Самая страшная книга 2016 (сборник) - Анна Железникова

«Случайные слова, сцепленные вместе. Цепочка слов. Простых и беспорядочных. Безо всякой подлежащей структуры, без осмысленных повторов и логики» 2.

Алексей внезапно выкинул вперед ногу и ударил скрипачку в живот – женщину отбросило на профессора. Прыжок – и Алексей прижал старика коленом к полу. Сжимавшая блокнот рука беспомощно рассекала воздух. Кашлявшая скрипачка напоминала эмбрион размером с взрослого человека. Алексей снял с плеча рюкзак и извлек из него моток веревки.

Старик не сопротивлялся. Алексей сжал ему горло и подтащил к каркасу сиденья.

– Не шевелись, сука, – предупредил он.

Вскоре старик не имел возможности пошевелиться и мог только стонать.

– Ваш выход, Аделия.

2 Алекс Гарленд. Кома.

Всхлипывавшая скрипачка поползла от него, как от прокаженного.

Алексей отыскал глазами то, что она трепетно оберегала даже после аварии – футляр. Он вынул из него скрипку со смычком и протянул Аделии – играй! Докажи еще раз бесплодность музыки, ее надуманную эстетику.

Музыка. Кавалькада разрозненных звуков, мчащихся по разным сторонам наслаждения. Ни структуры, ни концепции. Только жалящие мозг щелчки и трески. Алексей не любил музыку. Другое дело – литература. Калейдоскоп великих размышлений, разноцветный фонтан сентенций. Его мысли давно превратились в систему цитат. Цитатник. Так он себя назвал. Жаль, про это не знали СМИ, для них он оставался безымянным маньяком, пирующим на красных скатертях автокатастроф. Что ж, идеального имиджа добиться трудно. Не записки же оставлять… Хотя почему нет? Цитатник аж присвистнул.

Скрипачка взяла трясущимися руками инструмент и неуверенно поднесла к плечу.

– Играй, – тихо сказал Алексей и достал из рюкзака ножницы.

Смычок едва держался в руке, ей не удавалось зажать струны. Скрипачка заплакала – вместе со скрипкой. Инструмент будто оказался в руках двухлетнего ребенка.

Алексей склонил голову и удовлетворенно улыбнулся.

– Подож… – Преувеличенная сила музыки подвела скрипачку.

Ножницы не резали – кололи, глубоко, долго. Волосы и мраморную шею словно измазали брусничным вареньем, липким и кисло-сладким. Скрипачка протянула безнадежную ноту, последнюю, заменившую слова, и умолкла. Концерт окончен.

Алексей приблизился к старику.

– Дай сюда! – Он вырвал из руки привязанного профессора блокнот, за который старый мудак, казалось, готов был подохнуть.

Карандаш нашелся в боковом кармашке рюкзака. Послание милиции, а значит, и прессе, он вывел печатными буквами, с левым уклоном – кто ее знает, экспертизу почерка. «КРЕЩЕНДО ПОСЛЕДОВАЛО БУКВАЛЬНО ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ТАКТОВ»[24]. Алексей усмехнулся. Двусмысленная фраза точно передавала, что он испытал: оргазм – но не от паршивой музыки.

Подписал: «Цитатник».

Вырванный из блокнота лист он сложил вчетверо и запихнул в рот мертвой женщины с мраморной, уже холодной, кожей.

Блокнот он брезгливо швырнул старику под ноги – выразил отношение к его заумным каракулям.

– Привет, маленький Альберт, – с усилием сказал профессор.

– Узнал, – обрадовался Алексей.

– Мой маленький А-а-альберт, – повторил старик, словно встретился после многолетней разлуки с родным сыном.

«Альберт так Альберт. Как угодно, старый мудак. Хочешь видеть во мне маленького мальчика, которого пугал ударами молотка по жестянке всякий раз, когда тот хотел взять игрушку, – пожалуйста. Поживи еще немного в прошлом, в котором звал меня именем ребенка, ставшего собакой Павлова в руках другого мудака-психолога. Ты и один из твоих больных кумиров, та американская мразь, взращивали на нас плоды своего тщеславия, крали детство. Прошлое… у тебя есть несколько безопасных секунд в его убежище. А настоящее тебе не понравится. В нем будут острые грани и отделенные от тела конечности. В нем будут властвовать другие звуки – вопли, мольбы, звон сотрясаемых слезами плеч».

Старик пах тленом, вспрыснутым не самыми приятными ароматами жизни. Цитатник расстегнул верхнюю пуговицу профессорского пиджака.

Да, когда-то эта рухлядь была профессором.

– Альберт, что ты устроил? Разве я этому учил тебя? – прохрипел профессор. Алексей хотел услышать в голосе старика надежду и жалость к самому себе, но не услышал. – Я любил – тебя, всех вас…

– Ты, сука, нас дрессировал, как собак. Нас, детей, – разрывая старику майку на груди, выплюнул с гневом Алексей. – Ты любил только свои опыты. Как ты их называл? Научные эксперименты? А еще ты любил трахать мою маму.

«…вся сложность человеческого существования коренится в непрестанной болтовне, которой человек окружает, обволакивает, отгораживает себя от расплаты за свои собственные промахи.[25] Сейчас ты заплатишь за мое украденное детство, за проказу сознания».

– Ты причастен к этим убийствам, ко всем этим трупам. Ты виноват! Посмотри на свои руки – они в крови! Если бы не ты – ничего бы не было… ни тех аварий, ни этой.

Цитатник нагнулся к рюкзаку. Он искал то, что заставит старого мудака раскаяться, признаться в том, что он все сделал неправильно, что его эксперименты породили монстра.

– Альберт, ты не понял. Это все было во благо. Во благо науки. Ты – отклонение, информацию о котором можно будет использовать. И… мне жаль, что так вышло…

Цитатник нашел, что хотел. Он и не думал вникать в стариковский скулеж. Этой болтовни хватило по горло – еще в детстве. Впрочем, два слова, выпавшие изо рта профессора, заслуживали осмысления.

– Тебе жаль? – Алексей достал садовую пилу. Зубья были ржавыми – тем лучше.

– Да, жаль… поэтому я искал тебя… и нашел.

«Что?»

– Это я нашел тебя, – с усилием сказал Цитатник.

«…после чего избранная ложь будет сдана на постоянное хранение и сделается правдой»[26].

– Хорошо… Но я тоже искал встречи… с тобой, с другими… Все ответы в блокноте… Там твоя жизнь и твоя судьба…

Алексей глянул на жалкую книжечку, лежащую на грязном полу. В руке Цитатника по-прежнему была пила, но… она подождет. Как ждал он, все это время.

Он поднял блокнот.

– В самом конце, – сказал старик.

– Заткнись!

Алексей открыл блокнот на последних страницах. Листы были исписаны непонятными, но до боли знакомыми словами, которые дублировались: фраза на неизвестном языке, повторяемая раз за разом, – ползущие по бумаге змеи, шипевшие голосом профессора: «сейчас ты их увидишь, всех их».

«…reditum[27]» – дочитал он про себя фразу.

И услышал хрустящую поступь снаружи.