Быть драконом - Андрей Стерхов

Летом это делать приятно. Другое дело — зимой. В морозы эта часть древнего ритуала проходит быстро, управляемся за каких-то пять-десять минут. Точнее так: Ашгарр — за пять, я — за десять, а Вуанга и зимой нужно оттаскивать от воды за уши.

Чистые, мокрые и бодрые мы вернулись за сердцем к машине. Теперь нам предстояло подняться с контейнером на усыпанный земляникой холм у дороги. На этом холме, вершину которого украшает покосившийся и почерневший от времени геодезический знак, мы чаще всего и превращаемся в дракона. Дождёмся, когда угаснут последние лучи, и — к звёздам!

Я уже передал контейнер Вуангу и запер машину, когда зазвонил мой мобильный.

Ашгарр хмыкнул. Я напрягся. Вуанг нахмурился.

Что-то мне подсказало, что нужно ответить, и я ответил.

Звонила Ольга.

— Егор, — тихо сказала она.

— Оля! — обрадовано воскликнул я.

— У меня беда.

Когда я услышал эти слова, меня окатила волна неведомого мне доселе чувства: захотелось разорвать грудь, спрятать любимого человечка себе под рёбра и никому не отдавать. С трудом овладев собой, я лживо-спокойным голосом спросил:

— Что случилось?

— Меня похитили.

— Кто?!

— Он называет себя Охотником.

У меня потемнело в глазах.

— Чего он хочет?

— Чтобы ты… прилетел. Я не понимаю, что это значит, но он так сказал.

— Где вы?

— Он сказал, что это у станции «Дачная». Здесь, Егор, на самом деле за лесом железная дорога. И ещё: мы на поляне у реки, он разжёг большой костёр и…

На этом связь оборвалась, я шандарахнул телефоном об асфальт и заорал:

— Какой идиот сказал, что снаряд не падает дважды в одно и то же место?!

Вуанг укоризненно покачал головой, а Ашгарр спросил:

— Что произошло, Хонгль?

Я, нервно постукивая кулаком по крыше болида, рассказал парням, какая беда у меня стряслась.

— Она тебе так дорога? — выслушав меня, спросил Ашгарр.

— Да.

— Ты хочешь её спасти?

— Хочу.

И тут — поскольку тема касалась жизни и смерти — заговорил воин.

— Список, — весомо произнёс Вуанг.

Я мотнул головой.

— К чёрту Список.

— Хонгль, мы не протянем без Силы до следующей Ночи, — заметил Ашгарр.

— Пусть.

Вуанг напомнил:

— Правило шесть. Лучший способ победить Охотника — избежать встречи с ним.

— К чёрту правила, — заявил я.

Повисла напряжённая пауза.

Первым нарушил её Ашгарр.

— Давай так, — предложил он, — сначала Список, потом — девушка.

— Ты хочешь, чтобы она увидела дракона? — изумился я.

— Мы будем в Силе, мы сделаем так, что она забудет дракона.

— А если этот псих что-то с ней сделает, пока дракон будет возиться со Списком?

— Не сделает, — вставил своё веское слово Вуанг.

— Ты так уверен?

— Охотнику нужен дракон, а не девушка. Пока не прилетит дракон, она будет жить.

— А когда прилетит, умрёт?

— Нет, не умрёт. Дракон её спасёт.

Они меня убедили.

— Чего стоим?! — проорал я. — Солнце уже зашло. Пора!

И три голых озадаченных нагона рванули к потемневшему холму.

16

Когда добрались до вершины, Вуанг распечатал контейнер и осторожно вынул из колбы ледяную пирамиду, от которой исходило мерцающее зелёноватое сияние. Это светилось наше сердце. Оно неистово колотилось, заходилось в крике, просилось на волю.

Обхватив пирамиду со всех сторон, мы принялись растапливать лёд, и уже совсем скоро наши мокрые ладони ощутили живое тепло золотого кристалла.

— Хонгль, начинай, — приказал Вуанг.

— Начинай Хонгль, — попросил Ашгарр.

Я кивнул сперва одному, потом другому, закрыл глаза и размерено произнёс то немудреное заклинание, какое всегда произношу в подобном случае. Сначала изрёк:

Исполнено небо ветром.Тают закат и лёд.

А затем сделал паузу и попросил:

Сердце, нагонам дай света,Отправь дракона в полёт.

Сердце меня услышало и исполнило мольбу.

Кристалл завибрировал, набух, его лучи стали расти, вытягиваться и обвивать наши руки. Сначала руки, потом плечи, заскользили по спинам, опустились к бёдрам, потянулись вниз. Они обвивали нас, словно лианы деревья, — настойчиво, плотно, навсегда. И очень скоро мы, — прижатые друг к другу настолько, что никакого продуху не было, — оказались внутри золотого сияющего кокона, верхний слой которого вскоре так уплотнился, что стал походить на скорлупу яйца.

А дальше, без каких либо заминок, свершилось то, что должно было свершиться.

Отдав все свои соки, сердце мелко задрожало, лопнуло и стало светом, мощным золотым потоком хлынувшим наружу. Он ударил в тёмный купол неба и взбил там, наверху, огненный вихрь. Вихрь, увлекая в круговое движение всё окрест, разорвал Пределы, и тотчас между небом и землёй образовалась чёрная воронка, которая, словно гигантский насос, стало втягивать всё сущее. Втянула и золотое яйцо, внутри которого мы находились. Миг — и мы уже там.

Непонятно где.

И как бывало раньше, всё моё зачарованное великим действом естество пронзила боль. Такая, что впору умереть. Но я прекрасно знал, что боль уйдёт. Необходимо потерпеть. Перетерпеть. Не смерть нас ждала, нет. Рождение. Хотя, быть может, в данном случае это суть одно и то же.

От боли я не мог дышать и думать, но мог видеть. И я видел сквозь окружавшую нас золотистую оболочку, что мы, вращаясь и переворачиваясь, несёмся по змеистому туннелю, наполненному сиянием всевозможных и невозможных цветов.

Неслись мы целую вечность и с нарастающей скоростью.

А когда вечность уткнулась в миг, а скорость выросла настолько, что все цвета слились в один — белый, яйцо вылетело куда-то туда, где благополучно разорвалось.

От нестерпимой боли я закричал, увидел вспышку и ослеп.

А когда вновь смог видеть, осознал, что всё кончено.

Мышка бежала, хвостиком вильнула, яйцо упало и разбилось, удушье закончилось, боль ушла, жалкую телесность заменила небывалая лёгкость, пришло ощущение счастья. На миг почудилось, что я по какой-то дивной случайности попал в тот прекрасный мир, где меня встретят ликующим рёвом крылатые сородичи, свободно парящие в небе.

Но этот миг прошёл — был, и нет его.

Эйфория съела сама себя, всё встало на свои места.

Мир вокруг был всё тем же постылым миром людей. Об этом говорили и скудные огни ближайшей деревушки, и тёмная полоса шоссе, и мутное серебро извилистой реки, и еле слышное тарахтение чахоточного дизеля, и — да, да, да — геодезический триангулятор, над которым я завис.