Окись серебра - Виктория Александрова

не была готова. Но леди Кристина лишь усмехнулась её волнению. Она снова погладила лошадь, которая прекрасно ощущала настроение сидящей в седле девочки.

— Не бойся, я здесь, я никуда не уйду, — тихо, но уверенно заговорила Кристина. — Сиди ровно, не наклоняйся, с поводьями тоже пока ничего не делай. Просто сожми икрами ног её бока.

Натали попробовала, зажмурившись: ей казалось, что лошадь тотчас же побежит вперёд, но… ничего не произошло.

— Не бойся, — повторила леди Кристина, и было не очень понятно, кому она это говорит — Натали или лошади. — Расслабься.

— Легко сказать, — пискнула Натали.

— Ничего с тобой страшного не случится. Ногами именно сожми её бока, не дёргай ими вдоль бока, она этого не почувствует.

Натали даже подумалось, что она нарочно, хоть и неосознанно, всё сделала неправильно: начинать движение было безумно страшно. Она нервно сглотнула и попыталась сжать икрами бока лошади так, как ей только что объяснили.

При этом лошадь никуда не побежала очертя голову, как ожидала Натали. Она просто спокойно и медленно пошла вперёд, стуча подковами по мостовой — это был очень приятный звук. Буря страха, разразившаяся в душе Натали, постепенно утихомиривалась, превращаясь в приносящий удовольствие восторг. Верховая езда оказалась очень расслабляющим, умиротворительным занятием, и даже шаг (о рыси и тем более галопе пока и речи не шло) заставлял кровь как-то по-особому бурлить в жилах.

Леди Кристина сама остановила лошадь и помогла Натали спуститься на землю.

— Повороты будем осваивать в следующий раз, — решила она. — А то на тебе и так лица нет.

Но Натали улыбалась. Она была рада, что все её страхи оказались напрасны.

К зиме она сама научилась и седлать лошадь, и прыгать в седло, ездить шагом и рысью, поворачивать и останавливать… Они несколько раз выезжали за город, катались по полям, причём Натали удалось оседлать не только ту спокойную рыжую лошадку, но и нескольких других — и все при правильном обращении были очень послушны и вели себя хорошо.

Леди Кристина была счастлива.

— На Новый год отец хочет поехать в гости к Вэйдам, да и я тоже буду рада навестить герцогиню Альберту, — сказала она однажды. — Думаю, тебе стоит поехать со мной. Верхом, без кареты, мы седмицы за полторы уж точно доберёмся.

Может, луну-две назад Натали бы отчаянно замотала головой, состроила умоляющий взгляд и попыталась убедить госпожу, что она не может, что у неё ничего не получится и она сделает только хуже… Но сейчас она уверенно кивнула. Ей самой не терпелось выехать куда-нибудь подальше от Эори, туда, где она доселе не была, ощутить эту свободу, волю, когда перед тобой и позади тебя — лишь дорога, луга и леса… Ну и показать этим самоуверенным гвардейцам, которые иногда наблюдали за её уроками с недоверчивыми усмешками, чего она стоит.

— Хорошо, миледи, — улыбнулась Натали.

— Ну и наконец-то справим тебе хорошие сапоги в подарок, — вспомнила вдруг леди Кристина и уже так привычно и в то же время так бережно, словно в первый раз, поцеловала Натали в лоб.

Перемена[41]

Хельмут и Кристина ссорились много раз, по тысяче причин и вообще без них, серьёзно и почти в шутку, дулись друг на друга, как дети, несколько дней или тут же мирились… Точнее, мирил их обычно Генрих, не брезгуя разными способами, ибо ему попросту больно было видеть, что его лучший друг и любимая женщина не ладят.

Хотя… Сейчас они не то чтобы не ладили. Сотрудничать приходилось сперва из-за войны, а теперь из-за совместной жизни (Хельмут отчаянно не хотел возвращаться домой и оставался в Эори почти нахлебником), и волей-неволей они сближались и даже разговаривали по-человечески, спокойным будничным тоном, без едкости, злых шуток и оскорблений.

Генрих смотрел на это взаимодействие с радостью и облегчением в глазах, но знал бы он, что его жена и лучший друг говорили друг другу наедине… И нет, им не хотелось его обманывать… Да и искренне оскорблять и задевать друг друга тоже не хотелось, они действовали скорее по привычке, от которой очень сложно было отказаться.

В общем, в течение полугода войны и пары месяцев мирной жизни раз за разом повторялось одно и то же: Хельмут и Кристина ссорились, Генрих так или иначе мирил их, они пару дней строили из себя лучших друзей на свете, а потом всё начиналось сызнова.

И никто из них троих даже представить не мог, что рано или поздно им придётся поменяться ролями в этой странной игре…

* * *

Хельмут услышал громкий хлопок дверью, а затем всхлипывания. Сначала не придал этому значения, но потом вспомнил, что зашёл в башню, где находилась спальня Генриха и Кристины. И никто, кроме них, не мог хлопать дверью и плакать… Хельмут замер. Он заволновался, поэтому не сразу услышал торопливые звуки шагов. Плач затих за закрывшейся дверью.

С одной стороны, Хельмут сгорал от любопытства. Пару дней назад они с Генрихом вернулись из небольшой поездки — осматривали сторожевые башни в окрестностях Эори, и стоило предположить, что возвращение для друга прошло не так гладко… С другой, холодный разум твердил: «Это не твоё дело». Он и так слишком часто влезал в их жизнь, слишком многое себе позволял, так, может, на этот раз стоит оставить их в покое? Они оба — взрослые люди (хотя насчёт Кристины Хельмут не был уверен) и сами могут решить свои проблемы…

«Ага, вот ещё. Без тебя?» — едко заметила гордыня.

Поэтому Хельмут не выдержал и, дождавшись, когда шаги Генриха стихнут в другом конце коридора — ведь не он же остался плакать в комнате, — бросился вперёд, к изящной деревянной двери. Прислушался, надеясь, что Кристина не догадалась или не успела запереться… Всхлипывания на миг затихли, а потом стали ещё громче, чем вначале.

Любопытство подогревало ещё и то, что Генриху вообще не свойственно было поступать так. Сколько раз он утешал Кристину, заставлял её успокоиться, вытирал её слёзы и убеждал, что всё хорошо, и сосчитать нельзя… Впрочем, неудивительно, что он сорвался в конце концов. Просто Хельмут не ожидал, что это случится так скоро…

Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул в комнату.

Кристина сидела на краю кровати, закрыв лицо руками. Её плечи то и дело вздрагивали, но ни рыданий, ни даже тихих всхлипываний слышно больше не было — если она и плакала, то беззвучно, словно знала, что за ней наблюдают. Её неровно обрезанные до подбородка волосы растрепались, шнуровка на домашнем