Танцовщица - Эмма Драммонд

Новости были плохими, — прискакал разведчик, сообщивший, что армия лорда Робертса, усиленная новым пополнением из Англии, целеустремленно марширует в сторону от Кимберли. Женщины смолкли, забыв про неудобства. Те, у кого были грудные младенцы, прижали их к себе, раскачиваясь взад-вперед. Другие подозвали своих детей и обняли их. Бездетные сгрудились рядом. Неужели про них забыли? После всего, что они перенесли, неужели остается единственный выход — сдаться? И, что хуже всего, собираются ли мужчины там, наверху, проявлять свой глупый героизм, сражаясь до последнего человека?

Последняя мысль преследовала Лейлу все утро. Снова появился доктор Тривес, сопровождаемый другим врачом. Они осторожно прошлись между матрасами и покрывалами, заставляя детей выпить успокоительной микстуры. Попытки врачей облегчить положение женщин, разрешив им прогулки по туннелям, отходящим от камеры, где они находились, были встречены резкими протестами.

Работники шахт сказали, что все туннели ведут к алмазоносным слоям. С одной стороны они так запутаны, что в них легко заблудиться, с другой — их посещение разрешено только персоналу компании «Де Бирс». Даже они подвергаются тщательному обыску каждый раз, когда заканчивают смену, с целью предотвращения любых попыток спрятать драгоценные камни. И, уж конечно, недопустимо, чтобы несколько сот женщин и столько же детей бродили там, где бесценные алмазы можно просто подобрать на полу.

Когда мистер Роде, как настоящий христианин, открыл свои шахты, чтобы спасти людей от смерти, он вовсе не предложил им возможность заодно и обеспечить себя до конца жизни, схватив камушек, который начнет блестеть, когда его огранят.

Обнадеженные женщины были вынуждены снова сесть на свои места.

— Пусть будут прокляты алмазы! — пробормотала мрачная рыжеволосая девушка рядом с Лейлой. — Все, что мне требовалось, это шанс немного прогуляться и порепетировать канкан. Почему я должна бегать за пыльными тусклыми булыжниками, когда без труда получу отличный бриллиант, к тому же оправленный в золото, от щедрого поклонника? Лейла попыталась улыбнуться.

— Я больше никогда не смогу смотреть на бриллианты, чтобы не вспоминать вид и запахи этого места и не подумать, стоят ли они наших мучений.

— А я буду носить только изумруды, — вмешалась соседка.

— Подозреваю, что их тоже добывают из-под земли, — заметила другая девушка. — А я скажу вам, девочки, что мои будущие вздыхатели могут сэкономить на драгоценностях. Все, что я от них потребую, — это роскошные ужины, с обильным возлиянием ледяного шампанского.

Так как она не остановилась, продолжая описывать прожаренных цыплят и тонкие розовые ломтики ветчины, рыжеволосая схватила покрывало и набросила его на голову говорящей. Наступила тишина. Это короткое возвращение к типичной для гримерной болтовне заставило подумать, а когда они вновь вернутся в привычную для себя жизнь и произойдет ли это вообще.

Лейла так глубоко погрузилась в размышления, что не заметила, как стала тихонько напевать маленькой Салли, которая зашевелилась, стараясь устроиться поудобнее. А потом, когда поняла, что делает, в памяти всплыл вечер Рождества три года назад, словно Рози сейчас стояла рядом.

«Это что-то иностранное. Майлс говорит, что очень красиво».

Мечта о любви. Едва ли она подозревала в тот день, что будет напевать ту же самую мелодию дочке Нелли Вилкинс на глубине полторы тысячи футов в алмазной шахте в сердце Южной Африки. Если бы Рози сейчас смотрела на нее, то, несомненно, заметила бы: «Ох, Лей, вот потеха».

Не в состоянии сдержать улыбку, Лейла принялась петь громче, немного покачиваясь, чтобы успокоить Салли, и вновь переживая в памяти драгоценную дружбу с девушкой, разделившей с ней столь короткий период ее жизни. И словно эхом другие девушки подхватили мелодию. Звуки заполнили все пространство, знавшее до того лишь клацанье лифта, грохот ботинок шахтеров, грубые мужские голоса и шум работающих машин. Прошлое ворвалось в настоящее, когда Лейла, оглядев лица вокруг, поняла, что ни одна из сидящих здесь девушек не выходила на сцену вместе с Рози Хейвуд и ею самой в те далекие времена. И все-таки ими владели сходные мечты, сходные желания, о которых они часто говорили с Рози. Они также оживали, когда занимались любимым делом.

Песня закончилась, звук хора замер вдали. И вдруг Лейла заметила, как стало спокойнее вокруг. Дети молчали, плач младенцев сменился сонным хныканьем, женщины немного расслабились. Шахтеры расплывались в улыбке от удовольствия, и их просьба продолжить была тут же поддержана остальными. Девушки были только счастливы пойти им навстречу. Сцена отсутствовала, а их ослабевшие тела едва ли могли произвести что-то подобное выступлениям в прошлом, но эта пещера отличалась изумительной акустикой, и они запели хором популярные песенки, поощряя своих слушателей петь вместе с ними.

В течение получаса добровольные затворницы испытывали удовольствие, о существовании которого в этих условиях они и не подозревали. Лейлу попросили спеть несколько баллад, а потом и сольную песню, которую она исполняла в «Наследнице из Венгрии», столь популярную на концертах в Кимберли.

Моя далекая любовь, лишь о тебе тоскую…

Это был финал их выступления. Слова оказались удивительно созвучными общему настроению. И молчание, воцарившееся после, объединило женщин, как ничто другое. Даже те, чья набожность привела их к попытке разрушить то, что они считали распутством, осознавали себя как одно целое вместе с другими женщинами, в том числе и актрисами. У каждой наверху остался любимый, защищавший город. Это сделало их всех сестрами.

Вечер был отмечен прибытием супа, бутербродов и плохих новостей. Бомбардировки не прекращались, несколько солдат убиты, когда взорвался склад боеприпасов.

Очередная ночь тянулась бесконечно. Многие дети страдали от температуры. Воздух стал невыносимо спертым и вонючим. Врачи забеспокоились— скоро в шахтах станет опаснее, чем на поверхности; эпидемия лихорадки под землей унесет больше жизней, чем обстрел.

Лейла тревожилась за Салли, которая ночью была необычайно разгоряченной и беспокойной. Она и сама спала плохо, преследуемая мыслями о прошлом и о будущем, не несущем ничего, кроме душевной пустоты. Боязнь замкнутого пространства стала сильнее, и было трудно подавить стремление оказаться под настоящим ночным небом со звездами.

И другие желания посещали ее, например, сорвать одежду и помыться холодной водой и душистым мылом, выбросить парик и намыливать волосы до тех пор, пока они не станут блестящими и пушистыми, оказаться в своей прохладной спальне в коттедже и спать, пока тело не восстановит былую силу. И эти мечты об открытом пространстве и комфорте сдерживались только мыслями о Вивиане, которому сейчас намного тяжелее.