Крест и свастика. Нацистская Германия и Православная Церковь - Михаил Шкаровский

Подобная политика вызывала несогласие даже у некоторых руководителей немецкой гражданской администрации. Например, генерал-комиссар Магуниа в «Докладе об опыте 2,5-годовой деятельности в генерал-бецирке Киев» от 31 мая 1944 г. писал: «Мне кажется ошибкой, что мы именно в религиозной сфере подражали уже использованным большевизмом методам, так как нами были запрещены религиозные занятия в школах, несмотря на то, что нам подходит любое средство, способствующее борьбе с идеологией большевизма… Порой создается впечатление, что на нашу позицию по отношению к Православной Церкви влияет точка зрения относительно политического католицизма и исповеднического фронта в рейхе»[1039]. А генерал-комиссар Кубе, выступая в апреле 1943 г. на рабочем совещании администрации генерал-бецирка Белоруссия, критиковал прежнюю, слишком жесткую оккупационную политику и предлагал сделать шаги навстречу местному населению, в оценке которого ранее в Германии очень ошибались, в то время как его положительные качества не были разрушены большевизмом; «Мы пришли в страну с общей направляющей линией — управлять этой страной и заставить эту страну служить нашей экономике для немецкой войны на Востоке… А стоило бы привлечь этот народ к активной совместной работе, освободить этот народ из сетей большевизма. Единственное позитивное, что нами было заявлено в 1941 году, это то, что мы должны снова разрешить Православную Церковь, и с тех пор данное дело уже приведено в порядок»[1040]. Кубе и сам в 1941–1942 гг. проводил жесткую политику. Так, за одного убитого немца в Белоруссии расстреливали 50–100 невинных мирных жителей, что вызывало лишь горячую ненависть к оккупантам и бурный рост партизанского движения. В 1943 г. генерал-комиссар начал задумываться об ошибочности некоторых своих акций, но вскоре был убит партизанами. После смерти Кубе прежняя практика была продолжена — в ответ на его убийство казнили 3000 жителей Минска, причем людей для этой акции хватали прямо на улицах или в оперном театре во время представления[1041].

Наиболее же активно критиковали нацистскую политику в России (как общую, так и религиозную) некоторые представители вермахта и военной администрации. Между военными инстанциями и НСДАП имелись серьезные разногласия. Политику Гитлера считали губительной для Германии представители старой аристократии и высшего военного общества. В этих кругах сохранялись симпатии к России в духе прежней политики Бисмарка. Армия в общем лучше понимала положение, хотя и была лишена возможности влиять на русскую политику Гитлера и Розенберга. В различных донесениях с мест более здравые люди старались донести до сведения верхов информацию о необходимости иного отношения к населению оккупированных восточных областей и религиозным организациям.

Уже в докладе начальника штаба 11 корпуса в ОКВ от 6 сентября 1941 г. говорилось: «Там, где в проходящей воинской части имеется священник… прежде всего немецкие поселенцы, но также и украинцы и русские, умоляют совершить обряд крещения, освятить браки и вообще провести богослужение… В этой ситуации появляется направляющая линия шефа ОКВ от 6.8.41 г., согласно которой религиозной или церковной деятельности гражданского населения не следует ни способствовать, ни препятствовать, представителям вермахта безусловно необходимо держаться в стороне от таких мероприятий населения, и священникам вермахта запрещена всякая церковная деятельность и религиозная пропаганда. Такое распоряжение невозможно объяснить гражданскому населению, и прежде всего нашим немецким поселенцам. Мы подтверждаем этим большевистские утверждения о враждебном отношении национал-социализма к религии и отказываемся от одного из сильных, в настоящее время сильнейшего, чуть ли не единственного средства воздействия на население… Поэтому я прошу, исходя из поведения немецкого народа, безопасности армии и внешнеполитических обстоятельств, подвергнуть направляющую линию перепроверке»[1042].

Докладов и донесений подобного содержания было довольно много, и не только в 1941 г., но и в 1942–1943 гг. А 22 декабря 1942 г. состоялся обмен мнениями Розенберга с руководящим составом военной администрации на Востоке, на котором, в частности, командующий в областях группы армий «Центр» генерал Шенкендорф заявил: «Урегулирование Церкви — на 100 процентов в немецких интересах, однако это не было использовано»[1043]. Находились и германские военнослужащие — глубоко верующие христиане, которые хотели понять православие и, по мере сил, совершенно бескорыстно помочь Русской Церкви. Воевавший в составе вермахта историк Ф. Хейер в 1948 г. писал: «Много лютеран из немецких солдат, вырываясь хоть на час из ужасной обстановки театра военных действий, смиренно переступали порог православных храмов и искали здесь общения с верующими православными мирянами. То, что они нашли общение в образе Иисуса Христа, то, что они восприняли в православной молитве, и поныне живет в них и продолжает оказывать влияние»[1044].

Однако направляющая линия в религиозном вопросе определялась руководством НСДАП, и мнение офицеров вермахта практически не оказывало на нее влияние. Лишь военные поражения, новая религиозная политика советского правительства и проведение выборов патриарха в Москве заставили германские ведомства внести определенные коррективы в свое отношение к Православной Церкви на оккупированных территориях СССР. В связи с проведением серии контрпропагандистских акций была допущена заметная активизация церковной жизни. Уже через месяц после встречи Сталина с православными митрополитами К. Розенфельдер писал 5 октября 1943 г. руководству оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга: «Существует опасность, что до сих пор не уступающие всем советским попыткам оказать на них влияние Балканы поддадутся новой религиозной и церковной политике Сталина… Крайне важна быстрая и широкомасштабная немецкая контракция. В настоящее время приведены в движение следующие мероприятия: Министерство занятых восточных территорий заботится о том, чтобы архиереи оккупированных восточных областей в заявлениях, воззваниях, посланиях и т. д. заняли позицию в отношении церковной политики Сталина… В Вене вскоре состоится архиерейская конференция Средне-Европейского православного митрополичьего округа, которая издаст соответствующее обращение ко всем христианам»[1045].

Интересно отметить, что РМО также готовило выпуск специальной контрпропагандистской книги «Правда о религии в России. Ответ на вышедшую в 1942 г. под таким же названием книгу Московского Патриархата». Работа над книгой началась в декабре 1943 г. и продолжалась до сентября 1944 г., причем была почти закончена. Книгу планировалось издать в Женеве в конце сентября 1944 г. тиражом 4000 экземпляров, писала ее большая группа ученых: профессора Келлер, Бруннер, Шумилин, доктор Брюшвейлер, А. Кроттет и А. Веймарн. Этому делу уделялось значительное внимание. 14 июля 1944 г. оперативный штаб рейхслейтера Розенберга писал в финансовый отдел РМО: «Рейхсминистр придает большое значение проведению данной пропагандистской акции, так как этим могла бы быть эффективно предотвращена церковно-политическая пропаганда Советского Союза в нейтральных и даже враждебных зарубежных странах». Книга объемом в 400 страниц с 253 фотографиями была почти завершена, но так и не издана. 13 сентября 1944 г. финансовый отдел указал, что финансирование акции прекращается, так как наличная валюта теперь «выделяется только для тотального ведения войны»[1046]. Незаконченная рукопись этой по-своему интересной книги сохранилась в Бундесархиве Берлина[1047].

РМО совместно с РСХА допустило и даже способствовало проведению в первой половине 1944 г. целой серии конференций украинских, белорусских и прибалтийских православных архиереев. Однако все предложения, исходившие, в частности, от политического отдела рейхскомиссариата «Остланд» о создании единой Церкви на оккупированных территориях СССР в качестве противовеса Московской Патриархии или хотя бы о проведении общей конференции всех православных архиереев в Берлине были категорически отвергнуты[1048].

Действия нацистов перед отступлением из оккупированных областей — массовое сжигание и разграбление храмов, вплоть до снятия колоколов, депортация и убийства священнослужителей говорили об их враждебности православию. Свидетельств намеренного разрушения ими церквей очень много. Например, в рапорте благочинного Ленинградской епархии протоиерея Н. Ломакина от 1 сентября 1943 г. говорилось о трагедии, случившейся в Старом Петергофе: «Свои обстрелы и разрушения храмов фашисты обставили так, что вместе с храмами погибли молившиеся в них (преимущественно старики, женщины и дети), искавшие под сводами храмов убежища и спасения от обстрелов и бомбежек. Под сводами Троицкой церкви и в самой церкви собралось свыше 2000 человек, из них не менее 100 детей. В подвале Лазаревской церкви и на кладбище (в склепах) укрывалось до 2000 человек. В убежище Серафимовской церкви было до 1000 человек. Эти цифры примерно определяют число жертв, погибших под развалинами храмов»[1049]. Только в Ленинградской области нацисты уничтожили 44 храма, в Московской — около 50 и т. д.