Хранитель волков - Марк Лахлан

Фейлег отдышался.

— Там на дне что-то есть, какой-то выступ. Под него можно забраться. Я попробую еще раз.

— Подожди, тебе надо отдохнуть, — сказала она.

Никогда еще Адисла не видела Фейлега таким. Первый раз со времени их знакомства в глазах человека-волка читался страх.

— В чем дело? — спросила она.

— Должны быть другие пути.

— Но это вход?

— Там веревка, которая к чему-то привязана. Мне кажется, это вход. Но должны быть и другие пути. Не могут же мальчики носить еду через эту дверь. У них все размокнет.

— Но мы нашли этот вход, к чему нам другой?

Фейлег уставился в землю.

— Я не люблю воду, — признался он.

— Боже, Фейлег! — удивилась Адисла.

Она прижала его к себе. Он заглянул ей в глаза, и она, поддавшись порыву, легонько поцеловала его в губы. Фейлег не знал, что сказать, а тем более — что сделать.

Адисла выскользнула из его объятий, сделала глубокий вдох и нырнула в озеро.

Глава 48

ОЗЕРО СЛЕЗ

Сначала Саитада по ошибке пошла на север через заброшенные поселения, мимо домов, в которых лишь крысы спасались теперь от холода. По дороге она подобрала несколько полезных вещей: два отсыревших одеяла, чтобы было хотя бы немного теплее, тряпки, которыми она прикрыла лицо, обмотала ноги и обернула меч, и еще чашку, чтобы растапливать в ней снег для питья.

Прошло три дня, прежде чем она увидела дым над хижиной, а когда назвала имя Аудуна и жестами спросила, где его найти, люди засмеялись и махнули на юг, за Стену Троллей. Они приняли ее за слабоумную, но все равно прокричали ей прямо в ухо добрый совет. Идти на юг небезопасно. Земли вокруг горы прокляты. По ночам со склонов горы стекают кошмары, полные смертей и пыток, и больше никто не в силах жить там. Ведьмы, как говорят, умирают, и их магия отравляет землю. Саитада выслушала все, но ничего не сказала. Она прекрасно поняла этих людей, хотя и не знала как.

Ночью сынок хозяев решил посмотреть, что несет нищенка в своем узелке, но когда он уже собирался вырвать из ее рук замотанный в тряпки предмет, он случайно заметил обожженную половину ее лица и тут же вернулся в постель. Утром, стыдясь того, что хотел сделать ночью, парень подарил Саитаде теплый плащ, старые башмаки и грубую тунику, на которой до того спала их собака. Саитада поклонилась, благодаря семью за гостеприимство, и отправилась в долгое путешествие на юг.

Народ Аудуна его не забыл, и крестьяне, и пастухи указывали Саитаде, куда нужно идти. Снег на юге почти не шел, зато дул пронзительный ветер. А люди по-прежнему соблюдали давнюю традицию этих земель оказывать гостеприимство путникам: они пускали Саитаду ночевать, а утром показывали ей дорогу. Саитада нашла конунга через два дня поисков в Железных лесах.

Один охотник прошел с ней половину пути, преисполнившись жалости к Саитаде из-за ее обожженного лица, а потом показал ей, в какую сторону двигаться дальше: держаться берез и спускаться ниже; если пойдет сплошной ельник, оставлять холм слева, Полярную звезду справа, а в остальном полагаться на удачу. После стольких лет, проведенных в темноте, по ночам у Саитады кружилась голова, и казалось, что она совершенно не защищена от неба. А какое это было небо! На нем то и дело вспыхивали огни, красные и зеленые сполохи, и ей казалось, что это боги зажигают свои сигнальные костры, готовые помочь в ее деле. Но Саитада не останавливалась, чтобы глазеть на небеса. Ее цель и боязнь замерзнуть гнали ее вперед.

На следующий вечер, под полной луной, она встретила его. Конунг сидел на камне и смотрел в озеро. Почти все озеро было сковано льдом, но в том месте, где в него стекал небольшой водопад, льда не было. Длинные серебристые волосы Аудуна блестели в лунном свете, словно вода или же прообраз водопада, который все-таки скоро одолеет мороз. Аудун не посмотрел на Саитаду, а так и сидел, уставившись в озеро. Не поворачивая головы, он произнес:

— Не зови меня на битву, незнакомец, в моих снах и без того тесно от рыдающих вдов.

Саитада ничего не сказала. У конунга не было костра, не было плаща, он сидел так неподвижно, что в струйках пара от собственного дыхания напоминал окутанную туманом скалу. Спустя какое-то время он взглянул на нее.

Ни один воин, ни один берсеркер не заставил бы его встать, но при виде Саитады он поднялся со своего камня.

— Госпожа, я думал о тебе, — произнес он.

Она склонила голову.

Конунг продолжал:

— Именно мысль о тебе завела меня сюда. — Он указал на воду. — Он здесь, тот человек, которого, как ты знаешь, я отправил на дно океана, и все остальные сородичи, которых я оставил на верную смерть. Мне кажется, что это волшебное озеро, оно питается не ручьями с гор, а слезами вдов и сирот, которых сотворил я.

Конунг повернул голову, чтобы взглянуть на водопад, затем снова посмотрел на Саитаду. Ни один враг не сумел бы привести его в такое волнение.

— Я раскаиваюсь, — проговорил Аудун. — Раскаиваюсь в том, что сделал с тобой. Твое лицо постоянно снится мне. Я отнял у тебя детей и бросил тебя чудовищам. И ради чего? Чтобы повлиять на судьбу, которая, как мы знаем, дается при рождении. Этот ребенок не принесет хордам непреходящей славы, а если и принесет, то я не понимаю, какую именно. Но даже если это случится, какая разница?

Саитада по-прежнему молчала. В ней не было ненависти к конунгу. Он всего-навсего перевез ее с одного места на другое, решила она, точно так она сначала попала к кузнецу, потом к крестьянину и священникам. Такая уж у нее судьба — быть всю жизнь в рабстве. И это не конунг, а ведьмы отняли у нее детей.

Аудуну все представлялось в ином свете, и он все сильнее сгорал от стыда. Это стыд погнал его прочь из своих земель, подальше от семьи и сражений, стыд заставил сидеть в промерзшем лесу, годами прислушиваясь к журчанию воды и сражаясь с той личностью, какой он был когда-то. И все-таки, если приходили разбойники, если нападали медведи или одолевал мороз, конунг не позволял себе просто уйти, не хотел умирать, он сражался за жизнь. Он охотился, вместо того чтобы погибать с голоду, пил, вместо того чтобы умирать от жажды. Саитада ошиблась. Аудун не сможет никого убить. Он не сможет убить себя. Он не в силах перешагнуть порог, через который толкнул стольких людей. Грядущее бесчестье занесло над ним могучий кулак, способный расплющить конунга в любое мгновение.

— Чего ты хочешь от меня, госпожа?

Саитада указала на север.

— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? Но зачем? Ты вселяешь в меня жалость и отчаяние. Разве у тебя найдется для меня что-то еще?

Саитада посмотрела ему прямо в глаза и произнесла на его языке свое первое слово, если не считать имени Аудуна, слово, которое она слышала витающим по ведьминым пещерам, слово, которое срывалось с дрожащих губ мальчиков, шелестело в сиплом дыхании девочек.