диалектичнее и «материалистичнее» «мэтра» и как революционер.
4. Хрущевская «соломинка»
В марте 1943 года Сталин отказал Хрущеву в просьбе за сына Леонида, который, совершив второе тяжкое преступление, подлежал суду военного трибунала. По свидетельству кремлевской охраны, Хрущев в присутствии приближенных тогда заявил: «Ленин в свое время отомстил царской семье за брата, а я отомщу Сталину, пусть мертвому, за сына, покажу, где живет «кузькина мать»» (Докучаев М. С. Москва. Кремль. Охрана. М., 1995. С. 165).
Спустя три года после кончины Сталина ему, пока что лежавшему радом с Лениным в Мавзолее, как писал по поводу гибели Пушкина Алексей Кольцов, «сняли голову не большой горой, а соломинкой».
По-видимому, для этой цели академику Поспелову П. Н. было поручено подготовить к XX съезду КПСС доклад «О культе личности и его последствиях» (рукопись в архиве имеется). Однако на второй день съезда, 15 февраля 1956 года, Хрущев перепоручил эту работу Д. Т. Шепилову. «Он дал мне полный карт-бланш, — вспоминал Дмитрий Трофимович. — …При этом никаких особых материалов у меня под рукой не было, только текст Поспелова…. Шепилов писал два с половиной дня. «Рукопись отдал Хрущеву, а сам поехал на съезд. Когда он потом читал доклад, я находил в нем свои целые абзацы. Но текст кто-то перелопатил». Помимо внесения возможных диктовок лично Хрущева (он «сам никогда не писал») Шепилов допускал вмешательство хрущевских помощников Лебедева и Шуйского. Но самое примечательное состоит в том, что при этом были совершенно обойдены законные, уставные коллегиальные органы и нормы выпуска такого рода документов. «До съезда капитального обсуждения доклада не было.
Это точно. Говорили об этом — да, но возможность выйти на съезд с докладом многих просто пугала» (И примкнувший к ним Шепилов. Правда о человеке, ученом, воине, политике. М., 1998. С. 125, 126). Правду говорил мне в начале 70-х годов Д. И. Чесноков: «Он (Хрущев. — Р. К.) обманул ЦК».
При всем ошеломляющем эффекте от этого шага мало кто предвидел параметры и длительность его пагубных последствий. Возобновляемые волна за волной мазохистские антисталинские кампании (подобных не знала ни одна страна) образовали гигантскую брешь в освещении послеоктябрьской истории, в преемственном развитии марксистско-ленинского учения, в гражданском самосознании ряда поколений. Отбросив в сторону и топча «завещание» последнего самостоятельного марксиста в руководстве КПСС, Сталина, то есть его «Марксизм и вопросы языкознания» (до сих пор не расшифрован глубокий антидогматический смысл этой работы), «Экономические проблемы социализма в СССР» и речь на XIX съезде КПСС, послесталинская партийная, государственная, хозяйственная и академическая бюрократия лишила себя современного теоретического компаса. С «матерью Кузьмы» без вины заставили познакомиться трудовой народ. Голову сняли не с забальзамированного тела, а с живой партии и страны. В рост пошли однообразно-пестрые аппаратные безголовцы.
В знаменитом хрущевском докладе было три особо шокирующих момента. Первый: о разрыве Лениным отношений со Сталиным 5 марта 1923 года; второй: о планировании военных операций Отечественной по глобусу; третий: о якобы причастности Сталина к организации убийства С. М. Кирова и репрессиях 30-х годов. «Наш Никита. Сергеевич» разделывал Сталина почти по Троцкому…
Прослеживая теперь послеоктябрьские вехи жизни и деятельности Сталина, не только утратившие свой культовый глянец, но и протертые буквально до костей хрущевистами и «демократами», поневоле отмечаешь их. некую параллельность в 1917–1924 годах с «одиссеей» Троцкого. Ленин все время держит Сталина на роли критического «дублера», в определенном смысле теневой, поручая ему комиссарские, контрольные, инспекторские и снабженческие функции и не мешая прямо вмешиваться в военные
