Жюстина, или Несчастья добродетели - Маркиз де Сад

— Довольно слез, сожалений и церемоний! — грубо сказал Александр. — Займемся делом и докажем, что самое изощренное сладострастие будет царить во время наших общих игр.

Его желания были скоро исполнены, и я стал участником оргий, роскошнее которых ничего не знал. Мой кузен два раза овладел моей сестрой во влагалище и три раза в зад. Он научил меня, как наслаждаться женщинами, я попробовал, и попытка убедила меня лишний раз в том, что если природа поместила в одном месте храм воспроизводства, то не совместила с ним храм наслаждения. Нимало не раскаиваясь в непоследовательности, я думал лишь о том, как получше отомстить за прежние почести идолу, которому всегда служил и которого отныне буду проклинать до конца своих дней. Поэтому девушка больше пострадала от содомии, нежели от натиска в вагину, и я заметил своему наставнику, что если род человеческий воспроизводится исключительно через влагалище, тогда природа не испытывает большой нужды в размножении, потому что предназначила для этого тот из двух храмов, который обладает столь скромными достоинствами.

После предательских утех мы с Александром обратились к своим первым удовольствиям. Он насладился своей сестрой на моих глазах, я перед ним прочистил задницу своей; мы заставили их ласкать себя, мы содомировали друг друга, мы сплелись все четверо и долго лобзали друг другу зады. Александр продемонстрировал мне тысячу сладострастных эпизодов, которых я еще не знал по причине юного возраста, и мы завершили празднество сытной трапезой. Наши молодые любовницы, окончательно пришедшие в себя и прирученные, предавались радостям доброй кухни с таким же удовольствием, с каким вкушали наслаждения плоти, и мы разошлись, пообещав друг другу вскоре встретиться снова. Мы так усердно и так часто сдерживали данное слово, что живот наших красоток заметно вырос. Несмотря на мои предосторожности и мою приверженность заднице кузины, оказалось, что ребенок, которым разродилась Анриетта, принадлежит мне: это была девочка, которая будет играть большую роль в этой истории. Это событие, скрыть которое удалось с немалым трудом, окончательно охладило наши чувства к нашим принцессам.

— Ты по-прежнему тверд в своем намерении относительно твоей сестры? — спросил меня Александр несколько месяцев спустя, на что я ответил такими словами;

— Я еще больше хочу отомстить ей самым жестоким образом за иллюзию, в плен которой заманили меня ее чары; в моих глазах она является ужасным чудовищем, но если ты влюблен в нее, я смирю свои чувства.

— Кто? Я? — воскликнул Александр. — Чтобы я увлекся женщиной, которой наслаждался! Разве я не раскрыл тебе свое сердце? Будь уверен, что оно похоже на твое, поверь мне, что я тоже терпеть не могу этих девиц, и если хочешь, мы придумаем вместе, как их погубить.

— Дадим друг другу клятву, — добавил я, — и пусть ничто не помешает нам.

— Согласен, — ответил Александр, — но какое средство мы изберем?

— Я знаю одно очень надежное: сделай так, чтобы моя мать застала тебя вместе с моей сестрой, я знаю ее суровость, она придет в бешенство, и София пропала.

— Как это пропала?

— Ее поместят в монастырь.

— Хорошенькое наказание! Нет, для Анриетты я желаю чего-нибудь посущественнее.

— Как далеко ты хочешь зайти в своем гневе?

— Я хочу, чтобы она была обесчещена, унижена, разорена, оставлена нищей; я хочу, чтобы она просила милостыню у моего порога, а я буду с великим удовольствием отказывать ей.

— Хорошо, — сказал я другу, — в таком случае я был прав, думая, что превосхожу тебя в этом смысле… Однако ничего пока не хочу объяснять. Условимся действовать по отдельности, затем расскажем друг другу о своих делах, и тот, кто окажется искуснее, получит от другого признание в поражении. Согласен?

— Согласен, — сказал Александр, — но мы должны еще раз получить удовольствие, прежде чем приступить к делу.

Поскольку моя мать снова отсутствовала, мы устроили последнюю встречу там же, где состоялась первая. На этот раз мы насладились такими сладострастными сценами, каких не устраивали до сих пор, и закончили их тем, что жестоко оскорбили бывших идолов своего культа. Мы привязали их друг к другу живот к животу и в таком положении в продолжение четверти часа избивали хлыстами; мы награждали их пощечинами, придумывали для них всевозможные наказания; одним словом, мы унизили их до последнего предела и дошли до того, что плевали им в лицо, испражнялись на грудь, мочились в рот и в вагину, одновременно осыпая их самыми гнусными ругательствами. Они рыдали, мы смеялись над ними. Мы не усадили их с собой за стол, они прислуживали нам голыми; потом, заставив их одеться, мы вышвырнули обеих хорошим пинком в зад. Насколько же скромнее вели бы себя женщины, если бы знали, в какое рабство толкает их либертинаж![37]

Поскольку мы обещали друг другу действовать раздельно, я потерял Александра из виду приблизительно на шесть недель и воспользовался этим временем, чтобы расставить вокруг несчастной Софии все батареи, действие которых вы скоро увидите сами. Моя сестра, будучи очень темпераментной от природы, с той же легкостью уступила домогательствам одного из моих друзей, с какой отдалась моему кузену, и с этим другом я ее и застал. Не буду описывать вам ярость матери, скажу лишь, что она была ужасна.

— Ты должна опередить ее действия, — сказал я Софии, — поторопись, ты попадешь под замок, если не воспользуешься моим —советом; избавься от этого чудовища, попытайся покончить с этим докучливым аргусом, а я дам тебе верное средство.

Растерянная София поколебалась и наконец сдалась. Я приготовил роковой напиток, сестра подставила его матери, и та свалилась на пол.

— О святое небо! — вскричал я, с шумом влетая в комнату. — Матушка… что с вами? Это наверняка дело рук Софии, этого бездушного чудовища, которому грозил ваш справедливый гнев… Вот как отомстила она за ваши спра— ведливые нарекания. Пусть же она поплатится за свое преступление. Я раскрыл его, надо арестовать Софию! Надо наказать виновницу чудовищного убийства, пусть она погибнет, пусть отплатит кровью за смерть моей матери.

Именно с этими словами я представил пришедшему комиссару яд, найденный в комнате сестры и завернутый в ее белье.

— Неужели и теперь могут быть какие-то сомнения, сударь? — продолжал я, обращаясь к представителю закона. — Разве преступница не изобличена? Для меня ужасно, что приходится выдавать свою сестру, но я предпочитаю, чтобы она умерла, чем носила на себе печать бесчестия, и нисколько не колеблюсь между прекращением ее дней и опасными последствиями безнаказанности. Исполняйте свой долг, сударь, я буду несчастнейшим из людей, зато мне не придется упрекать себя в преступлении этой злодейки.