Шаги по земле - Любовь Овсянникова

Как бывает только в молодости, отношение сестер к санитарке быстро переросло в доверительное, а затем и в дружбу. Стюра и Зоя, видя одиночество новой подружки, познакомили ее со своим старшим братом Семеном — инвалидом, не призванным на войну. Знакомство было недвусмысленно направлено на женитьбу брата и на то, чтобы заодно отблагодарить девушку из госпиталя — Ульяну (Олю) — за оказываемые услуги. Вскоре эта затея принесла плоды — моя будущая свекровь забеременела от ухажера и с проклятиями была изгнана из приютившего ее дома. Ей также отказали в покровительстве, и она попутно потеряла работу. Семену Ивановичу стоило больших трудов устроить ее нянечкой в эвакуированный детдом. Когда беременность подходила к естественному итогу, молодые поженились.

Помню рассказ свекрови об этом времени: «Беременность протекала тяжело, я страдала токсикозом. Еды не хватало, приходилось нажимать на манку, которой кормили сирот. Меня от нее мутило и выворачивало наизнанку возле каждого столба».

Другого отношения к медицине Ульяна Яковлевна никогда не имела. После освобождения Днепропетровска она вернулась сюда уже со своей семьей, но устраиваться на работу не спешила. Муж занимал высокое положение и получал достаточные деньги для безбедного житья. Когда же с ним случилась беда и его надолго вырвали из ее жизни, она работала транспортировщиком обувной фабрики — самой простой подсобной рабочей. Был бы у нее хоть какой-то диплом, то уж она бы воспользовалась им, тем более что в конце концов восстановила хорошие отношения с бывшим покровителем, все так же подвизающемся в медицине, и даже ходила к ним в гости, о чем помнит и Юра, мой муж. Так что в медицине работать она даже не помышляла.

Отец Юры, Семен Иванович, родился и вырос на Южном Урале, точнее, в одном из сел Кустанайской области. Родная его фамилия была Рыков. Овсянников — это фамилия отчима.

В отрочестве Семен Иванович получил травму левого колена, спустя несколько лет это привело к операции, в результате которой сустав потерял подвижность. Естественно, на фронт он призван не был, да и профессию избрал «инвалидскую» — счетовода. На момент женитьбы жил в Магнитогорске и работал бухгалтером в одном из ОРСов, где отоварились продовольственные карточки.

— На свиданиях он меня угощал подушечками, обвалянными в сахаре, такими карамельками без фантиков, вынимая их прямо из кармана, — рассказывала свекровь.

По приезде в Днепропетровск, на родину жены, работал в ОРСе Южмаша. Но потом окончил Одесский финансовый институт и по рекомендации Обкома партии был переведен на должность главного бухгалтера обувной фабрики.

Годы 1955–1965, когда мой муж учился в школе, Семен Иванович провел в заключении, как осужденный за растрату. Несмотря на вердикт суда о запрете занимать руководящие должности, связанные с материальной ответственностью, по освобождении был сразу же назначен главным бухгалтером завода металлоконструкций им. Бабушкина. Это обстоятельство наводит на мысль, что Семен Иванович сидел не свой срок, а что называется повторил судьбу Фунта, зицпредседателя из «Золотого теленка». В подтверждение этой версии мой муж рассказывает такое: когда посадили отца, в их ведомственную квартиру пытались подселить одинокого мужчину. Но отец из заключения написал на фабрику письмо с требованием убрать мужчину из квартиры одинокой женщины. В противном случае, писалось дальше, он скажет правду о деле, по которому осужден, и они поменяются местами. И подселения не произошло, семью заключенного оставили в покое.

Тем не менее до конца своих дней Семен Иванович погашал убыток, вмененный ему судом.

Дальнейшая жизнь Юрия Семеновича, моего мужа, тесно переплетена с моей, и отдельного рассказа о нем просто быть не может.

После окончания первого курса мальчишек нашего потока отправили в один из колхозов области на строительные работы. У нас сохранилась фотография той поры — лето, простор, выбеленное небо и они, юные, худющие, раздетые по пояс, загоревшие позируют с кирпичами и досками в руках — черно-белый снимок, старый, но все узнаваемы.

Первая разлука… и достаточно долгая. Конечно, по нашим адресам полетели письма, на время заменившие желанную атмосферу встреч, живое общение — мир, который мы для себя создавали.

Когда эта работа осталась позади и Юра вернулся домой, в городе без меня ему показалось пусто. Мне — без него пусто в Славгороде. Оказалось, разлукам тоже надо учиться, это целое искусство — уметь сублимировать их тяжесть и остроту во что-то более легко переносимое. Лучше всего — круизы, походы, странствия, так любимые англичанами, так воспетые К. Дойлом в «Собаке Баскервилей». У них кругосветное путешествие — лучшее лекарство от душевных терзаний. И это правильно — новые впечатления врачуют душу.

Юре тоже не сиделось на месте. Интуитивно поняв, что только активная жизнь облегчает ожидание, он поехал в Ровнополь к бабушке. Там его двоюродный брат Василий, только что демобилизовавшийся из срочной службы, удалой парень, задумал строить новый дом — тоже приключение, причем, по тем годам приятное, воодушевляющее. Опять стройка! Юра с удовольствием подключился к ней и оттуда опять писал мне. Просто удивительно, как нам удавалось рассчитать ход писем так, что они нигде не терялись, не опаздывали и всегда радовали нас своевременностью.

Как бы ни были нужны в Ровнополе лишние мужские руки и как ни старался Юра помочь родственникам, но к 20-му июля поспешил домой — я приезжала в город мыть общежитие, а он из дружеского участия хотел помочь мне. И ровно все дни оставался рядом, ежедневно, на равных работал со мной. Это меня потрясло! Молчание… неразговорчивость, некоторая грубоватость тона — ничто не шло в сравнение с его душой, так просто и отважно преданной мне! Ну что может быть убедительнее и весомее такого поступка? Я уже тогда знала, что пойду за Юрой до конца, как судьба распорядится. Но идти за ним мне надо было осторожно, с независимым видом, не убыстряя шаг — все эти мелочи, как я чувствовала, были совсем не мелочами и много значили.

За время работы в общежитии мы с Юрой успели пересмотреть все пропущенные новинки кино, изучить новые поступления книг в книжных магазинах. Уже тогда начала формироваться наша грандиозная научно-техническая библиотека, которая в будущем трижды ощутимо выручит нас финансами в трудное время. Мы не пропускали ни одной книги, касающейся нашей специальности — покупали. Собирали и художественную литературу, но в магазинах ее было мало.

Именно в этот период я открыла для себя Л. Фейхтвангера, прочла «Успех» и «Лисы в винограднике». Мы обсуждали с Юрой эти книги. Но как же мы далеки были тогда от истинного их понимания! Как много надо знать, причем — не просто знать, а обладать научным знанием, например истории, философии, — и думать, анализировать, чтобы понять целиком, до конца хотя бы одну хорошую книгу! «Еврей Зюсс» и «Еврейка из Толедо» были еще впереди, они пришли ко мне в пору работы во «ВНИИмехчермете» — по рекомендации тамошних евреев и из их домашних библиотек, потому что достать эти книги было затруднительно. Вот тогда-то и началось первое просветление в моей голове — начитанное постепенно помогало познавать истинные причины событий, истинную жизнь, без обманного флера неопасности, превращалось в осознанные принципы и осознанное отношение к миру.