Корона Тафелона (СИ) - Авербух Наталья Владимировна

— Говорили, — с обидой подтвердила девочка, — что у меня глаз дурной говорили!

— И всё?

— Я к ним не ходила, — слегка надулась Эрна, как будто вспоминая детские ссоры. — Меня не пускали.

— Сержант Экон похож на тебя?

— Да не особенно, — растерялась девочка.

Зачем он спрашивает всякую ерунду?!

— Что говорил «дядюшка Ги», когда приказывал тебе перекрасить волосы?

— Он не мне это сказал, — ответила Эрна. — Он сказал мамушке, а та сказала бабушке Мете, меня привели и сказали, что так надо.

— И всё?

— Он… — напрягла воображение девочка. — Он что-то сказал… мамушке Лоре… может, не про то…

— Говори.

— Он сказал, мол, отец-то признает, да надо, чтоб другие не сомневались! — выпалила Эрна.

Долго ей это нести?!

Это издевательство такое?

Неужели он не видит, что она врёт?!

Священник снова кивнул.

— Ты убила не своего отца, — сказал он внушительно. — Заступник избавил тебя от чудовища, которое притворилось твоим отцом, чтобы облегчить своё гнусное предательство. Ты понимаешь меня?

Эрна тоже кивнула и постаралась принять непонимающий вид. На всякий случай.

— Тебя растили во лжи, — сказал отец Бенлиус. — Нам придётся поддержать эту ложь.

— Я не… — промямлила девочка, когда пауза очень уж затянулась.

— Для всех ты будешь дочерью и наследницей рыцаря лю Дидье, — торжественно произнёс священник, — единственной живой ветвью на заражённом дереве.

Заражённые ветви отсекают и сжигают…

Так говорят святоши.

— Но я же…

— Он умер сам, — резко ответил отец Бенлиус. — Напоролся на твой нож, когда поднял руку на единственного чистого потомка. Ты поняла, дочь моя? Он умер сам.

— Он умер сам, — послушно повторила за священником девочка.

Так её не будут пытать?!

Они тут спятили?!

— Отдыхай, дочь моя, — вздохнул отец Бенлиус. — Завтра мы возвращаемся в свою обитель.

В свою новую комнату девочка вернулась на подгибающихся ногах. Когда госпожа Татин учила её врать, она говорила, мол, надо всегда быть очень искренней. Вспоминать что-нибудь такое, чтобы все видели: она правда радуется или злится или обижается. Если её так легко отпустили… может, у неё получается?

Или они хотят растянуть удовольствие.

Вот Виль — он мог бы… наверное… ну… у него, наверное, никогда не было столько времени, чтобы так изо дня в день развлекаться.

Эрна некстати вспомнила, как убийца успокаивал её в детстве, заплетал косички и учил готовить сытную похлёбку. Она всхлипнула, ни от кого ни скрываясь, и кожей почувствовала соболезнующие взгляды провожавших её в комнату святош.

Глава девятнадцатая

Монастырская лечебница

За каких-нибудь два дня они добрались до обители братьев-заступников. Высокие стены, повыше да покрепче, чем вокруг Арола, окружали два монастыря, и мужской, и женский. Обитель сестёр-созерцательниц стояла в самом центре крепости, окружённая своей стеной, ничем не ниже внешней. Снаружи к монастырю примыкало небольшое кладбище, на краю которого стояла маленькая белая часовня. Вот туда и внесли гроб с умершей аббатисой. Кто-то, видно, поехал вперёд, потому что их отряд встретил похоронный звон.

Девочку вместе с монахинями проводили в женскую обитель. К нам навстречу вышла маленькая сухонькая старушонка, как оказалось — сестра-ключница, управляющая монастырём в отсутствие аббатисы. Звали её сестра Утабио.

Старушонка неодобрительно поприветствовала сестёр Арнод и Дезире, а потом перевела пристальный взгляд на Эрну. Её глазки-пуговки так и впились в лицо девочки.

— Так-так, — сказала ключница. — Значит, ты наша новая ведьма?

— Неправда! — закричала девочка обижено. Освободитель! За что?! Одновременно с ней запротестовала сестра Дезире:

— Сестра Утаби… нельзя так…

Старушонка махнула рукой.

— Можно. Знаю я вашу сестру. Добро пожаловать в орден сестёр-созерцательниц, девочка. Матушка Онория писала, что тебе приходилось лечить людей.

Имя аббатисы она многозначительно выделила.

— Она вам написала? — выпучила глаза Эрна. — Но она же…

— Дурочка, — без выражения обронила ключница. — Матушка Онория вела записи. Там было и про тебя. Поняла?

— Да…

— Тогда пойдём.

— Куда? — не поняла девочка. Почему этим святошам всё время что-то от неё надо?!

Целый день на лошади и вчера был не легче! Почему ей не дают отдохнуть?!

— В больницу, — нетерпеливо бросила ключница. — В наш монастырь стекается много больных, увечных и раненых. Сейчас-то с этой войной особенно. Понюхаешь дерьма и крови, это тебе не оборотней ловить. Раскроенный череп видала когда-нибудь? Нет? Тогда насмотришься.

Эрна беспомощно оглянулась на сестру Дезире, но та печально покачала головой.

— Пошли-пошли. Вечером дам тебе книгу лельфского врача.

Лельфы, как смутно помнила Эрна, были теми язычниками, против которых барон водил поход в священные земли. Ей даже в голову не приходило, что среди них были врачи.

— Ты узнаешь из неё о врачах древности, прочтёшь о том, чем болезни отличаются друг от друга, — посулила ключница. — Надеюсь, ты быстро читаешь. Ни у кого нет времени дожидаться, пока ты поумнеешь.

Девочка покорно кивнула и пошла за ключницей. Та провела её мимо самой обители куда-то в сторону, мимо аккуратных огородов с травами (некоторые Эрна знала и почти все они использовались её матерью для составления лечебных снадобий), мимо хозяйственных построек в невысокое, лишённое всякой красоты здание.

— Умоешься с дороги, — говорила на ходу ключница, — сдашь одежду и получишь чистую. Сегодня к больным тебя не пущу. Посмотришь на лекарства, на инструменты. Узнаешь что-то — говори. Завтра с утра похороны, попрощаемся с матушкой Онорией — и за работу. Больные не могут ждать. Переломы умеешь складывать?

— Немножко… — от неожиданности созналась девочка.

— Тогда от тебя выйдет толк. Без спросу ни за что не хватайся. Не знаешь — спроси. Знаешь — скажи и получи разрешение. Поняла?

Эрна никогда в жизни так не работала. Она даже не знала, что может работать. Никто её не гонял так, даже Танцующий Кабан. Даже Виль. Она едва высыпалась: солнце ещё не вставало, как её будили на молитву, потом помогать готовить завтрак для сестёр, а потом сестра ключница заставляла девочку читать медицинские книги. Притворяться, будто она ни бельмеса не понимает в церковном языке, Эрна перестала в первый же вечер. Сестра Утабио не желала слышать никаких возражений. Она не интересовалась не только колдовством, но и тем, как его разоблачить, откровенно презирала всех, кто мог хоть что-то, большее, чем обычные люди. Зато она была требовательна и чудовищно вынослива. Того же требовала и от других. Когда проходило время, отведённое на чтение (а сестра Утабио спрашивала по каждой странице, заставляя сначала оттарабанить всё наизусть, а потом ещё и объяснять прочитанное), как Эрне полагалось явиться в монастырскую лечебницу. Единственное место в женской обители, куда допускались мужчины. И какие! Эрне приходилось пускать кровь, брать мочу, промывать и перевязывать ужасные раны, нанесённые не только мечами, копьями и копытами, но и шипастыми дубинками или чем-то ещё похуже. Приносили туда и больных из соседних деревень — тех, кому уже не могли помочь деревенские знахари. Показали ей и загадочный кусочек металла, который притягивал к себе иголки, с помощью него монахини вытянули иголку, попавшую под кожу деревенскому малышу. Или вон ещё та вонючая жидкость, которая пахла почему-то похоже на «зимнее вино», которое делала мама, только ещё противней. От него страшно щипало раны, но заживало потом всё лучше и быстрее, чем без этой гадости. Знакомая цирюльница говорила, что так ускорить исцеление может только хорошее вино, выращенное на колдовской лозе в Латгавальде, но его надо было пить, а не лить на рану. К тому же от хорошего вина никто так не вопил. А ещё на этой пакости настаивали какие-то травы и потом их давали пить по капле больным или натирали тело. Девочке только один раз показали таинственную комнату, где что-то страшно булькало и шипело как в мастерской алхимика[52].