Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

Шолохов чуть смутился, но вида не подал.

Горький зажёг ещё одну спичку.

– Я подумаю, товарищ Сталин, – твёрдо сказал Шолохов, – Возможно, надо ещё поработать над этим образом.

Сталин качнул трубкой в руке: хорошо. Побеждённый Корнилов волновал его в июне 1931 года гораздо меньше, чем Троцкий, Сырцов, Мехоношин, Сытин, Сокольников.

То, что Сокольников в 1919 году выступал как раз против политики расказачивания и действий Сырцова, значения уже не имело. И то, что Павел Сытин задолго до Вёшенского восстания был отозван с поста командующего Южным фронтом и назначен сначала начальником отдела управления делами РВСР, а затем военным представителем при полпредстве РСФСР в Грузии – тоже. Важно было, что литературные дела отличного писателя Шолохова плотно пересеклись с политическими планами и старыми счётами Сталина.

– Третью книгу «Тихого Дона» печатать будем. – резюмировал Сталин.

* * *

К тому времени в Стране Советов уже имелась своеобразная традиция использовать литературные тексты в сугубо политических целях. Сильнейшим ударом по Сталину со стороны Троцкого была публикация в журнале «Новый мир» в 1926 году «Повести непогашенной луны» Бориса Пильняка.

Троцкий высоко ценил Пильняка и покровительствовал ему. Человек Троцкого, авторитетный литературный деятель, редактор журнала «Красная новь» Александр Воронский сообщил Пильняку ряд деталей, связанных со смертью Фрунзе, и, по сути, натолкнул его на мысль описать эту историю. Дополнительную информацию – или скорее дезинформацию – Пильняку лично поведал глава ОГПУ Яков Агранов. В повести, Сталин, хоть и завуалированно, обвинялся в убийстве наркома по военным и морским делам Фрунзе (тот умер во время операции).

Повесть, не без намёка посвящённую Воронскому, пропустили в печать. Публикация её обернулась беспрецедентным литературно-политическим скандалом, замеченным и в России, и в эмигрантской среде. Удар был настолько лобовым и порочащим партию в целом, что Сталин сумел обернуть ситуацию в свою пользу: публикацию осудили, Воронского принудили к извинениям, номер изъяли. Пильняк написал покаянное письмо. С тех пор сильнейшие позиции Воронского пошатнулись навсегда. Пильняк, считавшийся до того времени первым писателем Советской России, также утерял прежнее положение и больше не восстановил. Троцкого в октябре 1926-го вывели из ЦК и окончательно лишили власти.

А всё – одна повесть! Публикацию которой Троцкий поначалу посчитал своей удачей…18 января 1928-го его выслали в Алма-Ату, а Воронского в феврале того же года исключили из ВКП(б) за принадлежность к троцкистской оппозиции.

Если Троцкий ставил на Пильняка, то Сталин с начала до середины 1920-х имел виды на Всеволода Иванова, будучи впечатлён его повестью «Бронепоезд 14–69». По приглашению Сталина Иванов даже гостил у него на даче. Когда после всех перипетий Воронский вынужден был оставить должность редактора «Красной нови», Всеволод Иванов, не без сталинского участия, занял его место. Но с тех пор Сталин в Иванове разочаровался – и как в писателе, и как в редакторе и литературном деятеле. Ему нужен был другой любимый писатель. Вождь мыслил иерархически и понимал, что во всём и везде должны быть образцы. Мёртвые образцы – и живые образцы. Старейшины – и новое племя.

Лучший лётчик. Лучший шахтёр. Лучший актёр. Лучший режиссёр. Лучший писатель.

На встрече Сталин наверняка поинтересовался у Шолохова, как идут дела с написанием романа о коллективизации. Шолохов ответил: в работе, буду стараться завершить как можно скорее.

Сталин сказал: мы все ждём этого романа.

* * *

Ещё в Москве Шолохов внёс ряд правок в третью книгу «Тихого Дона», касавшихся в основном образа генерала Корнилова. Добравшись домой, вдохновенно вернулся к «Поднятой целине», всё ещё существующей под названием «С потом и кровью».

В августе заехал в гости Серафимович с женой Изабеллой и сыном Игорем. Шолохов читал им несколько глав нового романа. Старик хвалил. Шолохов и сам был крайне доволен результатом. Роман с натуры, виданное ли дело – даже «Донские рассказы» и те сочинялись с временным зазором.

12 ноября, явно торопясь, Шолохов написал редактору «Нового мира» Вячеславу Полонскому: не будет ли в журнале места для его нового романа, объём около 25 листов, написано 16. Полонского он ввёл в заблуждение, потому что в чистовиках к тому времени было только 6 печатных листов, а оставшиеся десять – черновой материал. В «Октябрь» роман не предлагал, потому что там шёл «Тихий Дон». Не станут же они два романа сразу публиковать!

В «Новом мире» тогда собрались лучшие советские авторы. Там печаталась горьковская «Жизнь Клима Самгина», там публиковался шолоховский знакомец Артём Весёлый, туда перешёл из журнала «Красная новь» Леонид Леонов, туда же дал свою пьесу «Закат» Исаак Бабель, чью «Конармию» Шолохов читал и ценил, там вышли «Восемнадцатый год» и «Пётр Первый» Алексея Толстого. «Новый мир» печатал Павла Васильева – 21-летнего поэта, наделённого беспримерным, есенинского уровня, даром, писавшего о казачестве и выдававшего себя за казака. В 1931-м Шолохов на квартире Лидии Сейфуллиной познакомился с Васильевым, слушал его стихи в авторском исполнении и пришёл в натуральный восторг, восклицая: «Здорово пишут казаки, будь они неладны!»

«Новый мир» стал флагманским изданием «попутчиков», и Шолохов, хоть и состоял в РАППе, отлично понимал, что не та, а вот эта среда – его. Наконец, намучившись с «Октябрём», он верил, что в «Новом мире» будет попроще, посвободней. Левицкой в письме – «…дорогая и уважаемая мамуня Евгения Григорьевна!» – обещал закончить первую книгу романа о коллективизации к декабрю. Половину писал год и два месяца, а вторую половину – за месяц хотел добить. Всё же уже придумал – герои действуют, живут, движутся: только успевай записывать.

В начале декабря в очередном письме Левицкой Шолохов попросил её прислать в Вёшенскую повесть Леонида Леонова «Саранчуки» (позже автор её переименует в «Саранчу»). В марте 1930-го была организована поездка писательской бригады в Среднюю Азию, в которую входил и Леонов, по итогам сделавший эту, отличную, между прочим, повесть. Вещь была явно написана «на заказ» – про то, как большевики сражаются на полях за урожаи ровно с той же страстью и с тем же остервенением, как сражались в Гражданскую.

Леонов, Фадеев и Бабель были тогда главными шолоховскими, в самом лучшем смысле, литературными соперниками. Панфёрова с Гладковым Шолохов за таковых не держал. Артём Весёлый всё никак не мог набрать нужную скорость, нужный вес. Андрей Платонов в числе претендентов на литературное первенство даже не числился.

Первые леоновские романы – «Барсуки» и «Вор» – Шолохов наверняка читал. Повествование там шло о тех же годах, что и в «Тихом Доне»: от империалистической – до первой половины 1920-х. О восторженном отношении Горького к Леонову Шолохов был осведомлён, оттого желал понять, как Леонов справился с темой. Сравнима ли леоновская писательская хватка с шолоховской?

Подгоняло Шолохова в работе ещё и вдруг подступившее безденежье. Новых вещей, если не считать трёх очерков