Приключения 1975 - Владимир Рыбин

В большой, скудно обставленной комнате было светло, пахло душистым табаком, вымытым полом и свежестругаными досками. Напротив двери стоял небольшой, застеленный белой бумагой стол, рядом два полумягких кресла, в углу аккуратно, по-госпитальному застеленная кровать, на стене большая военная карта-пятиверстка.

— Садитесь к столу поближе.

Майор взял коробочку из-под конфет, достал щепоть табака и набил трубку. Заметив, как человек сглотнул слюну, он пододвинул к нему коробку:

— Курите, папирос нет, свертывайте из газеты.

— Спасибо, с удовольствием, давно без курева.

Закурили. Майор сел, положил локти на стол и, уперев в ладони подбородок, спросил:

— Ну, слушаю вас?

— Даже с чего начать не знаю, — человек затянулся, — путается все в мыслях.

— Вы русский?

— Да. Вернее отец у меня русский, а мать узбечка, я и родился в Ташкенте.

— Рассказывайте, не волнуйтесь, желательно поподробнее и по порядку. Но сначала представьтесь, пожалуйста.

— Мишин моя фамилия, Юрий Сергеевич, сержант, бывший стрелок-радист из эскадрильи морских дальних бомбардировщиков капитана Бахметьева…

В длинном, обшитом крест-накрест дранкой, но еще неоштукатуренном здании штаба морского авиационного полка сидели командиры, участники предстоящего полета. Операцию готовили с особой тщательностью, теперь же уточняли отдельные детали. Под потолком слоями висел синий табачный дым. Когда стало ясно, что вроде обо всем договорились, детали утрясли и обсудили, поднялся генерал:

— Прошу внимания, товарищи. Тише. И хватит дымить — дышать нечем.

Все зашикали и начали поспешно обо что попало гасить папиросы. Когда стало совсем тихо, генерал продолжил:

— Я еще раз подчеркиваю всю важность этого особого задания: прыжка не только через линию фронта, но почти через всю Германию. Нужно, чтобы каждый исполнитель проникся до глубины души ответственностью. Дело, пожалуй, не столько в стратегическом значении операции, сколько в ее политическом направлении. Вы представляете, как будет воспринято у нас, да и во всем мире то, что мы собираемся сделать. В то время, когда Геббельс раззвонил о полном, уничтожении нашей авиации, мы нанесем удар по Берлину. Помните это, товарищи. Ну а теперь можно отдыхать. Вылет ровно в двадцать два ноль-ноль.

Аэродром, расположенный на одном из островов Балтики, плотно затянули низкие клочковатые тучи. Моросил мелкий, нудный дождь. Погода, как говорят синоптики, самая что ни на есть нелетная. У самого леса застыли освобожденные от маскировочных сетей, готовые к старту тяжелые четырехмоторные самолеты. Тишина, только откуда-то от границы взлетного поля доносился хриплый, с повизгиванием лай сторожевой собаки. Вокруг машины собрался весь экипаж. Люди и полной боевой выкладке и, несмотря на август, в меховых коротких унтах, теплых кожаных куртках и шлемах. Иначе нельзя: там наверху температура минус сорок.

— Ну что ж, пора, — капитан Бахметьев посмотрел на светящийся циферблат часов: — По местам, друзья, дорога дальняя.

Один за другим люди исчезли в люке фюзеляжа, последний втянул внутрь дюралевую лесенку и захлопнул дверь. Начали на малых оборотах прогревать двигатели.

Тяжело переваливаясь по травянистому полю, бомбардировщики вырулили на старт, резко, на максимальном газу, взревели моторы, и машины тронулись сначала медленно и будто неохотно, потом все быстрее и быстрее, увеличивая скорость, разбежались и поднялись в небо. Набирая высоту, они вошли в сплошную облачность. Несколько минут летели в густом, как в парилке, месиве. Пробили облака. Флагман лег на курс, остальные заняли свои места в походном строю.

Мерно гудели двигатели. Каждый из членов экипажа занимался своим делом. Неожиданно через большое окно под ногами пилотов в огромном, точно озеро, разводье среди облаков показались редкие желтые и белые огоньки.

— Штурман, где мы? — командир вытер рукой лицо.

— Штеттин, товарищ капитан! Точно под нами.

— Далеко забрались. Как время? Укладываемся?

— Выдерживаем минута в минуту.

— Объекты на карту наносите поточнее. Мы сейчас, как первопроходцы, а после нас полетят другие, о них помните.

— Стараюсь, товарищ капитан.

Внизу, прочертив небо, мелькнули красные полосы ракет и замигал прожектор.

— Что это там? Неужели обнаружили?

— Здесь аэродром, товарищ командир. Фрицы сигналят: нам разрешают посадку. За своих приняли. Анекдот.

— Не мудрено. Уж кого-кого, а нас-то они никак не ждут. Жаль, поблагодарить их нельзя за любезное приглашение парой бомб. Ну да еще успеем.

Над Берлином, словно по заказу, туман рассеялся. В черной бездонной глубине оранжевыми искорками побежали цепочки и скопления огоньков. Столица рейха затемнена не полностью. Да и чего опасаться, по радио только вчера объявили: армия победоносно воюет далеко на востоке. А советской авиации и тем более таких дальних бомбардировщиков, как докладывали компетентные чины, уже практически не существует.

На высоте шесть тысяч метров, точно в заданном квадрате, ведущий, увлекая за собой остальных, начал сваливаться в пике. Пять, четыре, три, две! Две тысячи!

— Давай! — Бахметьев резко поднял и опустил руку.

Самолет вздрогнул, слегка взмыл вверх. От его длинного грузного тела попарно отделились бомбы и с воем устремились навстречу земле.

Багровое пламя взметнулось над Силезским вокзалом, за мостом через Шпрею и прямо в середине Александерплац. В стороне, на фоне языков огня хорошо видны высокие черные столбы заводских труб.

— А ну еще раз. Последних парочку, — капитан медленно потянул штурвал на себя.

Снова внизу от ярких взрывов шарахнулась чернота ночи. По небу начали шарить прожекторы. Беспорядочно забухали зенитки. То там, то здесь вспыхивали клубы разрывов. Их грохот, перекрывая шум моторов, со всех сторон проникал внутрь.

Враг уже опомнился — город погрузился во тьму, только зарева пожаров мутно проступали сквозь темную пелену.

Самолет повернул на обратный курс.

— Крепко мы их! Знай наших. Теперь можно и назад.

Вдруг снизу, под самым брюхом самолета, что-то затрещало и громыхнуло. Машину подбросило. Слева и справа, ослепив на мгновенье людей, разорвались снаряды. Командир резко положил штурвал, и бомбардировщик, скользя на крыло, выскочил из перекрестия прожекторов и нырнул в темноту.

— Осмотреться. Есть ли повреждения, — раздалась команда.

К Бахметьеву подошел штурман, стараясь перекрыть шум, крикнул:

— Компас разнесло вдребезги. Перебит бензопровод третьего двигателя, топливо из второго бака идет за борт, убит стрелок второй пушки.