Как взять власть в России? Империя, ее народ и его охрана - Александр Андреев

«Вы узнаете о своей дочери, когда она будет в гробу», – сказал один сановник обо мне в ответ на вопрос моей матери. Наши имена предавались забвению. Вместо фамилий нас обозначали номерами. Я стала № 26.

Над всем стояла, все давила тишина, которая не для живых, а тишина мертвых, тишина, когда человек долго остается с покойником.

И был год как один день и как одна ночь.

Революционное движение было разбито, организация разрушена, Исполнительный Комитет погиб до последнего человека. Народ и общество не поддержало нас. Мы оказались одиноки. Туже затягивалась петля самодержавия и, уходя из жизни, мы не оставляли наследников, которые поддержали бы на том же уровне борьбу, начатую нами.

Никогда в сознании у меня не рождалось сожаления, что я выбрала путь, который привел сюда. Этот путь избрала моя воля – сожаления быть не могло. Сожаления не было, а страдание было. Затемненной душе грозила гибель. Осужденная, я чувствовала себя уже не общественным деятелем, а только человеком. Я забывала, что общественная задача еще не кончена.

Мне помогли друзья. Засветились маленькие огоньки, заговорили стены Шлиссельбурга, завязались отношения с товарищами. На пятом году, после общей голодовки, кончившейся неудачей, я услышала, как обо мне говорил самый одаренный из нас человек: «Вера принадлежит не только друзьям, – она принадлежит России». Эти слова давали задание для моей воли: стремиться быть достойной, задание работать над собой, бороться и преодолевать себя».

В сентябре 1904 года Веру Фигнер из Шлиссельбурга перевезли в ссылку на север. Потом ее перевели в Казань, потом в Нижний Новгород. Потом она ушла за границу, продолжила дело «Народной воли», потом вернулась в Россию, продолжила борьбу, была арестована и сослана. Она своими глазами увидела приближаемый ею крах династии и империи, увидела Советскую власть и в 1932 году, когда ленинцы-сталинцы поздравили героиню революционного движения с восьмидесятилетием, Вера Николаевна Фигнер ответила, что она – принципиальная противница смертной казни, и не может оправдать репрессии Государственного Политического управления против полностью невиновных людей. Сталин ее не тронул. Не хотел, видно, конца Александра II.

В 1885 году на юге империи Б.Оржих и В.Богораз попытались восстановить «Народную волю» и собрали оставшихся на свободе активных революционеров на собрание в Екатеринославе. В октябре 1885 года в Ростове, Новочеркасске и Туле они по частям выпустили сдвоенный одиннадцатый и двенадцатый номер газеты «Народная воля»: «Между свержением самодержавия и социалистическим переворотом пройдет известный промежуток времени, и политический переворот будет радикальным шагом в деле уврачевания народных язв. Первыми трофеями победы будут великие, давно ожидаемые народом аграрные реформы, целая система финансовых, административных и культурных мер, которые должны повести народ по пути материального и духовного усовершенствования. Не эры для буржуазии, не ширмы для деспотизма мы ожидаем от победы, а великих социальных изменений во всех сферах народной жизни, которые будут иметь своими непосредственными результатами свержение деспотизма и установление самодержавия народа. Шагом к социалистической организации страны будет переход земли к крестьянам». Последние народовольцы писали: «Мы больше уже не думали о государственном перевороте, о мгновенных победах. Борьба вступила в длительную фазу. Беспощадный поединок членов партии с представителями власти представлялся нам как подготовительная стадия борьбы, которая, постепенно расшатывая самодержавие, естественно должна была привести к переходу власти в руки народа. Вместе с этой боевой деятельностью должна была быть налажена широкая литературная и пропагандистско-агитационная работа, которая дала бы партии возможность стать подлинным авангардом революционного народа».

Группу Оржиха-Богораза полностью ликвидировали через год. Московский кружок брал продолжатель дела Судейкина полицейский С.Зубатов. В том же году к Александру III обратился теоретик и золотое перо первой «Народной воли» Лев Тихомиров. Он всегда писал, что в России есть два центра силы – народ и государственная власть. В народ Тихомиров больше не верил, революционная партия погибла и бывший член Исполнительного Комитета выразил готовность служить народу через службу царю. Он написал и распространил трактат «Почему я перестал быть революционером?»: «Самодержавие – это такой результат русской истории, который не нуждается ни в чьем признании и никем не может быть уничтожен, пока существуют в стране десятки и десятки миллионов, которые в политике не знают и не хотят ничего другого. Я требую единения партии со страной. Я требую уничтожения террора и выработки великой национальной партии. Но тогда для чего же самые заговоры, восстания, перевороты?»

Припавшего к стопам вдруг ставшего обожаемым монарха Льва Тихомирова помиловали. Он вернулся в Россию и был назначен редактором правительственных «Московских новостей». Плеханов назвал Тихомирова «новым защитником самодержавия» и он написал большую работу «Монархическая государственность», за которую ему от царя через курьера передали шкатулку за сто рублей, как знак «единения царя с человеком из народа». Эхом «Народной воли» по России 1887 года прошелестел Процесс Двадцати одного во главе с Германом Лопатиным, по которому четырнадцать революционеров приговорили к повешению, подождали месяц, чтобы люди помучились неизвестностью, заменили виселицы пожизненной сибирской каторгой, и, как обычно, замуровали всех в Шлиссельбург.

При аресте каждого народовольца жандармы дотошно проверяли все его бумаги, выбирая адреса и имена, проверяли письма на тайнопись. Народовольцы писали соком лука между строк, другими химикалиями, жандармы читали. Кто-то из учеников Кибальчича придумал писать фенолфталеином, потом между строк проводили ваткой с нашатырем, буквы проступали и через минуту улетучивались. Исполнительный Комитет Михайлова и Желябова был грозной силой и империя боялась даже их учеников и преемников, не жалея на борьбу с «Народной волей» никаких ресурсов, денег, людей. Жандармы со времен Судейкина устанавливали все адреса и личности по бумагам арестованных и брали всех под наблюдение, даже если количество надзорных было огромным. Среди многих адресов полицейские нашли один, на который летом 1884 года стала приходить почта из Франции. В Париж была послана полицейская особая группа и чутье в очередной раз не подвело подчиненных директора департамента полиции МВД Вячеслава Плеве. Письма из Парижа в Петербург отправляли заграничные члены Исполнительного Комитета Лев Тихомиров и Мария Ошанина. Письма читали в «черных кабинетах» два месяца и жандармы смогли определить, что они адресованы какому-то могучему революционеру и дело разгорается нешуточное, а значит для них «Народная воля» еще не кончилась. В сентябре 1884 года в Москве филеры по особой походке случайно определили Германа Лопатина, но его прикрывала такая отчаянная группа народовольцев, что филеры не захотели умирать при задержании. Пока агенты вызывали подкрепление и оцепляли район Тверских-Ямских улиц, народовольцы исчезли. Плеве понял, что Лопатин и Тихомиров, несмотря ни на что, восстанавливают революционную партию. Когда в сентябре 1884 года в российские города после двухлетнего перерыва поступил десятитысячный тираж газеты «Народная воля», империя вздрогнула, а Александр III почему-то в сотый раз застрял в Гатчине. Если бы жандармы еще бы узнали, что с казенного Луганского завода взрывчатых веществ Лопатину уже передано больше центнера динамита, а напротив дома министра внутренних дел революционеры в подвальном этаже устроили трактир-кафе, из которого собирались взрывать графа Толстого, они бы пришли в ужас от реального заговора, а не от своего, как обычно, поддельного. Опять весы борьбы власти и революции закачались в мертвом равновесии. Весь сентябрь по обложенному тремя кольцами наблюдения почтовому адресу ждали Лопатина, но он так и не появился и не забрал свои письма. В конце сентября 1884 года весь центр Петербурга, обе Морские улицы, всю набережную Мойки, все Конюшенные улицы, Вознесенский проспект, Гороховую улицу, Невский проспект, Казанскую улицу, Семеновскую площадь, набережную Екатерининского канала, Инженерную, Итальянскую и обе Садовые улицы, Сенную площадь, набережную реки Фонтанки, Гостиный Двор, Литейный проспект, Лиговскую улицу забили четыре тысячи полицейских агентов и агентш в штатском. 5 октября 1884 года на Аничковом мосту четыре агента взяли высокого иностранца с густой длинной бородой, с маленькими очками на глазах высоколобой головы, и несколько странной походкой, при которой слегка дергались плечи. Четверо агентов не могли скрутить английского подданного Норриса, который звал на помощь пешеходов, чтобы хотя бы успеть в хаосе проглотить тысячи адресов товарищей по оружию. Прохожим уже десятки агентов показывали полицейские бляхи, Лопатин-Норрис четыре раза сумел отбиться и кинул в рот папиросный кулек. На него прыгнули со всех сторон, хрустнул лопатинский позвоночник, по его горлу ударили и руководитель «Дирекции Исполнительного Комитета» потерял сознание. На квартире официально прописанного английского подданного Ф.Норриса на Шведской улице жандармы обрушились в ступор. Их встретили центнер динамита в жестяных коробках, револьверы, кинжалы, патроны и четыре метательных бомбы, на которых тускло светились буквы: «Исполнительный Комитет «Народной воли». Жандармы помнили расчеты Николая Кибальчича, который математически четко формулами рассчитал, что для взрыва царя нужно ровно четыре метальщика-бомбиста. Если их будет больше, чем четверо на стометровой линии огня, их определят жандармы, если меньше – не будет полной гарантии успеха.