Суворов. Чудо-богатырь - П. Васильев

— Кто вы такой?

— Поручик российской императорской гвардии Александр Вольский.

— Каким же образом вы сюда попали?

— Я ехал из России в свою армию, мой проводник обманул меня, завел в местность, занятую вашими войсками, и бросил. Местные крестьяне обещали мне гостеприимство в этом замке и привели меня к вам в плен.

— Вас не обманули, обещая гостеприимство, — горячо вскричала герцогиня Элеонора, — хозяйка здесь я, и вы не пленник, а мой гость….

Моро саркастически улыбнулся.

— Вы забываете, герцогиня, что со времени появления французской военной силы на вашей земле хозяином становлюсь я. Не обещайте пленному того, что исполнить не можете. — Обращаясь затем к Вольскому, он продолжал — Я не верю ни одному слову, что вы сказали, вы едете не из России, а с противоположного берега реки По, вы, милостивый государь, шпион, ваши расчеты были верны, в этом замке вы встретили бы и гостеприимство, и сочувствие со стороны владелицы, не опоздай вы на несколько минут. Но вы опоздали, я прибыл раньше, и вы как шпион будете расстреляны.

— Нет, не будет, — вскричала герцогиня, — клянусь памятью моих предков, я не допущу этого, вы не решитесь, генерал, на такое злодеяние.

Моро усмехнулся.

— Вы правосудие называете злодеянием, — отвечал Моро.

— Правосудие без суда? Я такого правосудия не знаю, — гордо сказал Вольский.

— Вы требуете суда? Вы можете доказать, что вы не шпион?

— Да, могу.

— Посмотрим, я слушаю, говорите.

— Эти письма свидетельствуют о правдивости моих слов. На них есть даты, и вы можете убедиться, что я в Италии всего несколько дней. Это рекомендации к графу Суворову от его родных и от моего отца. — При этом пленный офицер подал Моро письма.

— Для меня они не понятны, они написаны по-русски, — отвечал Моро, возвращая письма. Вольский побледнел, но, вспомнив, по-видимому, что-то, достал из кармана камзола другой конверт.

— Это письмо от графини Бодени княгини фон Франкенштейн к нашему главнокомандующему, — оно написано по-французски несколько дней тому назад в Вене, в чем вы можете легко убедиться, ознакомившись с датою письма.

Моро внимательно прочитал письмо и, складывая его, обратился к Вольскому:

— Это слабое доказательство. Письмо вы могли написать заблаговременно, тем не менее, во избежание нареканий, я завтра утром наряжу военный суд, но предупреждаю вас, что он отнесется к вашему доказательству так же, как и я, и если у вас нет более веских, то с вами поступят как со шпионом.

Положив письмо графини Бодени в карман, Моро приказал увести пленника и приставить к нему на ночь строгий караул.

— Генерал, неужели вы решитесь на столь жестокий поступок, — с мольбою в голосе говорила герцогиня Элеонора по уходе Вольского. — Ведь вы сами не верите тому, что этот несчастный юноша шпион.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, герцогиня, — отвечал Моро холодно и, откланявшись дамам, удалился.

— Если с этим молодым человеком случится несчастье — ты сама в том будешь виновата. Зачем раздражать Моро? Теперь он расстреляет этого русского только для того, чтобы отомстить тебе, — сказала маркиза Турхано племяннице.

— Посмотрим, — энергично отвечала молодая девушка и вышла из зала.

Дежурный офицер, уведя пленника из зала, потребовал от кастеляна замка, чтобы тот отвел ему помещение для арестантов.

Старик кастелян длинными коридорами повел офицера и пленников в противоположный конец замка.

— Лучшего места, чем здесь, — указал он рукою на массивную железную дверь, — не найти для арестантов во всей Италии. Отсюда никто, никогда не уходил.

С этими словами он отпер тяжелую дверь. Сыростью пахнуло из темного отверстия, казавшегося могилою, и, действительно, комната, в которую ввел кастелян офицера и его пленников, была похожа на склеп: в ней не было ни одного окна, пол и стены были выложены железными, заржавевшими от времени плитами, уйти отсюда было положительно невозможно.

— Ты прав, старик, не только в Италии, но и во Франции лучшей тюрьмы не придумать, покойной ночи товарищ, — обратился он к Вольскому, — жаль, что нам пришлось встретиться не на ратном поле, а в этой скверной дыре, ну да я фаталист и верю в предопределение, хотя мы и упразднили религию, тем не менее во мне осталось еще кое-что и я верю в книгу судеб… Очевидно, ваша участь в ней записана. Как добрый христианин, подчинитесь воле провидения и спите спокойно.

Цинизмом отдавало от слов полупьяного француза. Вольский посмотрел на него с презрением.

— Недолго вам осталось бесчинствовать, скоро от вашей безбожной республики не останется камня на камне. Вы сделали свое дело, а теперь убирайтесь вон.

Француз вышел с проклятиями.

— Посмотрим, что ты запоешь завтра, — бормотал он себе под нос.

— Синьор, не тужите, — обратился старик Джиованни к Вольскому, — не смотрите на то, что эта комната сплошь из железа. Старик кастелян недаром привел нас сюда. Он верный слуга своей госпожи и так же любит французов, как и она. Уходя, он взглянул на меня так, как бы хотел сказать: не беспокойся, долго здесь не засидишься… Ты как думаешь, Паоло? — обратился он к товарищу.

— Думаю, что старый Франц нас не выдаст. Недаром он расхваливал так нашу тюрьму.

Вольский тяжело вздохнул, слушая утешения своих товарищей по заключению. Что мог сделать старик? У дверей стоит караул, замок переполнен французами… Если бы ему и удалось освободиться из этой мышеловки, как он выедет из замка? Нет, видно, француз был прав, говоря о предопределении… Не думал он, что ему придется так рано погибнуть, и притом позорной смертью, смертью шпиона. Осматриваясь по сторонам, он каждый раз убеждался, что нет нигде ни окна, ни отверстия, которое сулило бы возможность побега. Комната, освещаемая тусклым светом фонаря, была погружена во мрак. Взяв фонарь в руки, Вольский начал ходить с ним вдоль стен, внимательно их осматривая. В самом отдаленном углу комнаты он увидел массивное бронзовое распятие, вделанное в стену, которое не замечал до сих пор. Поставив фонарь на пол и упав перед распятием на колени, начал он горячо молиться. По мере того как он молился, бодрость духа к нему возвращалась, а вместе с нею и надежда, что еще не все погибло, что, быть может, спасение возможно, недаром же старики итальянцы так твердо в него верят. Совершенно успокоенный встал юноша с колен. «Вы не пленник, а мой гость», — вспомнил он слова прекрасной хозяйки замка. Вспомнил он во всех мелочах происходившее в зале, вспомнил он, как красавица герцогиня клялась памятью своих предков не допустить его смерти, и окончательно воспрял духом. «О, еще мы с вами встретимся, генерал, в поле и тогда сведем счеты», — рассуждал он с запальчивостью молодости, а образ прекрасной герцогини Элеоноры неотступно стоял у него перед глазами и скоро завладел всеми его помыслами. Со свойственной юности беспечностью забыл он об угрожающей ему опасности, и все его помыслы неслись к чудной красавице…

Оставшись наедине со своим адъютантом, Моро отдал ему приказание строго следить за прислугою замка.

— От этой сумасбродки, герцогини Элеоноры, всего можно ожидать, — сказал он, — я уверен, что она примет все меры к тому, чтобы освободить русского.

— В этом отношении можете быть покойны, генерал, — отвечал адъютант, — старый кастелян замка, по-видимому, не разделяет симпатий своей госпожи и отвел для пленника такую келью, какой и в Бастилии не было. Бежать из нее положительно невозможно, так как в нее ведет одна только дверь, у входа в которую Бертоло поусердствовал поставить шесть человек, в железных же ставнях тюрьмы нет не только какого окна, но даже нет ни малейшего отверстия для воздуха. Только итальянская жестокость могла изобрести подобную тюрьму.

— И прекрасно, можете идти спать Пикар, надеюсь, в замке привидений не водится и нам никто не помешает хорошо уснуть, — говорил, улыбаясь, Моро.

— Привидений нет, но легенда и здесь существует, — отвечал, также улыбаясь, адъютант.

— Легенда?.. Это очень интересно, вам ее рассказывали?

— Я слышал, как прислуга рассказывала солдатам и сам порасспросил у кастеляна. Много лет, а может быть, и веков тому назад, в замке было совершено какое-то вопиющее дело, какое, никто толком не знает, говорят, что один из владельцев замка насильно постриг своего старшего сына в монахи, с тем, чтобы титул и состояние передать младшему сыну. Двадцать лет провел несчастный без воздуха и света в той келье, где помещен наш пленник, и умер совершенно слепым. С тех пор, как говорит предание, как только в замке над кем собираются произвести насилие, тень монаха появляется, и горе тогда притеснителю…

— Ого, вовремя рассказали всю эту басню. Ведь герцогиня же считает наказание шпиона преступлением, не собирается ли она послать монаха на выручку своего русского гостя? И вы после этого говорите, что кастелян не разделяет симпатий своей госпожи, зачем же он рассказывал вам эту басню?