Любовь по-французски - Коллектив авторов

Приходилось ли вам в шестнадцать лет, когда вами еще владели обманчивые грезы юности, любить совсем молоденькую девушку? Вспоминается ли вам перчатка, забытая на стуле в увитой зеленью беседке? Испытали ли вы смятение при нежданном, внезапном приходе? Горели ли у вас щеки, когда взрослые посмеивались над тем, как вы робеете друг подле друга, встретившись на каникулах? Знакома ли вам сладостная, бездонная глубина чистого взгляда, устремленного на вас с задумчивой нежностью? Касались ли вы губами губ испуганной, вдруг побледневшей девочки, чья грудь трепещет у вашего сердца, стесненного счастьем? Хранили ли вы, как святыню, голубые цветы, собранные вдвоем у реки, вечером, на пути домой?

Долгие годы разлуки вы таите это воспоминание в самой глубине сердца. Оно словно капля восточных ароматов в драгоценном флаконе, капля бальзама, столь тонкого и столь крепкого, что, если бросить этот флакон в вашу могилу, смутный неумирающий запах переживет ваш прах.

О, как сладостно в вечерний час наедине вновь отдаться во власть этого волшебного воспоминания, в последний раз услышать его отзвук!

Наступает время уединения; шум работ замирает в предместье. Сам не знаю, как я забрел сюда. Это здание в старину было аббатством. В лунном свете по ту сторону решетки виднеются каменные ступени и слабо освещенные древние статуи святых, которые совершали чудеса и, вероятно, смиренно бились об эти плиты лбом, просветленным молитвой. В пору, когда англичане еще занимали наши анжуйские города, здесь раздавались шаги британских рыцарей. Теперь мрачные каменные стены и оконные своды помолодели от веселых зеленых жалюзи. Аббатство стало пансионом для молодых девиц. Днем они, наверное, щебечут меж руин, как птички. Среди уснувших сейчас девочек многие на ближайших пасхальных каникулах заронят в сердца юных подростков великое и священное волнение, а может быть, уже… Чу, что это? Нежный голосок зовет тихонько: «Поль! Поль!» Миг – и белое муслиновое платьице с голубым пояском колыхнулось у того столба. Молоденькая девушка порою кажется нам видением. Как раз такое видение и спустилось сюда сейчас. Это одна из них: я различаю пелеринку пансионерки и серебряный нашейный крестик. Я вижу ее личико. Овеянные поэзией черты тают в ночной темноте. О, эти светлые волосы юного существа, еще не расставшегося с детством! О, голубой взор, бледная лазурь которого как будто сродни извечному эфиру!

Но что это за мальчик проскользнул там между деревьями? Он спешит; вот он уже у столба ворот.

– Виржини! Виржини! Это я.

– Ах, тише, тише, Поль! Я здесь!

Обоим по пятнадцати лет!

Это первое свидание! Страница вечной идиллии! Как они оба, наверное, трепещут от счастья! Приветствую тебя, божественная невинность, вас, мои воспоминания, вас, ожившие цветы!

– Поль! Мой милый кузен!

– Протяните мне ручку через решетку, Виржини. Ах, какая ручка! Прелесть! Вот вам цветы, я их нарвал в саду у папы. Они не стоили мне денег, но зато подарок – от чистого сердца.

– Благодарю, Поль. Однако ты запыхался! Как ты бежал!

– Ах, это из-за папы, он сделал сегодня отличное дельце! Он купил рощу за полцены: тем людям понадобилось спешно продать ее. Удачный случай подвернулся. И так как папа был очень доволен сделкой, я остался посидеть с ним, чтобы он дал мне немножко денег. Вот и пришлось бежать, иначе я не поспел бы вовремя.

– Через три года мы уже поженимся, если вы хорошо сдадите экзамены, Поль!

– Да, я буду адвокатом. Станешь адвокатом – и жди еще несколько месяцев известности. А уж потом удастся заработать немножко денег.

– Подчас даже много денег!

– Да. А вам хорошо живется в пансионе, кузиночка?

– О да, Поль! Особенно с тех пор, как мадам Панье расширила дело. Раньше было так себе, а теперь ведь у нас здесь есть и дворянские дочки. Я дружу со всеми этими барышнями. Ах, что у них за вещицы! Притом с тех пор как они появились, нам стало лучше, гораздо лучше, потому что мадам Панье может расходовать побольше денег…

– Все равно в этих старых стенах… Не очень-то весело тут жить.

– Ах нет, привыкнешь к ним, так даже не замечаешь. Кстати, Поль, вы заходили к нашей тетушке? Через неделю день ее рождения. Надо бы сочинить ей поздравительные стихи. Она такая добрая!

– Я-то ее не очень люблю, эту тетку! Прошлый раз она мне дала оставшихся от десерта лежалых конфет, вместо того чтобы подарить что-нибудь настоящее – какой-нибудь красивый кошелек или мелких денег, которые можно положить в копилку.

– Ах, Поль, это нехорошо. Надо с ней быть поласковей и во всем ей угождать. Она ведь старая и, наверное, оставит нам немного денег…

– Пожалуй. Ах, Виржини, ты слышишь соловья?

– Поль, будь осторожен, не говори мне «ты» при других.

– Кузиночка, да ведь мы поженимся. Впрочем, я постараюсь быть поосторожней. Но как чудесно поет соловей! Голос точно чистое серебро!

– Да, чудесно, только он мешает спать. Какой теплый вечер – луну словно высеребрили, смотри, очень красиво!

– Я знаю, вы любите поэзию, кузиночка.

– Ах, да! Поэзия!.. Я учусь играть на рояле,

– В коллеже я выучил для вас много прекрасных стихов. Я помню наизусть почти всего Буало. Если вы захотите, мы будем часто ездить в деревню, когда поженимся, хорошо?

– Разумеется, Поль! Впрочем, мама даст мне в приданое свой загородный домик, при нем есть и ферма: мы будем ездить туда на лето. Мы и земли прикупим, если удастся. Ферма тоже приносит немного денег.

– Ну, тем лучше. И потом в деревне можно тратить на жизнь гораздо меньше, чем в городе. Это мне родители говорили. Я люблю охоту и настреляю там дичи. Охота тоже помогает экономить деньги!

– И к тому же это ведь деревня, милый Поль! А я так люблю все поэтическое!

– Как будто кто-то ходит наверху?

– Ш-ш! Мне пора идти – вдруг мадам Панье проснулась. До свиданья, Поль.

– Вы придете к тетушке через неделю, Виржини? Вы будете на обеде? Я тоже боюсь, как бы папа меня не хватился, а то он не даст мне больше денег.

– Давайте руку, скорее.

В умилении я уловил еще дивный звук поцелуя, и мои ангелочки разбежались в разные стороны. Запоздалое эхо руин неясно повторило: «Денег! немножко денег!»

О юность, весна жизни! Будьте благословенны, о дети, с вашей детской восторженностью! Вы, чьи души чисты и наивны, как цветы, вы, чьи речи, вызывая в памяти первое свидание, почти во всем подобное этому, заставляют прохожего пролить сладкие слезы!

Тайна прекрасной Ардианы

Г-ну Полю Джинисти

Счастье – в преступлении.

Новый домик главного лесничего, молодого Пьера Альбруна, возвышался над водопадом и над деревушкой Ипенкс-ле-Трамбль, расположенной в двух лье от Перпиньяна, недалеко от одной из восточнопиренейских долин, что выходит к равнине Рюиссор, окаймленной на горизонте, со стороны Испании, большими сосновыми лесами.

На склоне, над горным потоком, где пена кипит между скал, разбит сад; из-за его изгороди вырываются, затеняя тысячи полудиких цветов, кусты розового лавра и рожковые деревца; этот сад, как кадильница, окуривает ароматами веселый деревенский домик, а высокие деревья, поднимаясь за ним несколькими рядами, при малейшем дуновении пиренейского бриза овевают всю деревушку бальзамическим благоуханием. В этом убогом, но прелестном жилище, как в раю, жил со своей молодой женой красивый, белолицый парень лет двадцати восьми; взгляд его сверкал смелостью.

Его любимая Ардиана, прозванная из-за ее происхождения прекрасной баской, родилась в Ипенкс-ле-Трамбль. В детстве она, сама – прирожденный цветок, собирала колосья, потом работала на сенокосе, потом, как все сиротки в этих местах, стала веревочницей-ткачихой; она выросла у крестной матери-старушки, которая когда-то приютила ее в своей лачуге; в благодарность молодая девушка кормила ее из своего заработка и ухаживала за ней, когда та лежала на смертном одре.

На редкость красивая, Ардиана Инфераль славилась добродетелью и вела себя безупречно. Пьер Альбрун, бывший каптенармус африканских стрелков, который по возвращении из армии стал сержантом-инструктором отряда городских пожарных, был уволен со службы из-за серьезных ранений, полученных при тушении пожаров, и назначен наконец за свои заслуги на место предыдущего лесничего, – женился на ней, после того как полгода они целовались на правах жениха и невесты.

В этот вечер стройная, прекрасная Ардиана сидела в плетеном соломенном кресле у окна, широко распахнутого навстречу звездному небу; черные волосы гладкими прядями обрамляли ее бледные щеки; на ней был надет белый халатик, на шее коралловые бусы, а ее прелестный восьмимесячный ребенок сосал ее грудь и пристально смотрел на заснувшую деревню, на далекие поля и совсем уже дальнюю трепещущую зелень сосен. Ноздри Ардианы сладострастно трепетали, вдыхая легкие порывы ночного ветерка, насыщенного ароматом цветов; строго очерченные кроваво-красные губы были полуоткрыты; очень белые, отливавшие перламутром зубы сверкали; правая рука с золотым обручальным кольцом на безымянном пальце рассеянно играла курчавыми волосами ее «хозяина», а он лежал у ее ног, прижавшись открытым веселым лицом к коленям молодой женщины, и улыбался своему малышу.