Пуритане - Вальтер Скотт

Говоря это, он направился к дому. Все свидетельствовало о том, что в нем были люди: из трубы валил густой дым, у дверей виднелись свежие следы подков. В доме слышались голоса. Но все окна нижнего этажа были закрыты ставнями, и, когда наши путники постучали в дверь, им никто не ответил. После тщетных просьб впустить их они направились в конюшню или, точнее, сарай с намерением, поставив там лошадей, снова попытаться проникнуть в дом. В сарае они нашли десять — двенадцать лошадей. Измученный вид, рваная сбруя и изрядно потрепанные седла военного образца — все это свидетельствовало о том, что владельцы их — так же спасшиеся бегством повстанцы, как и вновь прибывшие.

— Эта встреча к добру, — сказал Кадди, — у них куча мяса, дело ясное, потому что вот свежая шкура, что была на быке с полчаса назад, она еще теплая.

Ободренные всем этим, они вернулись к дому и, объяснив, что они такие же ковенантеры, как и те, кто заперся внутри, стали требовать, чтобы им отворили дверь.

— Кто бы вы ни были, — послышался наконец из окна после упорного молчания чей-то грубый, брюзгливый голос, — не мешайте тем, кто скорбит об опустошении и пленении их отчизны, кто занят исследованием причин гнева Господня и вероотступничества, дабы убрать с пути нашего камни преткновения, о которые мы споткнулись.

— Это дикие виги с запада, — прошептал на ухо Мортону Кадди, — узнаю их язык. Дьявол меня возьми, если я хочу встретиться с ними.

Однако Мортон продолжал настойчиво требовать, чтобы им отворили, и, так как его уговоры не действовали, он открыл одно из окон и, толкнув легко подавшиеся створки ставен, перешагнул через него в просторную кухню, откуда раздавался услышанный им голос.

За ним последовал Кадди, пробурчавший сквозь зубы, когда просовывал в окно голову, что здесь, по крайней мере, нет, кажется, на огне горячей похлебки. Господин и слуга оказались в обществе десятка вооруженных людей, сидевших возле огня, на котором готовился ужин, и погруженных, видимо, в благочестивые размышления.

Среди угрюмых и мрачных лиц, освещенных бликами пламени, Мортон без труда узнал некоторых из тех самых фанатиков, которые неизменно противодействовали всем сколько-нибудь умеренным мероприятиям, и вместе с ними их знаменитого пастыря, неистового Эфраима Мак-Брайера, и сумасшедшего Аввакума Многогневного. Камеронцы не двинулись с места и ни словом, ни жестом не приветствовали своих товарищей по несчастью; они внимательно слушали тихое и мерное бормотанье Мак-Брайера, молившегося о том, чтобы Господь всемогущий отвел свою руку от избранного народа и не погубил его в день гнева своего. Они знали о присутствии среди них насильно вломившихся посторонних, об этом можно было судить по угрюмым и негодующим взглядам, которые они иногда исподлобья на них бросали.

Поняв, в какую недружественную компанию он опрометчиво вторгся, Мортон начал подумывать об отступлении, но, оглянувшись, не без тревоги заметил, что у окна, через которое он проник в эту комнату, стоят два дюжих, вооруженных до зубов камеронца. Один из этих не предвещавших ничего доброго часовых шепнул на ухо Кадди:

— Сын бесценной женщины, благословенной Моз Хедриг, не соединяй дольше судьбы своей с судьбой этого исчадия гибели и предательства, иди своей дорогой и поторапливайся, ибо ангел мщения уже за твоею спиной.

При этом он показал на окно, через которое Кадди, не раздумывая, и выпрыгнул, так как полученное им дружеское предупреждение ясно указывало на угрожающую опасность.

«Уж эти мне окна! Не везет мне с ними, и все! — была его первая мысль; второй была мысль о вероятной участи его господина: — Они прикончат его, эти злодеи, и еще будут думать, что сделали доброе дело! Поскачу-ка я назад, в Гамильтон, да погляжу, нет ли кого из наших, чтобы выручить его в трудный час».

Мысленно произнеся эти слова, Кадди поторопился в конюшню и, выбрав лучшую лошадь вместо своего загнанного коня, помчался в задуманном направлении.

Топот его лошади на короткое время нарушил благочестивую сосредоточенность камеронцев. Едва он замер вдали, как Мак-Брайер кончил молиться. Камеронцы, слушавшие его со склоненными головами и опустив глаза, теперь подняли их и устремили на Мортона хмурые взгляды.

— Вы как-то странно смотрите на меня, господа, — сказал он, обращаясь к присутствующим. — Решительно не понимаю, чем это вызвано.

— Стыдись! Стыдись! — вскричал Многогневный, вскакивая со своего места. — Слово, которое ты отринул, станет скалою, что раздавит тебя. Копье, которое ты жаждал сломать, пронзит твое тело. Мы молились, мы взывали к Господу, мы просили его указать нам жертву, чтобы искупить грехи нашей паствы, и вдруг тот, в ком и начало и корень зла, предан Господом в наши руки. Как тать, проник он в окно; он — баран, пойманный в чаще, чья кровь станет жертвенным возлиянием, чтобы отвратить кару от церкви, и самое место это будет впредь называться Иегова-Ире, ибо Господь предусмотрел здесь заклание. Восстаньте же, вяжите вервием жертву, ведите к рогам жертвенника!

Камеронцы поднялись; Мортон горько пожалел о своей торопливости, приведшей его в их общество. При нем была только шпага, его пистолеты остались в карманах седла, и, так как виги располагали огнестрельным оружием, вооруженное сопротивление едва ли могло его спасти. Но вмешательство Мак-Брайера отсрочило его смерть.

— Погодите, не торопитесь, братья мои, не обрушивайте слишком поспешно мечи, дабы кровь невинного не раздавила нас своей тяжестью. Итак, — сказал он, обращаясь к Мортону, — мы сначала поговорим с тобой, мы установим твою виновность и лишь потом отметим за дело, которому ты изменил. Разве на всех собраниях нашего войска, — продолжал он, — ты не боролся, твердый, как кремень, с истиною?

— Боролся, боролся, — раздались глухие голоса вигов.

— Он всегда настаивал на мире с язычниками, — сказал один.

— И стоял горою за черное и страшное зло индульгенции, — добавил второй.

— И собирался предать наше войско в руки Монмута! — крикнул третий. — И он первый оставил честного и мужественного Берли, когда тот грудью защищал мост. Я видел его на равнине верхом на коне, которого он искровянил шпорами, гораздо раньше, чем прекратилась перестрелка у моста.

— Господа, — сказал Мортон, — если вы хотите одолеть меня криками и отнять мою жизнь, не дав мне ответить, то это, по всей вероятности, в вашей власти. Но, совершив это убийство, вы согрешите и пред Богом и пред людьми.

— Говорю вам, выслушайте этого юношу, — сказал Мак-Брайер. — Небо свидетель, что скорбели о нем душою, жаждали, чтобы он увидел свет истины, чтобы отдал свои дарования на защиту ее. Но он ослеплен своими суетными и бренными знаниями и презрел свет, сиявший пред ним.