Постчеловек: глоссарий - Рози Брайдотти

которое нашло «конкретную, адекватную историческую форму (формы)», соответствующую потребностям и вызовам нашей эпохи. Являясь сплавом межвидовых/трансматериальных социальных отношений, экологической интеграции и политической экономики, постчеловеческое общее активирует силы аффекта, индуцируемые процессом радикального производства концептов. Благодаря этому обновляющемуся источнику энергии сила и витальность постчеловеческих концепций общего позволят приумножить имманентные и воплощенные формы преобразующих практик и субъективностей. В этом смысле многие существующие общности уже можно рассматривать как выражение грядущей постчеловеческой политики, той, что продолжит внедрять новые постчеловеческие коллективные формы взаимоотношений, субъективности и политической практики (Dyer-Witheford, 2006). Эти характеристики перекликаются с концептом феминистки Брайдотти о «становлении постчеловеком», которое является:

«…процессом переопределения чувства принадлежности к миру и связи с ним, с конкретным пространством: городским, социальным, психическим, экологическим, планетарным – каким бы оно ни было. Это становление отражает принадлежность ко множеству экологий, трансформирует координаты чувств и ощущений, чтобы признать коллективную природу и открытость внешнему того, что мы все еще называем “я”».

Braidotti, 2013: 193; Брайдотти, 2021: 370

Объединяющим как для постгуманизма, так и для концепта общего является влечение к более этичному модусу бытия-в-общем, признающего и утверждающего взаимосвязанные, трансверсальные отношения всякой живой материи. Именно радикально трансверсальный и материалистический характер и того и другого отражает преобразовательные возможности постчеловеческой политики, адекватной вызовам антропоцена.

См. также: Феминистская постгуманитаристика; Еда; Occupy (по Делёзу); Политический аффект; Права постчеловека (микрополитика); Безгосударственное состояние; Выживание; Организация в капитализме платформ; Равноправные (одноранговые, пиринговые) экономики.

Линдси Грейс Вебер

(Перевод Анны Слащевой)

Общество метаданных

Общество метаданных – это название технополитической формы, которая возникает вместе с сетевым обществом и внутри него (Castells, 1996) благодаря росту корпоративных и государственных центров обработки данных с конца 1990-х годов. Центры обработки данных аккумулируют большие данные – например, огромные массивы информации о климате в мире, фондовых рынках, цепочках поставок товаров, телефонных разговорах и социальных сетях миллиардов людей. Создание этих больших массивов данных в качестве основного источника когнитивного капитала и политической власти знаменует собой рождение общества метаданных, будучи именно метаанализом данных – отображением и интерпретацией их паттернов и трендов, а также прогнозированием их тенденций, а не их грубым накоплением, – что делает массивы данных значимыми и ценными. Если сетевое общество представляло собой «пространство потоков» (Castell, 1996), основанное на горизонтальном обмене электронной информацией, то центры обработки данных воплощают вертикальное накопление информации об информации, то есть метаданных. «Метаданные представляют собой переход к иному, многомерному, масштабу информации: они раскрывают коллективную и политическую природу, присущую всякой информации» (Pasquinelli, 2015b). Метаданные описывают также абстрактные координаты нового постчеловеческого состояния, представляющего собой матрицу дивидуумов, составляющих суперъект в обществе контроля (Deleuze, 1992b; Делёз, 2004).

История

Топологический исток гегемонии центров обработки данных может быть обнаружен в специфических бифуркациях сетевого общества, когда определенные его узлы начали записывать, отображать или отслеживать всю информацию, передаваемую через сеть. Как только в 1990-х годах Всемирная паутина стала популярным средством передачи информации, возникла проблема ее картографии. Самое умное решение для навигации по WWW поступило от алгоритма Google PageRank.

Первый центр обработки данных, созданный Google в 1998 году (известный как «Клетка»), можно считать вехой в рождении общества метаданных, поскольку это был первый дата-центр, который начал картографировать интернет в глобальном масштабе с помощью векторов ранжирования. В 2013 году Эдвард Сноуден раскрыл газете The Guardian масштабную программу тайной слежки АНБ PRISM (Greenwald, MacAskill, 2013), инициировав большую дискуссию о надзоре за метаданными (Cole, 2014). Таким образом, период с 1998 по 2013 год можно условно определить как консолидацию технополитической формы общества метаданных.

Генеалогия

Как символическая форма информационного общества база данных также является новой формой архива власти (однако этот аспект не очевиден в эссе Мановича от 1999 года «База данных как символическая форма»). Политическое пространство данных возникает как продолжение прежних институтов знания и власти, хотя теперь оно подчиняется сложным и строгим правилам информационных наук и математики. «Ландшафты данных» (datascapes) зародились в реестрах древних архивов в виде простых квадратных матриц: горизонтальных линий с именем человека и вертикальных линий, нарезающих и упорядочивающих политические данные: возраст, пол, класс, болезни, преступления и т. п. Матрицы регистра расширили свои территории за счет бюрократии модерного государства (Desrosieres, 2002). Например, перепись населения США в 1890 году стала возможной благодаря введению перфокарт Tabulating Machine Company (которая в 1924 году изменила свое название на International Business Machines, или IBM). Перепись 1890 года уже показала, как информационные технологии способствуют процессам сегментации и расиализации американского общества. После Второй мировой войны столкновение статистики с первыми ЭВМ породило базу данных как политическую форму.

База данных математически отображает структуры власти, которые Фуко зафиксировал институционально. Сегодня, например, категория «асоциальное поведение» вычисляется алгоритмом в режиме реального времени: больше нет необходимости в стабильной таксономии, кодифицированной дисциплинами психологии или криминологии. Если Фуко XX века мог говорить на том же языке, что и институциональный архив, то Фуко XXI века потребовалась бы значительная техническая подготовка, чтобы получить доступ к цифровому архиву. В соответствии с таким эпистемологическим разделением Манович справедливо выделяет три «класса данных»:

«Взрывной рост данных и появление вычислительного анализа данных в качестве ключевого научного и экономического подхода в современных обществах создают новые виды разделений. В частности, люди и организации делятся на три категории: тех, кто создает данные (как сознательно, так и оставляя цифровые следы), тех, у кого есть средства для их сбора, и тех, у кого есть опыт их анализа».

Manovich, 2012

Интересно, что первоначальное видение киберпространства Уильямом Гибсоном также было связано с «бесконечным ландшафтом данных», а не с реалистичными пространствами виртуальной реальности или гипертекстовыми сетями: «Графическое представление данных, хранящихся в памяти каждого компьютера, включенного в общечеловеческую сеть. Невообразимая сложность. Световые лучи в псевдопространстве мозга, кластеры и созвездия данных. Подобно городским огням, отступающим…» (Gibson, 1984; Гибсон, 2015). Интуиция Гибсона о киберпространстве уже касалась проблемы метанавигации в огромных океанах данных.

Делёз зафиксировал аналогичный сдвиг, то есть от дисциплинарного общества Фуко, основанного на производстве индивида, к обществу контроля, чья власть будет основана на «банках данных» и модуляции потоков коммуникации.

«Мы определенно движемся к обществам «контроля», которые больше не являются дисциплинарными в точном смысле слова. Фуко часто считают теоретиком дисциплинарных обществ и их основной технологии, заточения (не только в больницах и тюрьмах, но и в школах, на фабриках и в казармах). Но на самом деле он был одним из первых, кто сказал, что мы уходим от дисциплинарных обществ, мы