Прорывные экономики. В поисках следующего экономического чуда - Ручир Шарма

Формирующиеся рынки накопили гораздо меньше долгов, чем США, и они по-прежнему могут брать займы для борьбы с кризисом. Но стремительное увеличение объемов глобальной торговли и потоков капитала связали их с США теснее, чем когда-либо прежде. Сегодня американские производители приобретают 15 процентов используемых ими комплектующих и материалов именно на зарождающихся рынках – сравните с 9 процентами всего пятнадцать лет назад. И эти связи продолжают крепнуть и шириться. Товарооборот между разными странами мира растет гораздо быстрее, чем доходы внутри государств. Еще в 1960 году увеличение совокупного дохода на один процентный пункт вело к увеличению потоков внешней торговли на два пункта, а сегодня – на целых четыре. Одной из главных причин, по которым экономики развитых и развивающихся стран начали в последние десять лет расширяться и сужаться синхронно, является усиление интеграции глобальных каналов поставок. Этим также объясняется, почему формирующимся рынкам тоже следует ожидать учащения спадов деловой активности. Если хотя бы в какой-то мере исходить из приведенных выше данных за прошлый период, можно предсказать, что фазы экономического роста сократятся примерно до трех лет во всей мировой экономике.

Поймите, какие выгоды несет в себе жесткая посадка. Непостоянство экономического развития может пугать, но оно вовсе необязательно вредно для долгосрочного роста. Часто бывает как раз наоборот. Великое успокоение последних десятилетий ни на йоту не увеличило долгосрочных темпов роста США, так же как резкие подъемы и спады конца XIX века никак не повлияли на разразившийся вскоре в стране общий экономический кризис. Зато, как мы часто наблюдали во всем мире, страны, у которых находилось достаточно средств, чтобы заплатить за «мягкую посадку» при выходе из рецессии, нередко глубоко и надолго увязали в этой дорогостоящей мягкой подушке.

Предпочтение мягкой посадки вполне логично и понятно, но, не менее очевидно, именно жесткие посадки нередко вынуждают государства идти на реформы и закладывать фундамент для быстрого экономического роста. В последние годы это случалось в ряде стран, от Швеции и Финляндии в начале 1990-х годов до Азии после финансового кризиса 1997–1998 годов. Экономист Энди Се, общепризнанный эксперт по Азии, разработал интересную систематику выигравших и проигравших в результате этого кризиса, и, по его оценке, самые агрессивные реформы были проведены в Южной Корее. Се утверждает, что если бы Южная Корея не пострадала так сильно от жесткой посадки в 1998 году, она, вероятно, не была бы сегодня членом ОЭСР. А вот, например, Малайзия, которая, желая избежать шоковых последствий кризиса 1998 года, ввела жесткий контроль над движением капитала и вообще не стала реформировать свою экономическую систему, сегодня сильно отстает от своих соседей.

Но особенно жестко Се критикует Японию, в которой, по его словам, «величайший “пузырь” в истории человечества» лопнул вообще без каких-либо негативных последствий – это все равно что свалиться с Эвереста и не сломать ни одной косточки. На пике подъема на долю этой страны приходилось 40 процентов суммарной стоимости недвижимости планеты, но вместо того чтобы в один «прекрасный» момент разом с треском обвалиться, цены на недвижимость медленно снижались на 7 процентов в год в течение двух десятилетий, в итоге этот рынок уменьшился в общей сложности почти на 80 процентов. Тут не было ни массовых продаж заложенного имущества, ни объявлений банкротств, ибо правительство упорно спасало должников всевозможными дотациями и субсидиями, превращая тем самым в руины свою собственную финансовую систему. А поскольку фондовый рынок потерпел крах, хотя на рынке недвижимости обошлось практически без потерь, молодым людям, владевшим только акциями, стало не на что приобретать жилье. Многие из них отложили рождение детей и надолго обрекли страну на уменьшение народонаселения. По словам Се, если бы Япония тогда просто позволила своему рынку недвижимости «самоотрегулироваться», сегодня в стране наблюдался бы прирост населения.

Любопытно, что Китай в наши дни тоже все больше переходит со своего прежнего жесткого и неудобного пути на японский. В 1998 году страна была еще в основном изолирована от потоков капитала, разносивших азиатскую заразу по всему миру, но все равно проводила жесткие реформы, направленные на оптимизацию государственных предприятий и приватизацию рынка недвижимости. Это позволило Китаю довести свою производственную систему практически до совершенства, но сегодня он оказался в более трудной ситуации. В Китае и банки, и их корпоративные клиенты, как правило, принадлежат государству, которое контролирует львиную долю экономики, и государство никогда не позволяет этим должникам доводить дело до банкротства. Должники просто «зависают», рассчитывая на очередной транш дешевых кредитов, который поможет им поправить финансовое положение. Начиная с 2008 года суммарная задолженность как доля от ВВП страны выросла со 115 до 170 процентов, и чем богаче становится Китай, тем менее вероятно, что страна добровольно пойдет на жесткие меры.

Укрепление связей между странами в последние десятилетия привело к тому, что они все меньше склонны позволять своим торговым партнерам «уходить под воду». Несмотря на нынешнюю бурную дискуссию на тему долговых дефолтов, начавшуюся в связи с кризисом в Греции, на самом деле риски неплатежей, по сути, исчезли с международной экономической арены. В своей книге «На этот раз все будет иначе»[15] ученые-экономисты Рогофф и Рейнхарт предлагают поражающую своей банальностью модель дефолта прошлых лет: в период между 1920 и 2003 годом обязательства по платежам не выполняли, как правило, страны, на которые приходилось 5–10 процентов от совокупного дохода; пик дефолта, до 40 процентов, пришелся на годы Великой депрессии и Второй мировой войны; на конец 1980-х этот показатель составлял 15 процентов. А вот начиная с 2003 года, когда начался синхронизированный глобальный бум, доля стран, которые довели свою экономику до этого печального состояния, снизилась с 5 процентов до нуля в любой год, на выбор. А все дело в том, что ни одно богатое государство не желает страдать от жесткой посадки или рисковать от волнового эффекта жесткой посадки своих соседей.

Однако наихудший из возможных сценариев – это даже не те страны, которые, упав на самое дно, не набивают синяков и шишек, а те, которые, стараясь выбраться из этой ямы, не идут ни на какие риски. Меня всегда забавляло чувство самолюбования и выполненного долга, источаемое индийцами, сумевшими увернуться от азиатского кризиса 1998 года – при том что в предыдущие годы экономика страны развивалась весьма скромно. Я и сегодня вижу такое же отсутствие ощущения потребности в безотлагательных мерах на многих формирующихся рынках, от Индии до Бразилии, которые явно считают экономический бум последнего десятилетия заслугой своей внутренней политики, а не следствием освобождения глобальных денежных потоков. И я убежден: поскольку мировая экономика вступает в новую эру, этому самодовольству суждено стать огромной преградой на пути прогресса человечества.