Центурион - Саймон Скэрроу

— Да неужто? — Вабат, повернувшись, грозно крикнул куда-то повеление: — А ну, подать его сюда! Сюда, на общее обозрение.

Послышалось что-то вроде возни с поскуливанием, как будто волокли на цепи наказанного пса, и появились двое царских телохранителей, в самом деле волоча между собой какую-то грязную груду тряпья вперемешку с покрытой струпьями и запекшейся кровью плоти. Свою ношу они подтащили и бросили перед троном.

— Что это? — брезгливо отступил на шаг проконсул Лонгин. — Что это за… человек?

Правитель, не обращая внимания на римлянина, сосредоточил внимание на своем сыне.

— Балт, неужто не узнаешь ты преданнейшего из своих рабов?

Князь Балт не сводил сверкающих глаз со съежившегося на полу создания — до неузнаваемости избитого, в крови, нечистотах и парше, но тем не менее упорно цепляющегося за жизнь. Ребра его вздымались и опадали в прерывистом ритме. Медленно на лице у Балта проступил ледяной ужас. Он уловил, что к чему.

— Карпекс, — выговорил он. — Карпекс, что ты со мною сделал?

Раб как будто только что уяснил свое положение и как мог отпрянул от голоса, который словно стегнул его бичом.

— Хозяин. — Голос был не громче сиплого шепота. — О хозяин. Умоляю простить меня. Я…

— А ну молчать, ты, рабья мразь, собака из собак! — взревел Вабат. — Как смеешь ты открывать рот в присутствии своего правителя?

Он полыхнул глазами на Карпекса, который в ужасе припал к полу. Кивнув с презрительным удовлетворением, Вабат вновь обратился к сыну:

— Балт, этот ничтожный червь дал нам все ответы, стоило лишь слегка пощекотать ему ребра. Мерзавец подтвердил то, что я и без того уже подозревал. А именно, что это ты указал ему убить Амета. Что он, твой покорный раб, тотчас и выполнил.

— Неправда! — бросил в ответ Балт. — Я этого не делал! — Шагнув вперед, он пнул скульнувшего Карпекса в ребра. — Отец, этот раб меня оговаривает. Я не имею к этому отношения. Клянусь всемогущим Белом…

— Молчи! — Глаза Вабата гневно блеснули. — Или ты хочешь обесчестить себя еще более, произнося имя священного покровителя нашего города? Неужто совсем в тебе не осталось чести? — Грузно поднявшись с трона, он уставил на князя указующий перст. — Ты мне более не сын. Я от тебя отрекаюсь. Подлый убийца и изменник, вот ты кто. И для подобных преступлений есть лишь одно наказание. Стража, взять его!

Видя надвигающихся наймитов, Балт, скрипнув зубами, огляделся, словно загнанный зверь. Рука с шелковистым шелестом выхватила из ножен меч и уставила на ближнего из телохранителей.

— Еще шаг в мою сторону, и у тебя будет вспорото брюхо.

— Опусти меч! — властно крикнул Вабат. — Все равно тебе не уйти.

Секунду Балт стоял, дерзко воззрившись на отца, а затем с глубоким вздохом опустил голову. Напряжение немного спало, и стражи, чуть помедлив, продолжили придвигаться к князю. Но оказалось, рано: Балт рванулся к Карпексу. Сверкнула в воздухе змеистая дуга. Раб с криком ужаса успел вскинуть для защиты исхудалую руку, но ее мгновенно отхватил острый как бритва клинок. Могучий удар отточенного лезвия рассек горло и уперся в шейные позвонки, прервав вопль. Кровь хлестнула по мраморному полу, на который с почти отрубленной головой рухнул следом Карпекс. Балт, по-бычьи раздув ноздри, переводил дух и смотрел, как он содрогается и затихает. Презрительно сплюнув, он со звоном бросил меч и покорно дался стражникам, скрутившим ему руки за спиной.

— Уведите его, — приказал Термон. — И уберите это, — велел он кому-то, кивнув на лежащее ворохом тело раба.

Балта не без труда вывели из зала под взглядами римских офицеров и пальмирских вельмож. С его уходом плечи у Вабата просели, и он устало сошел с тронного возвышения.

— Термон, я удаляюсь в свои покои. Пригляди, чтобы меня никто не беспокоил.

Распорядитель неловко покосился на Лонгина и его свиту из офицеров.

— Но венценосец. А… праздник? У нас же вечером званый ужин.

— Праздник? — Вабат поглядел, казалось, с недоумением. — Что мне прикажешь праздновать? — Он с минуту помолчал, затем как будто вспомнил: — Ах да. Ты прав, у нас же торжество. Пускай себе торжествуют. Не буду тяготить праздник своим скорбным присутствием. Сделай все как надо, Термон. Распорядись.

Повернувшись, он тронулся к укромному заднему выходу из зала приемов. Знать на его пути склоняла головы, но Вабат своих придворных как будто не замечал — шел, уставясь в пол, а подойдя к угловой дверце, исчез за ней, ни с кем не попрощавшись.

Длинные тени пролегали по одному из внутренних двориков дворца, где сейчас стоял навытяжку Макрон, а перед ним за небольшим столиком сидели проконсул Лонгин и римский посланник. В руках у них были чаши с лимонной водой. За спинами у них стоял раб, помахивая опахалом из пальмовых листьев.

Лонгин, поставив чашу на столик, кашлянул.

— Так что ты хотел нам сказать, центурион Макрон?

— Прошу справедливости, господин проконсул. Я насчет Балта. Этот человек буквально спас мою голову. Да и не только мою, а всех в той колонне помощи. Он сражался с нами бок о бок в цитадели, помог выиграть битву с парфянами. Он храбрый человек. — Макрон кивнул, словно это могло придать его словам бо€льшую убедительность. — Это неправильно — вот так убивать его, как собаку. Справедливости, господин проконсул.

Лонгин прикусил губу, что-то обдумывая.

— Понятно. Ну да, согласен, мы ему в некотором смысле должны. При сколь-либо иных обстоятельствах никто бы и думать не стал, предавать его такой смерти или нет.

Эти слова проконсула вызывали тоскливое ощущение обреченности.

— В каком, извините, смысле? При каких таких обстоятельствах?

— Быть может, — вежливо вклинился Семпроний, — положение нашему общему другу обскажу я?

— Милости прошу, — беря со столика чашу, небрежно кивнул Лонгин.

Посланник, поглядев на Макрона, улыбнулся с кроткой печалью.

— В правдивости твоих слов о князе у меня нет ни малейшего сомнения.

— Тогда за что же ему смерть? — спросил Макрон упрямо.

— Я скажу. Из соображений политической целесообразности. Пальмира нужна Риму в качестве протектората. А для этого нам и Вабату нужен этот самый договор. Для Балта в этом обновленном соглашении места нет. Правителем Пальмиры он стать не может. Балту это известно, а потому он неизбежно начнет умышлять против своего отца так же, как это сделал до него Артакс, — все это столь же неизбежно, как приход за весной лета. А иначе зачем ему было убивать своего брата? Таким образом он расчищал себе путь к трону. — Семпроний с минуту помолчал, ожидая, когда до Макрона дойдет смысл его слов. — Так что сожалею, центурион, но поделать мы ничего не можем. Возможно, князь Балт и сражался на нашей стороне. И человек он действительно храбрый. Однако он еще и безжалостный, ненасытный честолюбец. И дав ему жизнь, мы на долгие годы лишим Пальмиру мира. А потому завтра поутру князь Балт будет казнен.