Мастера и шедевры. т. I - Игорь Долгополов

Художник счел нужным изобразить Екатерину как символ полной отрешенности от грядущих пыток. Ее фанатизм передал Караваджо с суровой монументальностью.

Живописец-новатор прожил всего тридцать семь лет.

Но вклад его в историю живописи огромен.

Он, по существу, был одним из первых представителей «живописцев реального», повлиявших позже на такого крупного художника-реалиста XIX века, как Курбе.

Сила Караваджо была в редком умении придавать мифологическим и библейским персонажам вполне осязаемую, реальную форму; кроме того, его отличала необычно скульптурная, весомая лепка формы, построенная на сильных контрастах света и тени. Мастер противопоставил свое творчество маньеризму и успешно преодолел это влияние.

Герои его холстов — люди, мужественные, темпераментные, обладающие недюжинным характером.

В таком направлении творчества живописца немалую роль сыграла его судьба, полная драматических, а порою трагических ситуаций. Он был непомерно вспыльчив, дрался на дуэлях. А в 1606 году убил в ссоре соперника и вьшужден был бежать из Рима в Неаполь. Художник умер в расцвете творческих сил, изнуренный тяжкой болезнью, в 1610 году.

«Екатерина Александрийская» была написана в 1597 году по заказу мецената кардинала Дель Монто, одновременно с росписями в церкви Сан Луиджи деи Франчези. Холст знаменует уже зрелый стиль мастера и отличается монументальностью в решении формы. Особо следует отметить превосходное светотеневое решение, которое, несмотря на некоторую черноту, подкупает благородством и обобщенностью.

Это, несомненно, одна из жемчужин собрания.

В истории искусств бывают порою любопытные встречи во времени.

Микеланджело Караваджо (1573–1610) родился через век после Микеланджело Буонарроти (1475–1564). Нет нужды сравнивать масштаб их дарований. Ибо Буонарроти поистине первый из первых. Но и Караваджо обладал блистательным талантом и огненным темпераментом. Однако роковая судьба этого мастера обрекла его умереть в 37 лет, вовсе не высказав до конца всего того, чем полна была его пылкая душа.

Но что-то таинственно схожее было в их мятежных характерах — неудержимость в гневе, преданность искусству. И, конечно, главное, то безмерное влияние, которое оказало творчество и Микеланджело Буонарроти, и Микеланджело Караваджо на последующие поколения.

Каждый из них как бы переступил порог века. И вот здесь, на переломе столетия, на стыке времен, они сумели открыть и внести, каждый свое, неповторимо реформаторское новое, в казалось бы, все знающий и все изведавший мир художества.

Грядет третье тысячелетие нашей эры. До него осталось меньше пятнадцати лет. Я предчувствую, что где-то, возможно, в глубине необъятной Родины, растет юноша, который скажет новое, свое, никем еще не виданное слово в живописи.

Верю.

Кора. Акрополь

О ПРЕКРАСНОМ…

Кора… Греческая девушка. Дочь античности. За пять столетий до нашей эры родилась она. Взошла со своими беломраморными сестрами на вершину Акрополя. Встала на зеленую траву. Милая, задумчивая, юная… Все ветры мира, вечные звезды, само солнце любовались гордой красой. Каждый вечер афиняне приходили, на священную гору и возлагали дивные цветы к стопам девушек. Безмятежно, лучезарно текло время. Тихо улыбалась Кора. Она радовалась людям, бездонному небу Эллады, миру.

Грянула беда. Вандалы царя Ксеркса разгромили Афины. Кора была погребена под грудами щебня и мусора вместе со своими сестрами.

Но вскоре враги были изгнаны. На Акрополе воздвигли Парфенон. Сам Фидий вложил свой гений в это чудо ваяния и зодчества.

А Кора? Она пролежала десятки столетий в гиблом прахе той страшной битвы. Однако наступило второе рождение девушек. Их извлекли из тьмы и тлена. Ныне земляне вновь зрят победоносную, хотя и изуродованную юность древности.

… О сколько бы могла поведать людям Кора. Рассказать о борьбе света и тьмы. Жизни и смерти. О жестокости и бессмысленности войн…

Мягкая, горькая улыбка осеняет лик Коры. Ее миндалевидные девичьи глаза словно говорят роду человеческому «Одумайтесь».

Кто хоть миг видел Кору, никогда не забудет ее прелестное молодое светозарное лицо и этот немой вопрос девушки-калеки …

Аура искусства. Непобедим ее магнетизм. Необозрима, необъятна ее сфера, питающая души людей.

Глядя в глаза Коры, убеждаешься, нет, не оборвется никогда нить прекрасного, если это не сотворят сами руки человеческие.

И вновь во всем величии встает искусство древних греков, о котором еще Карл Маркс сказал, что оно было и остается «нормой и недосягаемым образцом».

Кора живет!

Старая московская квартира. Тихий вечер. Неяркий свет. Собрались соседи. Давно знакомые люди. Вспоминают, что-то рассказывают. Негромкая беседа. Телевизор выключен. Только поблескивает в сумерках выпуклое стекло экрана. Хлопнула входная дверь. Раздался смех. Прозвучали шаги. В большую комнату пришли дети хозяев. Зажгли люстру. Юноша произнес:

— Предки, хотите увидеть нечто? — И, не ожидая ответа, вынул из кармана пиджака небольшую кассету. Раздалось шуршание … Через мгновение на экране возникла надпись «Шедевры Парижа.» Раздалась знакомая мелодия из фильма Рене Клера «Под крышами Парижа».

Парень погасил большой свет.

Нотр-Дам де Пари. Остров Сите, подобно древнему кораблю, поплыл в огнях ночной Сены. Эйфелева башня проткнула звездное небо. Закрутилась сверкающая «Мулен Руж», и вдруг из тьмы возникло задумчивое лицо Джоконды.

Так начался проход по Лувру.

Менялись залы. Звучала веселая музыка.

Вдруг рядом со строгим профилем Венеры Милосской появился на экране силуэт молодой парижанки. Звенел смех. Мчались машины. Это был своеобразный коллаж, не претендующий на высокий вкус. По существу, рекламный ролик для туристов.

Видеокассета… Она неумолимо ворвалась в жизнь, как в свое время пришли радио, кино, телевизор. Так в доме рядом с книгой со временем появятся записи любимых фильмов, концертов, художественных музеев.

Джорджоне. Три философа.

Все ближе и ближе к нам новое тысячелетие, вместе с гологлафией, стереокино, огромными телеэкранами. Фантастика становится явью. Научно-техническая революция вместе с ЭВМ и другими чудесами приходит к нам в гости, чтобы составить часть нашего бытия.

Такова логика времени.

Готовы ли мы к этому новому потоку?

А ведь если подумать, то умное, рачительное использование техники всегда полезно.

Правда, проще отмахнуться и не заметить или не освоить этого новшества.

Но, думается, скоро, очень скоро во множество домов придет видеокассетное телевидение.

И это будет не только повторение кино, но и совсем новая форма изобразительной информации. В каждый дом может войти прекрасное.

Это огромная сила, воспитывающая в миллионах людей чувство красоты.

Задумался ли кто-нибудь о стратегии использования нового мощного импульса-пропаганды, воспитания в человеке, особенно в молодом, чувства уважения к непреходящим ценностям национального и мирового искусства.

А ведь Эрмитаж, Третьяковка, Русский музей. Музей имени Пушкина, десятки других дивных собраний нашей Родины были бы всегда рядом со зрителем. Лучшие собрания мира — Лувр, Ватикан, Прадо и другие — могли бы раскрыть свои коллекции.

Словом, вопрос назрел.

И рядом с фильмами об отдельных современных больших мастерах в дома тысяч и тысяч телезрителей придут любимые ими мастера прошлого и настоящего.

Надо исследовать и продумать — повторяю это слово — стратегию пропаганды большого искусства. И это принесет неоценимые плоды в деле воспитания нового человека, духовно богатого, обладающего чувством любви к Родине, искусству, прекрасному.

Духовное богатство художника. Его талантливость и мастерство. Стремление видеть новое. Любовь к своему народу, родине, придают непреходящую ценность созданию истинного искусства.

Рембрандт. Портрет старушки.

Ясность решения. Простота и выразительность. Приметы новой красоты, отраженные живописцем, принадлежащим своему времени — залог создания шедевра.

Федор Достоевский писал: «Что ясно понятно, то конечно презирается… другое дело с завитком и неясность: мы этого непонимаем, значит тут глубина».

Эти строки развенчивают парадоксальный успех некоторых поистине загадочных явлений в истории искусства. Так иногда кажущаяся многозначительность, изысканность либо незавершенность, запутанность иных полотен делали их модными. И такие картины на миг порою затмевали, теснили на второй план произведения, великие по своей непривычной образности, остроте мировидения.

У шедевров искусства — долгая, долгая жизнь. Вернее — вечность. Дейнека как-то сказал: «Великие картины всегда застенчивы». Вдумайтесь, какая правда в этих словах.