Язычник - Александр Мазин

Сходство Владимира со Святославом мешало сосредоточиться. Святослава Артём боготворил. Лучшего воина русь не знала…

Но Владимир – не Святослав…

«Я смогу его побить!»

И что тогда станет с Киевом, с русью, если он убьет последнего из сыновей Святослава? Кто обуздает пришедших с Владимиром викингов? Кто смирит многочисленных врагов руси, если он убьет Владимира? Кто? Свей Дагмар? Или ярл Сигурд?

Владимир смотрел в глаза Артёма спокойно и бесстрастно. Без гнева, терпеливо. Ждал, когда Артём начнет…

«Он пощадил моего брата, – вспомнилось ни к месту. – И меня…»

И будто смертная тяжесть легла на плечи Артёма, согнула его…

…Обнаженные клинки, крест-накрест, легли у ног Владимира. Артём распрямился. Взгляды их встретились.

В синих глазах Владимира не было презрения к тому, кто отказался от поединка. Только спокойная уверенность в собственной правоте.

Князь тоже наклонился, надел шелом, накинул на плечи плащ, расправил плечи и молвил буднично, негромко, но так, что было его слышно каждому:

– По праву, данному мне первородством и наследием отца моего Святослава Игоревича, я беру киевский стол и власть над моей отчиной. Кто из вас желает мне присягнуть – рад буду каждому. Кто не желает – удерживать не стану.

Хорошо сказал. Так, что нельзя было и усомниться в его власти.

И все же Артём по праву воеводы должен был задать тот единственный вопрос, который сейчас был на языке у каждого.

И задал:

– А что же брат твой Ярополк? Что – он?

Владимир глядел на Артёма несколько долгих мгновений… И наконец произнес:

– Мой брат Ярополк мертв. Не от моей руки, но по моему попущению.

И сразу вскинул руку вверх, упреждая нарастающий ропот:

– Не я первым пролил братскую кровь! – крикнул он. – По нашей варяжской Правде я вправе спросить за нее! И я спросил. И если кто сочтет, что не по Правде, а по произволу сажусь на киевский стол, то пусть скажет о том! А я – отвечу!

– Теперь никто не станет с ним биться, – сказал ярл Дагмар, немного понимавший по-словенски, своему старшему кормчему Олле. – Этот воевода сослужил ему хорошую службу. Интересно, сколько Добрыня заплатил его отцу?

Никто не принял вызов.

Дружина растерянно молчала.

Владимир неторопливо вернул мечи в ножны. Наклонился, поднял клинки Артёма и вручил их хозяину.

– Благодарю и принимаю! – произнес он в полный голос. – Служи, воевода, мне так же верно и доблестно, как служил отцу моему и брату! – И вполголоса, так что слышал только Артём: – Я этого не забуду, Артём Серегеевич. Никогда.

Дальше все было просто.

Большая часть дружины присягнула Владимиру вслед за воеводой тут же, во дворе терема. Немногие (среди них был и Варяжко) служить губителю Ярополка не пожелали. Их никто не стал удерживать. В тот же день они покинули город. На вече, которое собирали вместе Добрыня и Волчий Хвост (за последним спешно отправили гонца), явных недоброжелателей нового князя не было. Прошло все гладко.

Владимир, в той же белой рубахе (знак доверия), с непокрытой головой, дивно похожий на отца, ратовал за старых богов и Древнюю Правду – и народ его принял. Даже христиане. Потому что ошую от Владимира стоял христианин воевода Артём. И вечером на пиру Артём тоже сидел от Владимира по левую руку. Выше дядьки его, воеводы Добрыни, который, впрочем, не обижался чужому почету, а, напротив, всячески выказывал Артёму свое расположение.

Зато Артёму совсем не понравилось, что одесную от князя сидел боярин Блуд.

Не нравилось это не одному Артёму. Кривили рожи и приглашенные к княжьему столу нурманы: Дагмар, Сигурд, Торкель. Один лишь юный Олав Трюггвисон сиял. Владимир сделал ему воистину княжеский подарок: три больших драккара.

По другую сторону княжеского стола, напротив викингов и Владимировых гридней, разместились лучшие люди Горы. Купцы и бояре, пришлые и коренные. Особняком – старшина ромейского подворья. Этот всех затмил богатством подарков.

Боярин Серегей расположился напротив Добрыни. Однако они почти не разговаривали. Все было проговорено до пира. Сергей тоже получил подарок: изрядные налоговые льготы на севере. И очень полезные контакты в Упсале. Взамен – обещание поддержать молодого Олава. Обещание было дано с легкостью: мальчишка Сергею понравился.

Славка с Антифом сидели пониже. С той частью киевской дружины, что присягнула Владимиру первой: то есть – сегодня утром, на подворье Детинца. Славка мог бы сесть и за княжий стол – рядом с отцом, но решил не бросать друга.

– Мамка опять хочет уехать из Киева, – чтобы быть услышанным, Антифу пришлось повысить голос. – Говорит: христиан скоро резать начнут.

– Да ну, глупости! – отмахнулся Славка. – Владимир уже сколько времени в городе и пока никого не обидел. Брат мой, вишь, рядом с ним сидит, да и мы с тобой тоже не под небом кушаем, а в княжьей палате.

– Мамка сказала: за стеной, со стороны Подольских ворот, идолов ставят.

– Ну и что? Как веровали, так и будем веровать. А честно сказать: я бы в Перуновых Игрищах поучаствовал. Ужели Христу обидно станет, если я с лучшими гриднями воинский танец исполню?

Антиф глянул на друга с испугом:

– Что ты говоришь! Это же бесовство!

– Да ладно! – Славка потянулся к кубку. – Не переживай. Все равно ведь не буду. Мне матушка за такое голову открутит.

Антиф с сомнением поглядел на друга. Сомнение касалось не того, что Сладислава Радовна способна своими маленькими ручками свернуть турью шею сына, а Славкиных греховных речей. Что это за вера такая, если на одной только материнской воле держится? Что до беспечности Славкиной – она Антифу была понятна. Славке уж точно ничто не угрожает. А вот другим христианам, маленьким людям…

Славка будто угадал его мысли: обнял друга левой рукой, правой поднял кубок:

– Здрав будь, Антифе! И не бойся ничего! Ты – дружинник княжий. Кто тебя тронет? А уж если тронет, так мы его… – Славка залпом выпил вино и смял в кулаке серебряный кубок. – Вот так!

Сидевший напротив Славки нурман из Сигурдовых воев тоже сплющил кубок, захохотал, ухватил кувшин и стал пить прямо из горлышка.

Славка поглядел на него с удовольствием и сказал по-нурмански, громко, так, чтобы на той стороне стола услышали:

– После хорошего пира хорошо бы силушку потешить!

Нурманы оживились.

– Эй, рус! Я бы тебя заломал! – азартно заявил нурман, попортивший кубок…

…И получил затрещину от старшего – десятника Хюрнинга. Перед пиром ярл Сигурд строго-настрого предупредил: конунг Вальдамар приказал – чтобы никаких безобразий. Кто устроит драку – не получит вознаграждения за службу.