Средневековый роман и повесть - Кристьен де Труа

Гартман фон Ауэ

Бедный Генрих

Перевод со средневерхненемецкого Льва Гинзбурга

На свете рыцарь Гартман жил,усердно Господу служили читывал, бывало,мудреных книг немало.Иная повесть давних днейстара как мир, но скрыто в нейне просто развлеченье —скорбящему леченьеи утешенье в трудный час, —но и молитва про запас,а также в равной мерепризыв к любви и к вере…Да, Гартман выдумал не самрассказ, что он расскажет вам:здесь все из книжек взято,им читанных когда-то.Но не сочтите за порок,что он в начало этих строквписал свое прозванье,в надежде на признаньеи на заслуженный почет,чтоб вы, кто труд его прочтет,воскликнули бы с жаром:«Сей Гартман жил недаром!Недаром жил, писал не зря,и пусть небесного царяс ним будет милосердьеза все его усердье!..»Так, из истории одной,рожденной швабской стариной,проведал Гартман нынео юном господине:он был красив, изыскан, смел,он недостатков не имел,нет, люди в нем приметилиодни лишь добродетели.Ничем судьбой не обделен,высокороден, щедр, умен,богат и, как известно,прославлен повсеместно, —он всем богатствам предпочестьмог незапятнанную честьи неподкупность совести,как явствует из повести.Он звался Генрих… Здесь у насмы, в графстве Ауэ{284}, много разслыхали это имяне наряду с другими,а средь отважнейших бойцов,кто до конца стоять готов,не отступив ни шагу,служа добру и благу…Итак, продолжим наш рассказ.Был Генрих верности алмаз,зерцало чистой радости,венец беспечной младости,корона скромности святойв соединенье с добротой,щит и опора слабым…Недаром был он швабом!Он в каждом деле меру знали всякий труд воспринималкак доброе деяниеи щедрое даяние,ниспосланное нам творцом…И, наконец, он был певцом,в стихах любовь воспевшимв искусствах преуспевшим:его столь внятный, честный слоглюбое сердце тронуть мог,и чуть ли не полсветомон признан был поэтом…

И вот, когда, казалось бы,сей юный баловень судьбымог цвесть, почет вкушая,стряслась беда большая.Беда стряслась, и грянул гром,и Генрих, как Авессалом{285},скорбя, познал мгновенно,что все на свете бренно,что и на пиршестве подчасподстерегает гибель нас,о чем упоминаньеимеется в Писанье…Смертные! С истиной этой не спорьте:«Media in vita, sumus in morte», —то есть: «Средь жизни мы в лапах у смерти».К себе изреченье это примерьте.Самые сильные, стойкие, смелые, —все мы как груши сгнием переспелые.О, приглядитесь к горенью свечи,рьяно пылающей в темной ночи!Разве она, что ваш дом озаряет,в рвеньи бездумно дотла не сгорает?Свет ее ярок, да короток век.И не подобен ли ей человек?Как бы мы ни были жизнью испытаны,плоть наша тленна, а дни наши считаны.В горьких слезах угасает наш смех.(Это, к несчастью, касается всех…)Желчью сладчайшие блюда приправлены,ядом медовые вина отравлены,ветер внезапный, свиреп и жесток,в пору цветенья срывает цветок…

Все это Генрих на себеузнал, когда в его судьбевнезапно и мгновенносвершилась перемена.Слепой ли в том виновен рок?Нет! Кто, от Господа далек,ликует безмятежно,тот гибнет неизбежно!Итак, возросший средь забав,богач, красавец, юный графбыл поражен проказой —зловещею заразой.И только признаки беды —недуга страшные следы —на юном этом телесторонние узрели,как отвернулись от негонемедля все до одного,те, кто делил с ним смладубеспечных дней усладу.Он сразу стал невыносимвсем, кто еще недавно с ним(что было крайне лестным!)в родстве считался тесном.Такой же в точности уделзлосчастный Иов{286} претерпел,когда к нему вломиласьвсевышнего немилость.Но если, истину ища,воспринял Иов не ропщакостей своих гниеньекак волю провиденья,и рад был до скончанья днейво всем повиноваться ей,и в столь ужасном виде,не будучи в обидена грозный божий приговор,а устремивши к небу взор,всевышнему молился,чтоб тот к нему явился, —то бедный Генрих средь невзгодвзроптал на человечий род,в переизбытке горяс самой природой споря.Он, погрузясь в кромешный мрак,поник, осунулся, обмяк,забилось сердце глухоза недостатком духа.И стал его бессмыслен взгляд,и мед преобразился в яд,и тучей день затмился:так тяжко он томился.И свет в очах его померк,он мир презрел и жизнь отверг,прокляв без снисхожденьячас своего рожденья.Но духом он воспрянул вдруг,прослышав, что его недуготносят к излечимымпо еле различимымоттенкам кожи на лице,что где-то в некоем сельцебыл кем-то кто-то встречен,кто полностью излечен.И в Монпелье{287} он держит путь,дабы надежду почерпнутьи с помощью лекарстваизбыть судьбы коварство.Но горек был врачей ответ:лекарства от проказы нет.И он, скорбя безмерно,направился в Салерно.Но, к сожалению, и там,попав к великим докторам,он не добился толкуи плакал втихомолку,мечтая все-таки найтитого, кто б мог его спасти.И с лекарем первейшимон встретился в дальнейшем.И от него услышал весть:«Ты излечим, лекарство есть,но верить в исцелениенапрасно тем не менее…»Стал Генрих бледен как мертвец.«Я не пойму тебя, мудрец!Ты сердце мне не мучайЗагадкой этой жгучей.Коль я и вправду исцелим,лечи меня питьем своим!Излечишь — и богатойтебе воздам я платой:алмазы, жемчуг, изумруд…А хочешь — самый тяжкий трудя выполню с охотой,спасен твоей заботой…»«Алмазы, жемчуг… Что за вздор! —ответил врач, потупив взор. —Поймите, Бога ради:тут дело не в награде.Открыть вы просите секрет?Что ж… Я б открыл, да толку нет.Ведь в том-то и коварство,что есть одно лекарство,которое бы вас спасло,все ваши беды унесло,но я даю вам слово —нет удальца такого,чей ум, богатство или властьмогли б добыть, отнять, украсть,купить хоть за полцарствазаветное лекарство.Жаль, что и я помочь не смог.Отныне врач вам — только Бог…»Как громом пораженныйстоял наш прокаженный:«Я проклят Богом и людьми!Богатство, деньги — все возьми,вплоть до моей одежды,но не лишай надежды!»И врач — светило из светил —страдальца в тайну посвятил:«Услышать приготовься:то — не лекарство вовсе!То — не питье и не траваи не волшебные слова,то — силы неба, где вы?!кровь убиенной девы!Невинную должны убить,чтоб ты смог кровь ее добытьИ, той омывшись кровыо,вновь обрести здоровье!Но знай: насилье и разбойтебе заказаны судьбой!Здесь надобно желаньеидущей на закланье.Но, обойди хоть целый свет,кто б захотел во цвете летпогибнуть за другого?!Я не встречал такого!И вряд ли девственницы есть,что были б рады предпочестьсей нашей жизни грешноймогильный мрак кромешный…Итак, прощай, мой бедный друг.Я все сказал… Замкнулся круг…Но всемогущ спаситель —единственный целитель».И бедный Генрих отчаялся крайне,приобщенный к великой и страшной тайне:в этом мире никто за него умереть не захочет,даже если проказа его источит!И тогда решил он домой возвратиться,чтоб добром своим вовремя распорядиться,ибо жить на свете осталось малои надежд никаких у него не стало.Так окрестные монастыри и аббатстваполучили весьма большие богатстваот лица, оставшегося неизвестным,с пожеланием к настоятелям местным,чтоб они за душу его помолилисьи чрез это грехи чтоб ему простились…К небывалым страданиям став причастным,он тайком помогал горемычным, несчастным,своим дальним родичам обнищавшим,даже в доме его никогда не бывавшим.И у многих довольством нужда сменилась,и казалось, что все это им приснилось.Ну, а бедный Генрих решил понемногусобираться в последнюю дорогу,а покуда укрыться от всех подале,чтобы люди и вовсе его не видали.Но куда бы он ни пришел, ни вышел,всюду стон стоял, всюду плач он слышал:«О господь! Прегрешения отпусти нам 'и над нашим смилуйся господином!»Это — слух пополз о его болезни…Сам же он, оказавшись в бездонной бездне,тоже горько стенал и, терзаясь люто,все искал утешения и приюта.Долго Генрих бродил по дорогам окольными сошелся с одним хуторянином вольным.Хуторянин в достатке жил и в покое.(Крепостным и не снится житье такое, —целый век их давит поборов бремяи, в ярме, они попираемы всеми…)То-то радость Генриху!.. Раб его бывший,снисхожденье господское заслуживший,получивший волю из графских рук,стал богаче всех прочих крестьян вокруг.До чего же Генриху видеть приятномужика, живущего столь опрятно,неустанно занятого трудом!..И с отрадой вступил он в сей мирный дом.И хоть Генрих весь в язвах был от проказы,хуторянин не убоялся заразы,а принял гостя с великим почтеньем,чтобы скрасить болезнь ему своим попеченьем.То Бог вложил в простолюдиначистую душу христианина.Он крепок телом. Его женамила, дородна и мужу верна.И дети украшают дом, —на радость матери с отцом.И в этой вот семье простой,сияя кротостью святой,нежнее ангелочка,росла меньшая дочка.Она, еще дитя почти,годов не больше девяти,дышала лишь Христовымучением и словом.И так она решила жить,чтобы однажды заслужитьего благоволенье,хоть на одно мгновенье.Казалось: тот, кто вездесущ,ее взрастил средь райских кущ:в ней, созданной предвечным,все было безупречным…Старшие — сестры или брат —порой держаться норовят(без умысла дурного)подальше от больного,зато она все время с ним.(О, как порыв сей объясним!)Все дни над ним хлопочет,расстаться с ним не хочет.Невиннейшее существо,она в страдании егоГосподень перст узрела,и сила в ней созрела.И Генрих привязался к ней.Ах, дружбы чище и вернейведь и на самом делеон не встречал доселе.И он дарил ей все, что мог:то зеркальце, то поясок,то новую гребенку.Что надобно ребенку?..И добрым словом привечал,и шутки ради величал,без тени мысли скверной,своею благоверной.И этим прозвищем горда,она и вправду никогдаего не покидалаи вместе с ним страдала.И то была Христова кровь,жизнь, перешедшая в любовь,что в детском сердце этомпылала дивным светом…И так три года истекло.И хоть страдал он тяжело,а немощное телопочти что омертвело,согрет был Генрих тем теплом,что согревало этот дом,в семействе, столь счастливом,сколь и благочестивом.Желая Генриху помочь,все трое — мать, отец и дочь —по вечерам сиделивблизи его постели…Так и в ненастный вечер тот,уставши от дневных забот,все пребывали сновау бедного больногои горевали вместе с ним,что злобный рок неумолим…Хозяина немалогрядущее пугало.И вправду знал он наперед,что вслед за тем, как граф умрет,придет властитель новый,воистину суровый,кто их нещадно разорит…И хуторянин говорит:«Вы нас не обездольте…Вопрос задать дозвольте!О, наш любимый господин,хоть я и дожил до седин, —соображаю скверно:я слыхивал, в Салернополно великих докторов,презнаменитых мастеров.Что толку в их науке,коль длятся ваши муки?..»И бедный Генрих зарыдал:«Я твоего вопроса ждал.Но лекарь здесь не нужен:сей жребий мной заслужен…Да, — Генрих, всхлипнув, продолжал, —я, жалкий червь, воображал,что я добыл по правубогатство, власть и славуи что открыты предо мнойворота радости земной,что ждут меня утехиза некие успехи.Но позабыл я лишь одно;все это Богом мне дано,а то, что им дается,то и назад берется.Так я, глупейший из глупцов,вообразил в конце концов,что обойдусь без Бога,имеючи столь многоземель и всякого добра,и коль судьба ко мне добра,то ждут меня тем пачевсегда одни удачи,что все добыть могу я сам,не обращаясь к небесам…И вот я гибну нынеиз-за своей гордыни!Небес захлопнулись врата,иссякла Божья доброта,его любви мне не вернуть,мне в светлый рай заказан путь,за спесь меня казнит Господь,вконец моя прогнила плоть,страшны мои мучения,и нет мне излечения!Глумленье злых людей сношу,от добрых спрятаться спешу,чтоб жутким обликом своимне омрачать веселья им,и сам стыжусь урода,которого природалишила попросту всего:ведь я уродливей его.Вот что такое гнев Господень!..Однако сколь ты благороден,ты, и жена твоя, и дочь!Меня вы не прогнали прочь,судьбы не устрашились,а как бы приобщилиськ огню, в котором я горю.Но чем вас отблагодарю?Ведь я-то жду, поверьте,всего лишь близкой смерти.Так есть ли на земле на всейбеда ужаснее моей?И я, в предсмертной боли,не властелин ваш боле.Но ты, мой друг, жена твоя,ты, благоверная моя,поверьте, что сторицей(небесною клянусь Царицей!)воздается вам когда-нибудьза вашу праведную суть,за все добросердечьек познавшему увечье…Ну, а теперь на твой вопросотвечу, не скрывая слез:в Салерно, в самом деле,провел я две недели,У всех врачей перебывал,но тщетно, тщетно к ним взывали слезы лил обильно:искусство их бессильно!И вдруг, представь, я узнаю:чтоб излечить болезнь мою,на смерть должна решиться,ножа не устрашитьсяодна из мужественных дев,что, смертный страх преодолев,под нож зловещий ляжет,себя убить прикажет.И нож ей сердце рассечет,и кровь из сердца потечет,и, той омывшись кровью,я обрету здоровье.Но так уж создан род людской,что не найти души такой,которая готовапогибнуть за другого.И обречен я на позор,пока Господень приговорне снимет в час кончиныс меня моей кручины…»И, услышав, что Генрих сказал отцу,обратила дева молитвы к Творцу,и она стояла в ногах господина,словно ангел небесный, чиста и невинна.И пока говорил он, она замерлаи слова его в сердце своем заперла,чтобы спрятать их там до глубокой ночи,и слеза ей туманила ясные очи.А когда опустилась ночная мгла,она сон родительский стерегла,и, в ногах у них лежа, едва дышала,и слезами ноги их орошала.И тогда проснулись отец и мать,и они не могли ничего понять:отчего их дочь лишилась покоя,не стряслось ли с ней несчастье какое?Не хотела она сказать ни слова,но отец посмотрел на нее сурово,и она, повинуясь отцовской волеотвечала: «Страшусь я ужасной доли,ожидающей нас, как сразит кончинадорогого нашего господина.И добро и честь мы тогда утратим,навсегда отмеченные проклятьем.Не дождаться такого графа нам боле,и опять мы окажемся в злой неволе».«Ты права, — родители отвечали, —мы и сами-то вне себя от печали.Но хоть жизнь безрадостна и жестока,в причитаниях наших не много прока.Не поможем графу мы ни слезами,ни своими жалостными словами.И пускай нас самих ожидают напасти,изменить все это не в нашей власти.Мы веленью Господа не перечим,так что, видишь, графу помочь нам нечем…»Крестьянин мнил утешить дочь,а между тем она всю ночьни разу не сомкнула глаз,и жар в ее груди не гас.И снова сутки протекли,вновь спать родители легли,а дева в то мгновеньесвершает омовенье.Во глубине ее души,в той заповеданной тиши,решение созрело:пасть за святое дело!Недетской твердости полна,молилась истово она.О, как легко и сладкодо капли, без остатка,за господина жизнь отдать!О, только бы отец, и мать,и граф, в своей печали,перечить ей не стали!Ужасен был бы их запрет!Где явь? Где сон? Где смысл? Где бред?..О небо! Смилуйся над ней!..Но тут родительских ушейстенания коснулись,и мать с отцом проснулись.«Да что же ты с собой творишь?Да ты вторую ночь не спишь!И мы не спим из-за тебя!Утешься… Пощади себя…Господь терпел и нам велел.И состраданью есть предел.Да ты сама едва жива!..»Увы! Напрасны все слова!О мыслях, что в ней созревали,крестьяне не подозревали.Тогда ответила она:«Погибнуть скоро я должназа господина своего!Да вы ведь сами от негоузнали обо всем подробно.,Что исцелить его способно,известно, стало быть, и вам.И я ему всю кровь отдам,лекарством нужным обладая:чиста, невинна, молода я,и хватит духа у меня,жестокой смерти не кляня,пасть ради графа дорогого,коли нет выхода другого!»Отец и мать в печалисладчайшей отвечали:«Забудь, забудь об этом, дочь.Не в силах ты ему помочь,ведь ты совсем еще дитя,а смерть приходит, не шутя,кого угодно скоситда имени не спросит.Благодарение судьбе,со смертью встретиться тебес тех пор, как ты родилась,еще не доводилось.А что такое «умереть»?Вовек не просыпаться впредь,вовек не видеть света.Пойми, что значит это!Страшись к сей бездне подойти!Назад оттуда нет пути:моленья безответны,и сожаленья тщетны.Спешим тебя предостеречь:смотри, идет о жизни речь!А что — помилуй Боже!на свете есть дороже?..»Так бедные отец и матьпытались дочь увещеватьто ласковым и добрым словом,то наставлением суровым.И дочь сказала наконец:«Мой добрый, дорогой отец!Хоть небогата я умом,и прежде знала я о том,что смерть, сжирая все живое,в мои года страшнее вдвое.Но кто до старости дотянет,счастливей все равно не станет.Ведь смерть нагрянет и к нему,и все, чем жил он, — ни к чему!Увы, не стоило трудиться,на свет не стоило родиться,когда нам, смертным, суждено,сейчас ли, завтра, — лишь одно!Я предпочту иную участь:угаснуть в юности, не мучась,и вместо жизни быстротечнойвкусить услады жизни вечной.Я знаю: милостивый Богменя допустит в свой чертог,и нет у вас причиныдля столь большой кручины…Родимые отец и мать!Молю: не надо горевать,на небо негодуя.Все беды отведу яот дома нашего, от вас.Едва пробьет мой смертный час,воспрянет повелитель —наш добрый покровитель.Коль будет здравствовать наш граф,никто не тронет ваших прав,но бедствия неотвратимы,коль смерть его не отвратим мы.Теперь вам ясно, почемусвои жребий с легкостью приму.Пора спешить, пока не поздно!Беда нависла грозно!..»Мать безутешно слезы льет:«Душа-то у тебя не лед!Ты только, доченька, подумай,как много в жизни сей угрюмойпознали горя мы и зла,покуда ты не подросла!Все, что смогли, тебе мы дали,но не такой мы платы ждали.За что же ты мне сердце рвешь?Нет! Замысел твой нехорош!Ведь ты, давая свой обет,ввергаешь нас в пучину бед.Иль не завещано Творцомчтить после Бога мать с отцом?!Иль Бог послушным детямне платит долголетьем,чтоб после их принять в раю?!Ты молодую жизнь своюсама отдать нам рада?Нам этого не надо!На что он, граф, с его добром?Коль ты умрешь, и мы умрем,лишившись дочери родной:ведь живы мы тобой одной.Ты в жизни всем была для нас:отрадой старых наших глаз,и солнечным весенним светом,и девственности юным цветом,успевшим дивно расцвести,была нам посохом в пути,была нам нашим раем…И мы тебя теряем?Беспомощные старики,ужель, рассудку вопреки,мы жить должны в тоске постылой,рыдая над твоей могилой?Нет, дочка, этого не будет!Иначе Бог тебя осудит!..»И дева отвечает ей:«Что есть родителей родней?Какими высказать словами,в каком долгу я перед вами?Любовью вашей рождена,сколь щедро я награждена!Без вас была бы я несчастна:я это помню ежечасно.Вы дали сердцу моемулюбовь и силу, страсть — умуи наделили красотою,которой, может, я не стою:повсюду люди говорят,что на земле на всей наврядеще отыщется девица,что красотой со мной сравнится.И не было б страшнее зла,когда б ослушаться смоглаили обидеть вас коварноя, кто навек вам благодарна!.,Тебя, моя родная мать,святой готова я назвать.Так загляни в мою ты душу:с годами я все больше трушу,чтоб твердый дух мой не ослаби жертвой сатанинских лапвнезапно плоть моя не стала,чтоб муки я не испытала,вдруг над собой утратив власть!О, как легко в безумье впасть!А где ж душе оградаот злобных козней ада?!Жизнь — это пагуба одна:смущает души сатана.О горе! Постепенномы катимся в геенну.И хоть всемилостивый Богменя пока что уберегот вожделений грязных,таящихся в соблазнах,от низменных мирских сует, —я все ж страшусь: с теченьем летне устоять пред искушеньем,что будет небу поношеньем!Страшусь, что овладеет мнойта жажда радости земной,та дьявольская сила,что столько душ сгубила!И пусть я завтра поутрупо воле Господа умру,я снова повторяю:не много я теряю!Что жизнь? Ее услады — яд,любовь — беда, томленье — ад,ее богатство — нищета,а долголетие — тщета,желание порочно,и все в ней, все непрочно.Цвет вянет, старятся сердца,и лишь страданьям нет конца,лишь смерть, что окаянна,прочна и постоянна.И от нее вас не спасутни светский, ни духовный суд,ни знатное происхожденье,ни щедрое вознагражденье,ни власть, ни ум, ни красота,ни сладкозвучные уста:она, хоть миру ненавистна,в известном смысле бескорыстна.Что ей бесчестье? Что ей честь?Что прямодушие? Что лесть?Что истина? И что — обман?И жизнь и юность — все туман!..Да, все вокруг туман и пыль…Покрыта мерзостная гнильбогато вышитым ковром…Сие не кончится добром!По топи человек идет:путь в преисподнюю ведет!..Так стоит ли себя терзать,моя возлюбленная мать,коль дочь любимая твоястремится в лучшие края,в надзвездные пределыот грозного удела?Ведь платят дорогой ценойза счастье дочери родной!Ты в этом убеди отца.Несчастный! Нет на нем лица.Утешь его и успокой:он мучим страхом и тоской.Увы, в слепой любви ко мнепостичь не может он вполне,какое все мы вскорепреодолеем горе!Лишь я навек сомкну глаза, —тотчас рассеется грозаи, может быть, на годы,минуют вас невзгоды.Но предположим: год иль двая буду все еще жива,а наш заступник умирает —и новый князь нас разоряет.Скажи, что ждет меня тогда?Неодолимая нужда,забота о голодном муже?!Такая участь — смерти хуже.Однако ты себе представьна миг совсем другую явь:граф жив, и я жива-здорова,никто нас не лишает крова,я графу бедному служу.Но вот я замуж выхожу:не за него, а за другого!Ты спросишь: «Что же тут дурного?»Так знай: коль мужа полюблю,то господина оскорблю.А мужа коль возненавижу,тем самым Господа унижу.А это — смерть. А это — ад…О, нет мне, нет пути назад!Я жизнью тягощусь земною.Но день настанет, и за мною,уставшей от забот земных,небесный явится жених,тот, кто меня столь долго жаждет,по ком больное сердце страждет,кому бы я отдать хотелажар моего младого тела,жених мой — земледелец вольный,отрада деве богомольной.Легко за плугом он идетв чудо-борозды ведет.И в том крае нет ни морозов, ни зноя, —достаток в домах, изобилье сплошное,и там куры не дохнут, телята не мрут,и детишки голодные не орут.Ни жажды, ни голода там не знают,ни о чем не печалятся, не страдают,несчастья не тяготеют над ними.Старики там становятся молодыми.Не грозят им ни паводком, ни пожаром.И работать не надо — бери все задаром!Вот куда я стремлюсь, мать моя дорогая.Отпусти же дочь свою, не ругая.Плохо людям слабым, маленьким, беззащитным:то огонь, то вода, то еще что грозит нам.Все, что год создавал, разрушают в мгновеньето пожар, то буря, то наводненье.Если ты жалеешь меня и любишь,то запретом дочь свою не погубишь,чтоб любовь я за нелюбовь не считалаи пред Господом нашим, Иисусом Христом, чтоб предстала,чья любовь не знает различий меж мною,жалкой нищенкой, и королевской женою…Да, конечно, чтить родителей надо,эту заповедь помню я, Христа возлюбившее чадо.Кровь от крови и плоть я от вашей плоти.Вы, что дали мне жизнь, эту жизнь бережете.Но еще есть заповедь на скрижали:чтоб мы также и самих себя уважали,и чтоб верность сами себе мы хранилии свое достоинство не уронили.Говорят, так часто на свете бывает,кто других веселит, тот порой о себе забывает,восхваляя других, сам впадаешь порой в униженье»почитая других, вдруг теряешь к себе уваженье.Да, я буду любить вас, до гроба вам верной останусь,но себя не унижу, с мечтой своей не расстанусь.Вы, родители милые, дочь родную простите.Коль мне блага желаете, с миром меня отпустите.Нет, уж лучше заставить вас поплакать недолго,чем забыть свою цель и не слышать веления долга!Час прощания близок. Я с жизнью сливаюсь иною.Мои сестры и братья вам радостью будут земною,и они вас утешат, одних вас в беде не оставят!Но ни жалость, ни слезы меня отступить не заставят!Ни за что не сверну я с указанной Богом дороги,господина лишив единственной в мире подмоги…И, его воскресив, сама обрету я спасенье,хоть и тягостно сердцу постигшее вас потрясенье.Но стенать над моим не придется вам гробомили видеть меня умирающей, мучимой смертным ознобом.И себя не терзайте вопросом: где мы дочь свою похороним?Там, где смерть я приму, вход закрыт навсегда посторонним.В Салерно это случится,где нам суждено разлучиться,чтоб, уйдя от дьявола, от духа злого,встретиться снова…Так смерть моя будет вам искупленьем,а мне — избавленьем…»И когда они увидали,что, как бы они ни рыдали,дочь им не переубедить, —зря только раны бередить, —и все, что с нею происходит,от Бога на нее нисходит,и, очевидно, неспростаребенку, девочке, в устабожественная силатакую речь вложила, —они смекнули наконец,что здесь не прихоть!.. Здесь Творецгласит ее устами…(Иль мы не помним с вами,сию историю излагая,возмужание святого Николая,{288}который младенцем еще, в колыбели,чего ни с кем не бывало доселе,воспринял святое ученье Христово,чудесно постигнув господне слово?..)И в душе они оба решили,что пред Господом бы согрешили,если б дочь отговаривать смелиот указанной Господом цели.Но едва они так решили, как разомгоре им затуманило разум:нет, не выдержать этого расставанья,несмотря на любые обоснованья!..Им худо, им страшно было,от ужаса их знобило.И, сидя на постели,они окаменели.Что делать? Куда податься?На уговоры поддаться?Но если на это решиться —значит, ее лишиться?..Сидели они, гадали:как же быть с нею дале?..И мать сказала: «Все равно!Все небесами решено.И провиденью безразлично,что наше горе безгранично.Так приготовимся теперьк страшнейшей, к худшей из потерь.Перечить дочери не станем,хоть сердце в кровь себе израним.Как умрет она, — сами умрем в одночасье!.И они ей дали свое согласье.Чистейшая дева, узнав об этом,той же ночью, перед рассветом,несчастному графу стучит в окно.«Вы спите?» — «Нет, не сплю давно.Но объясни сначала,ты что так рано встала?»«Ах, как же я уснуть могу,коль перед вами я в долгу.И так я вас жалею,что и сама болею!»Он прошептал, едва дыша:«Спасибо, чистая душа!Да будет воздаяньетебе за состраданье.А я погибнуть обречени бесконечно удрученне собственной судьбою:разлукою с тобою!..О, если б понимала ты,венец добра и чистоты,какая в сердце рана!..»«Отчаиваться рано, —сказала девушка в ответ. —На то причин особых нет.Спасение возможно, —я говорю не ложно, —коль все зависит от меня!..Я не хочу терять и дняи к вашему же благупод нож в Салерно лягу!И к вам вернется жизнь тогда.Все остальное — не беда.Ведь вы, избавясь от болезней,намного лучше и полезнейспособны жизнь прожить, чем я…»Граф, восхищенья не тая,с глазами, влажными от слез,благоговейно произнес:«Моя возлюбленная жена!Жизнь нам обоим равно нужна,а смерть — не такая уж сладкая штука,но еще ужасней предсмертная мука.Все не так просто, как ты полагаешь,когда мне помощь свою предлагаешь.Я твой порыв оценил вполне…Немалое счастье выпало мнес подобной встретиться чистотою,с безгрешным сердцем, с верой святоюв великую силу любви и добра…О, я бы со смертного встал одра,когда бы это приказалаты, кто святость свою доказала.Чудо Господь сотворил:сердце твое отворилчужому страданью, чужой печали…Но кем бы люди меня считали,если б я принял жертву твою?Пред страшным выбором я стою!..Супруга милая, прости,но ты еще дитя почти,и хоть мечты твои безгрешны,решенья чересчур поспешны.Все больше сердцем! Не умом!А сколько горьких слез потоми горьких разочарованийпо исполнении желаний!..Дитя мое, не я ли самвзывал к бессмертным небесам,моля о скором избавленье?В твоем же волеизъявленьеесть прихоть детская, поверь!Еще не раз себя проверь!Все взвесь и рассуди толково!..Но окончательное словоне ты, мой друг, должна сказать,а лишь твои отец и мать.Мы только их исполним волю!Неужто загубить позволюжизнь благодетелей моих,родную дочь отняв у них?!»Так он сказал и усмехнулся,решив, что он и впрямь рехнулся:неужто все, что слышит он,явь, а не глупый, дикий сон?!Но мать и отец сказали:«Вы столько нам в жизни далии столько сделали для нас!Мы не решимся на откази за добро добром отплатим,хоть дочь любимую утратим!Она, в надежде вас спасти,на смерть отважилась пойтии объявила нам об этом,мы долго медлили с ответом…Тому уж скоро третий день.Мы сами превратились в тень.Но дочь вам отдаем с любовью,во благо вашему здоровью.Того, как видно, хочет бог…»И они затряслись с головы до ног,и в отчаянье руки ломали все трое…Но вернемся к рассказу о нашем герое.Хоть чувство надежды в нем ожило,графу было особенно тяжело.Нестерпимо родного ребенка лишиться,но, однако, еще тяжелее решитьсяу родителей ребенка отнять…Здесь мы бедного Генриха можем понять.Он, как сказано в книге, рыдал и метался:то он принял их жертву, то вновь отказался,сожалея о том, что сам натворил…Наконец согласился и поблагодарилвсю семью (разумеется, нелицемерно)и сказал, что пора собираться в Салерно.Ну, а дочь? Та затеяла пышные сборы:«Дорогих лошадей! Дорогие уборы!Бархат! Шелк! Кружева! Горностаевый мех!В этот день я хочу быть красивее всех!..»И опять родители зарыдали,как такую красавицу увидали.«Ну за что, ну зачем нам ее отдавать?Как мы смеем позволить дитя убивать?..»Нет, я просто рассказывать дальше не в силахоб ужасных страданьях людей этих милых.Горе матери; вот оно, перед вами…Скорбь отца… Передать ли ее словами?..Но держались они одним убежденьем:это все предначертано провиденьем,это Бог избрал их любимую дочьчеловеку страждущему помочь,и, конечно же, высшая силабедной девочкой руководила,и ее позвала, и ее повелана святые, на божеские дела…Ах, когда б они рассуждали иначе,мы, пожалуй бы, не разрешили задачи:отчего же не разорвались сердцани у страждущей матери, ни у отца.Но печаль их сменила отрадаот сознанья: так надо! Так надо!..Граф и девушка скачут в Салерно.Оба счастливы неимоверно,хоть ее огорчает немного,что так далека дорога.Графа нужно быстрее спасти,но мешает дальность пути.В Салерно они прискакали,врача того отыскали:«Вот она, кем я буду спасен!..»Врач узнал его. Врач потрясен.А затем, состраданьем влекомый,к бедной девушке незнакомойон подходит и молвит: «О дочь моя,расскажи, ничего не тая.Что здесь: чистой любви побужденье?Иль угроза? Приказ? Понужденье?Хочешь верность ему доказатьиль не можешь ему отказать,повинуясь мольбам господина?..Мне должна быть известна причинарешенья страшного сего!»«Веленье сердца моего!» —не замедлила дева с ответом.От нее не скрылось при этом,как врач на нее дивился.Он в сторону с ней удалилсяи свой вопрос повторил:«Не твой ли граф подговорил,в преступном бессердечье,тебя на эти речи?Достаточно тебе чуть-чутьсебя, меня ли обмануть,хотя бы и под страхом, —как все пошло бы прахом:мое искусство, подвиг твой;ты не останешься живойи сердце изничтожишь,но графу не поможешь!Как говорят: сто раз отмерь!Все взвесь, себя спроси, проверь,нет ли в душе сомненьяи не нашло ль затменья!..И слушай, что произойдет,как в силу договор войдет.Воображаешь сцену?Вот я тебя раздену,и ты, раздевшись догола,уже не встанешь со стола,но, стыд превозмогая,несчастная, нагая,начнешь кричать беззвучным ртом…Сказать, что ждет тебя потом?По правилам наукитебе свяжу я руки,и ноги я тебе свяжу,и прямо в сердце нож всажу,и, грудь пронзив и спину,живое сердце выну!Еще одно узнать изволь:страшна не смерть. Ужасна боль!.Что? Ты в ответ ни слова?!Ты лечь на стол готова?!А дух тебя не подведет,когда дыхание сведет?А при упадке духа —полнейшая проруха!О, эта боль! О, этот ад!При этом нет пути назад.О, сколь я сам несчастен,что к этому причастен!Нет, в жизни мне не повезло:избрал я злое ремесло…Ах, погоди хоть малость!..»Но дева рассмеялась:«Спасибо вам, великий врач!..Мне тоже не везет, хоть плачь:сомнение тревожити спасенье гложет.Поди, и вправду откажусьне оттого, что не гожусь:не я оказалась слабой, —вы оказались бабой!Да ведь у вас навернякаот страха задрожит рука.Вы, первый врач Салерно, —и трусите безмерно!Вы зайцу серому родня!Но только жаль вам не меня,не смерти моей ранней, —своих вам жаль терзаний!А может быть, давно мертвобылое ваше мастерствои силы в вас иссякли?!Ну! Я права? Не так ли?!Я женщина — и я сильнаи в действиях своих вольна,и я на стол ваш лягу,но вы — назад ни шагу!А что наслушалась от вася всяких ужасов сейчас,то это все не ново:я к ним давно готова.«Поймите же, что никогдая б не приехала сюда,коль с самого началая главного не знала;не струшу и не отступлю,а господину жизнь куплю,себе же — доступ в Царство Божье!Так не тряситесь мелкой дрожью!Час избавленья чуя,сейчас плясать хочу я!Граф исцелится наконец,меня к себе призовет Творец,и не во сне, а наяву,я в Царстве Божьем заживу,увенчана короной,Господом даренной!..»И понял мудрый врач тогда,что она в решенье своем тверда,что не может она поступить по-иному,и ее повел он к графу больному.«Счастливейший из людей земли,о чем и мечтать нельзя — вы нашли!Все сомненья отпали. И вскоростиот своей вы избавитесь хворости!..»Он повел ее в комнатку тайную,где все мраком покрыто и тайною,а графу за дверью велел остаться,в тайную комнату не соваться,сколько б это ни длилось часов,и запер дверь на тяжелый засов.Там, где стояли различные склянки,он велел раздеться юной крестьянке,и она, повинуясь приказу,охотно и сразуплатье сняла, обнаженной осталась,но не стеснялась…И врач увидал: на дивоэто юное тело красиво.И так жаль врачу ее стало, —прямо сердце стучать пересталои рассудок чуть не отказал…И он сам ей об этом сказал.Но она его умоляла,вновь и вновь повторяла,чтоб он продолжал свое делои скорее разрезал ей тело.Вот и стол она видит высокий,где обряд свершится жестокий.Лекарь девушку за руку взял,взобраться на стол приказал.Она легла без тени тревоги.Он связал ей руки и ноги,а потом стад подыскивать нож:который из них хорош?(Их здесь много, широких и длинных,для дел отнюдь не невинных.)Пусть внявшая голосу долгахотя бы страдает недолго,и легко, и быстро умрет…Лекарь камень точильный берет,и точит свой нож, и точит,к делу все приступить не хочет!А бедный Генрих, за дверью стоя,чувство испытывает не простое.Он удручен, озадачен,великим смятеньем охвачен.Ах, ужель не увидит он сновачерты лица дорогого?А если он их увидит,то здоровым отсюда не выйдет.Но ему нсцеленье обещано?Вдруг в стене замечает он трещинуи, прильнувши к ней, видит сквозь щельэтот стол, что похож па постель,а вернее, на смертное ложе,на котором, — Господи Боже, —связанная, нагая,лежит его дорогая.«О, как же ты глуп! — сказал он себе, —ты ждешь перемен в своей скорбной судьбеи требуешь избавленьябез Божьего соизволенья!Ты небом страдать осужден навек,а хочешь, чтоб спас тебя человек?Глумясь над Господним словом,надеешься стать здоровым?!На что ты девушку подговорил?Да сам ли ведал ты, что творил?Смерть ее будет лишней,ибо все решает Всевышний!Исцелит — ликуй, не простит — страдай.Только девушке умереть не дай,кровью чистой своей твой позор оплатить!..»И, не выде