G.O.G.R. - Анна Белкина

— Ну, что, Копчёный, понравилось? Нет? Ну, тогда колись, кто ещё с тобой брал кассу?!

Со всех сторон летели смешки, кто-то аплодировал, восхищаясь артистичностью бомжика, а у самого уха Серёгина раздался изумлённый шёпот:

— Слу-ушайте… Когда я в Ворошиловском работал — у нас Кораблинский точно так же допрашивал воров… — Это Сидоров пробился мимо собравшихся зевак в камеру Грибка и стоял теперь у Петра Ивановича за спиной.

— Кораблинский?? — обернулся Серёгин.

— Ага, — кивнул Сидоров, наблюдая за Грибком с видимым интересом и с долей некого мистического ужаса. — Он иногда пользовался «слоником», когда воры не хотели колоться. Только у Кораблинского был не Копчёный, а Солёный… Копчёный был у братьев Вайнеров. А Кораблинский любил читать братьев Вайнеров…

— Подожди, Саня, — шёпотом перебил Серёгин. — Кораблинский же погиб…

— Так вот, и я об этом, — пробормотал Сидоров. — Но Эдуард Всеволодович допрашивал Солёного именно так. Я сам присутствовал на этом допросе. Он «слоника» сдёрнул, а Солёный ему в лицо плюнул, а Кораблинский за это заехал Солёному под дых…

Серёгин видел, как Грибок действует точно по рассказанному Сидоровым «сценарию» — сначала отпрянул назад от виртуального стула, а потом — с разъярённым видом подскочил и с размаху залепил кулак куда-то в макрокосм. Неужели, этот перемазанный фукарцином, полудикий маргинальный элемент — действительно «реинкорнация» погибшего майора Кораблинского??

— Ну а лицом он на Кораблинского похож? — осведомился Пётр Иванович у Сидорова, который видел настоящего Кораблинского собственными глазами.

— Ну, — протянул Сидоров, вглядываясь в спившееся и покрытое малиновыми пятнами фукарцина лицо «камлающего» бомжика. — Если бы Эдуард Всеволодович полгода пил горькую и не просыхал ни дня, то, наверное, сделался бы похожим на Грибка.

— Зови Садальскую, — распорядился Серёгин. — Пускай расколдовывает!

— Есть! — согласился Сидоров и принялся пропихиваться к выходу, чтобы разыскать киевскую «колдунью».

Маргарита Садальская под надзором Муравьёва пыталась снять наваждение с Борисюка и Соколова. У неё получалось не совсем то, что нужно: Соколов бешено ржал, словно дикий, необъезженный мустанг, а Борисюк калякал карикатуру за карикатурой, изображая Садальскую то в ступе и с метлой, то в обличии некоей готичной вампирши. Маргарита Садальская кипела, и с её макушки поднимались клубы пара, а Муравьёв вновь сидел над девственно чистым протоколом и пытался подавить смешки и усмешки.

Сидоров поглазел немного на происходящую в кабинете гипнотизёра картину и осторожно сказал:

— Маргарита Модестовна, вас Серёгин вызывает в изолятор.

Садальская встрепенулась, фыркнула и хотела выйти из кабинета. Она собралась идти с Сидоровым в изолятор, но Муравьёв вовремя спохватился и сказал:

— А они? — и кивнул в сторону невменяемых Борисюка и Соколова.

Соколов, не умолкая, ржал, а перед Борисюком уже скопилась целая кипа немыслимых карикатур на Маргариту Садальскую.

— Вот ещё… Чёрт! — буркнула Садальская, уже безо всякого стеснения плюясь «чертями». — Проснись! — выкрикнула она сразу обоим, и они, покинув состояние Бодхисаттвы, вернулись в свои не просветлённые и неказистые тела. Хорошо, что они не помнят ничего, что делали под гипнозом, а то бы заработали какой-нибудь «комплекс».

Грибок продолжал «камлание» — он уже почти что, целый час «камлал». Бомжик превратился в некоего «злого следака» и всё допрашивал, допрашивал каких-то невидимых бандитов, иллюзорных потерпевших и паранормальных свидетелей. Копчёный уже был отправлен в гипотетическую камеру, его место на воображаемом стуле занял некий Марат. Серёгин навострил уши: Маратом звали пропавшего охранника убитого «авторитета» Рыжего, дело которого и расследовал настоящий Эдуард Кораблинский!

— Ну что, Марат, будешь отпираться? — осведомился у Мироздания разозлённый молчанием потустороннего Марата Грибок и замер напротив пустоты. — Ты же знаешь, кто замочил твоего шефа. Ведь это был ты, Марат, и твой напарник так сказал!

Если верить Грибку, то выходит, что напарник обвинил пропавшего Марата в убийстве и сказал об этом Кораблинскому… А вот Серёгину этот напарник говорил совсем другое.

— Какая ещё «Волга»?! — взрычал между тем Грибок, замахнувшись сжатым кулаком.

И тут пришла Маргарита Садальская. Окинув взглядом специалиста «камлающего» Грибка, она сначала сморщилась — да, он ей не понравился — а потом сказала:

— Типичный случай навязчивых галлюцинаций… Наркоман?

— Нет, — возразил Пётр Иванович и объяснил Садальской, в чём дело.

Услышав всё о Грибке, Маргарита Садальская чуть приуныла: а вдруг и он превратится в домашний скот, подмачивая её репутацию?! Тем временем «камлание» Грибка подошло к концу. Бомжик потерял из виду «призрак» Марата, бросил на собравшихся вокруг себя «зрителей» отупевший диковатый взгляд и, буркнув:

— У, поначапали! — сел на полу и принялся гнусить свою любимую чатланскую песню:

— Ку-у! Ку-у! Ку-у! Ку-у! Ы-ы-ы!

Зеваки стали расходиться: теперь Грибок стал неинтересным. Вскоре в его камере остались только Серёгин, Сидоров, и Маргарита Садальская.

— Мне нужно, чтобы он улёгся вон туда! — сказала Маргарита Садальская и показала пальцем на нары в углу камеры. Да, она смотрит на Грибка с явным брезгливым отвращением — хоть бы не отказалась…

Сидоров толкнул поющего бомжика и приказал ему:

— Лезь на нары!

— Ы! — огрызнулся Грибок. — Мне и тут хипово!

— Лезь, лезь! — подпихнул его Сидоров носком ботинка. — А то выкинем назад, на помойку, и будешь там опять ловить своих мутантов!

— У, не хочу, меня Куздря бьёт! — завыл Грибок и на четвереньках пополз в угол камеры к нарам. — Чуть грызло не разнесла! А я ей тоже в рожу залепил, а потом камень взял, чтобы грызло ей припечь, а она меня как повалит, и давай утюжить булками… Всю печёнку отходила!

— Давай, давай, лезь молча! — подогнал его Сидоров.

Грибок залез на нары, а Маргарита Садальская, посмотрев на Серёгина, мол, спрашивая: «Не заразный?», медленно двинулась к ворочающемуся Грибку.

— Ему уже вылечили педикулёз, — сказал Садальской Пётр Иванович.

Маргарита Садальская молча проглотила слова Петра Ивановича и приблизилась к Грибку. Серёгин и Сидоров видели, как она достала из кармана пиджака маятник в виде гайки, привязанной на верёвочку, и, качая им перед носом Грибка, вводит его в транс. Решив, что Грибок «дошёл до кондиции» и готов к «парапсихологическому считыванию памяти», Садальская снова сморщилась и сказала:

— Всё, можете допрашивать.

Грибок спал с открытыми глазами. Серёгин и Сидоров подошли к нему поближе. Сидоров всмотрелся в его лицо. Теперь, когда бомжик «спал», не корчил гримас, не пел и не «камлал», он сделался до нельзя похожим на погибшего Эдуарда Кораблинского! Да, это он, только лысый!

— Как вас зовут? — спросил Серёгин у Грибка — Кораблинского.

Грибок дёрнул головой, пару раз хрюкнул по-свиному, из-за чего Садальская впихнула в рот таблетку валидола, а потом разинул рот и произнёс:

— Гриб… — он замолчал, снова хрюкнул, а затем выдал: — Я — Эдуард Всеволодович Кораблинский, мне 37 лет, родился в городе Докучаевске Донецкой области 12 января 1972 года…

— Вот это — да! — выдохнул Серёгин, услышав откровение Грибка. — Кажется… Где вы были в течение последнего года? — обратился он к Грибку — Кораблинскому.

— Ездил в Верхние Лягуши… — рассказывала освобождённая от «дьявольского» наваждения память Кораблинского. — В багажнике… автомобиля… Меня похитили… люди…

— Какие люди? — Серёгин подсунул Кораблинскому под руку ручку и клочок тетрадного листка. — Нарисуйте хотя бы одного.

Кораблинский схватил ручку, начал что-то малевать. А, намалевав, бросил ручку под нары. Серёгин выхватил получившийся рисунок, словно спасительную соломинку, и увидел, что «воскресший» Кораблинский выполнил техничный и качественный портрет… свиньи. Видимо, выборочный гипноз ещё не до конца выветрился из его головы, и Кораблинский не мог пока изобразить похитителя.

— Нельзя его больше в камере держать, — заключил Пётр Иванович. — Нужно отправить к Давыдовичу на излечение… Только чтобы не украли…

Глава 126. Таинственное посещение

Пётр Иванович вызвал в райотдел Эвелину Кораблинскую. Найти её оказалось нелегко: после того, как Крекер с Додиком похитили её дочку, Кораблинская перебралась к своим родителям и запряталась у них, не отвечая на звонки. Сама Эвелина на связь так и не вышла. А Серёгин потратил почти что, целый час на то, чтобы убедить её престарелого и недоверчивого отца в том, что он не бандит «из шайки Рыжего», а следователь из Калининского РОВД.